Над входом в полупустое кафе была издевательски подвешена еловая ветка с броскими малиновыми шарами. Когда посетитель открывал первую из дверей, она весело дрожала, и поэтому Матвей следил за ней.

Кира опаздывала, так что пришлось заказать кофе, чтобы хоть немного смочить горло. Першило неприятно, с самого утра, никак не привыкнешь.

Первой дрогнула ветка. Потом из-за двери послышался снежный свежий хруст. Третьей с еле слышным скрипом наклонилась дверная ручка. И, наконец, вошла Кира. Что это в волосах – снежинки или седина? А, нет, не седина, просто снег. Невозмутимо продемонстрировала официанту QR код на телефоне и обвела взглядом зал. Скинула пальто и опустилась в кресло напротив. Пахнуло сладким, дорогим ароматом духов.

– Шикарно выглядишь, – начал Матвей, стараясь не слишком смотреть на ее губы.

– Спасибо, – кивнула она. – Почему вдруг решил написать?

– Один балийский шаман нагадал мне, что я скоро умру, – он сдержанно хохотнул.

– Бали? Какая попса, – прищурилась Кира.

Матвей пожал плечами.

– Ну, это шутка?

– Что?

– Про шамана.

– Конечно, – кивнул он. – Ну как поживаешь?

– Все хорошо.

– Я столько всего хочу тебе рассказать. Про Ливан, про Батуми… Стой, я же присылал тебе открытку из Батуми?

– А, да… Я как-то не особо их смотрела, извини.

Матвей зачем-то улыбнулся слишком широко и глотнул кофе. Поперхнулся, закашлялся, приложил руку ко рту и почувствовал влажный жар.

– Все в порядке?

– Да, да.

– У тебя щеки красные.

И тут она будничным, равнодушным движением приложила руку тыльной стороной к его лбу. Ее пальцы были холодными, худыми – время с ними ничего не сделало.

– У тебя горячий лоб, – заключила она.

– Да? Наверное, просто выпил слишком много имбирного чая, – отшутился Матвей.

– Пойдем, поднимемся, дам тебе таблетку.

Спустя 15 минут она открыла перед ним дверь роскошной четырехкомнатной квартиры на Чистых прудах. Из гостиной выглядывала еловая лапа, увешенная гирляндой. Матвей невольно подумал, что совершенно сюда не вписывается, словно Киру и квартиру написал на холсте какой-то художник эпохи Возрождения, а его самого карикатурно пририсовали черным фломастером.

– Ого. Чем он занимается?

– Бизнес, – расплывчато ответила Кира, скинула с ног туфли и ушла куда-то вглубь квартиры. – Иди сюда.

– Последний раз я видел такое в пуэрториканском Капитолии! – ухмыльнулся он.

Кухня была полностью белой с высоким окном и необъятным столом напротив кухонного уголка, декорированного под старое дерево. Кира достала блистер из выдвижного ящика и, не обернувшись, глядя куда-то вниз, спросила:

– Ну так как там?

– Где?

– В Пуэрто-Рико.

– Тебе бы понравились мангровые леса и Гуаника – это заповедник. Правда, там меня чуть не убили парни, которым я задолжал, но все равно очень красиво.

Матвей сглотнул – гортань почему-то ныла. Вдруг Кира открыла еще один ящик, достала из него красивый альбом с причудливой кожаной обложкой и передала ему. Матвей раскрыл его: альбом пестрел открытками. Пуэрто-Рико, Мексика, Эквадор, США… Все открытки, которые он собирал на протяжении десяти лет.

– Саша кухней не пользуется, – пояснила Кира, не оборачиваясь, и шумно вздохнула.

Матвей отложил альбом и сделал шаг к ней. «Если отстранится, совру, что хотел взять зубочистку». Но Кира не отстранилась, только как будто перестала дышать.

За правое ухо была убрана длинная прядь ухоженных душистых волос, и оно напоминало волшебную раковину в море. Матвею до смерти захотелось его лизнуть. Очень медленно, почти незаметно, он приблизился так, что она не могла не чувствовать его дыхание, коснулся кончиком языка её кожи, и Кира чуть-чуть подалась к нему.

Он ощутил, как ее ягодицы обожгли его пах, и приятный ноющий спазм пробежал от этого места по бедрам. Она ждала. Сквозь парфюмерную завесу просачивался другой аромат – запах ее тела. Знакомый, забытый, но не вымытый из памяти до конца ни бесконечными вонючими хостелами, ни многочасовыми переездами, ни другими женщинами.

Осторожно, словно смахивая пыль с драгоценной статуэтки, Матвей убрал прядь волос на другую сторону, освободив доступ к шее, и провел кончиком носа дорожку от мочки уха к острому худому плечу. В ответ она подняла правую руку и опустила ладонь на его голову, взъерошив волосы.

Матвей встретил ее руку, опустил ниже и по очереди поцеловал каждую костяшку тонкой Кириной ладони.

– Я

(Поцелуй)

– Так

(Поцелуй)

– По тебе

(Поцелуй)

– Скучал.

Кира выдернула руку и обернулась: ее глаза были расширенными, влажными, обезоруженными, а рот приоткрыт. Матвей заметил красный штрих помады на ее белоснежном глянцевом зубе, и ему очень захотелось стереть его языком – смазать, попробовать на вкус. Но Кира опередила его, и он почувствовал на губах текстуру помады. Потом язык – шершавый, мокрый и горячий. Ее ладони поползли по его рукам, предплечьям, к щекам, а потом вдруг отстранились. Матвей открыл глаза: Кира обошла его, села на кухонный стол и широко развела ноги. Он подошел так близко, что оказался зажат прямо между ее бедер. Кира стащила с него футболку и продолжила гладить спину, изучая его кожу, перебирая неровности, проводя подушечками по шрамам. В голове стучала кровь, и с каждым вздохом жар перерастал в лихорадку, словно кто-то подбрасывал поленья в огонь. Матвей не понимал: это болезнь или наоборот – жизненные силы возвращаются к нему…

Все закончилось там же, на столе. Он опомнился в ее объятьях, пока последние искры ее мелкой дрожи остывали вокруг его тела. Было нечем дышать, и почему-то не становилось легче.

– Скажи мне только. За эти годы… Ты ни о чем не пожалела?

– Нет, – она ответила слишком быстро, и в горле снова стало больно.

– Хорошо.

Матвей высвободился из ее объятий и поднял с пола плавки.

– Это все, что я хотел узнать.

Дверь в прихожей скрипнула, и в тот же миг Кира испуганно соскочила со стола, стянула порванные колготки и отправила их в мусорку.

– Мам, я дома, – послышался детский девичий голос.

После кратких сборов они с Кирой вернулись в прихожую. Очаровательная девочка с двумя глянцевыми косичками снимала ботинки, припорошенные тающим снегом, усевшись прямо на школьный розовый рюкзак.

– Твои таблетки, – как ни в чем не бывало сказала Кира и вложила блистер в его еще влажную от пота ладонь.

Матвей отчего-то не мог отвести взгляда от девочки.

– Сколько тебе лет?

– Десять.

– Тебе пора, – отрезала Кира, надавив кулаком между его лопаток.

Снова чужая, далекая, неприступная.

– Кира…

– Не заставляй меня звонить Саше, пожалуйста.

Это был не совсем приказ, но и не просьба. Матвей вышел из квартиры спиной вперед, до последнего цепляясь взглядом за дочь. И только когда дверь закрылась совсем, он ощутил, как его знобит. Пульсирующая горячая лава внутри, духота и подкатывающий кашель.

«Как хорошо, что шаман не обманул», – с облегчением подумал он.

– Таня, нам надо пожениться! – выпалил Женя, едва переступив порог.

Таня как была, так и застыла, выронив носки с нарисованным авокадо.

Они провели в Тбилиси две недели. Первая неделя была запланирована: долгожданный отпуск, брони, аккуратно сделанные за два месяца, милая квартира в самом центре, чинные прогулки мимо Серных бань и Театра кукол, Хванчкара (на которую совсем не хотелось жалеть отпускных денег), хинкали и хачапури-лодочки.

Вторая неделя стала вынужденной, потому что началась с военной спецоперации. Паника сменилась постоянным страхом возвращения домой. Начали срочно искать новую квартиру: уже не в центре и дешевле. Поначалу не везло: где-то отказывали, где-то задирали цену, а где-то хозяева устраивали целый кастинг, который Таня и Женя проигрывали заочно, даже не успев приехать на просмотр. В итоге, удалось найти вариант через эмигрантский чатик в Телеграм (таких сейчас было полно среди русскоязычных). Не иначе как судьба свела их с такими же потерянными Светой и Ромой, которые впопыхах сняли однушку за безумные (по новому курсу) полторы тысячи лари. Так что как только стало понятно, что курс не восстановится, ребятам понадобилась компания так же срочно, как Жене и Тане новое жилье.