В XV веке термин «самодержавие» («самодержавство») понимался как политическая самостоятельность, независимость правителя. В эпоху Ивана Грозного он стал применяться в привычном значении – как обозначение неограниченной власти монарха.

Но на практике полноценным самодержавием власть московских государей на протяжении большей части XVI столетия не являлась. Царь считался и был источником законодательной, главой исполнительной и судебной властей, верховным вождем армии. Его легитимность покоилась на принадлежности к правящему роду и была закреплена обрядом коронации («венчания на царство»), подчеркивающим священную природу царского сана. Но при этом власть монарха (за исключением периода с 1565 по 1584 год) традиционно ограничивалась различными политическими силами, занимавшими определенные позиции в управлении и приобретавшими от этого привилегии и материальные блага. Помимо этого, существовали административные структуры (бюрократический аппарат), без которых не может обойтись ни один правитель.

В законодательной и судебной сферах, текущем управлении гражданскими и военными делами государь делил власть с Боярской думой и верхушкой служилого сословия – Государевым двором. Совещательная роль принадлежала высшим иерархам Русской церкви. Механизм управления осуществлялся силами приказной бюрократии. В отличие от бояр и церковных владык она не претендовала на самостоятельную роль, однако нельзя было не считаться с ее выдающимися представителями (И. М. Висковатовым, братьями Щелкаловыми) и с ролью дьяков и подьячих как корпорации исполнителей.

С середины XVI века встречаются упоминания о соборах, которые в литературе принято именовать земскими соборами. Некогда этим временным органам власти в историографии придавалось большое значение. В них стремились видеть институты общественного представительства, характеризующие политический строй России XVI–XVII веков как сословно-представительную монархию. В действительности вплоть до собора 1598 года, вынужденного решать коренной для российской государственности вопрос о престолонаследии, все предшествовавшие ему соборы политической роли не играли. Это были совещания монарха с представителями разных социальных групп («чинов»), служившие в основном для одобрения принятых верховной властью решений.

Помимо того что царская власть встречала ограничения «наверху», в элите, в силу слабости административного аппарата она не могла контролировать и основную массу населения, располагавшуюся «внизу». Поэтому многие функции управления были переданы самому населению. Следствие, суд (частично), сбор налогов и пошлин, организация несения повинностей находились со второй половины XVI века в ведении губных, земских и слободских старост и целовальников, избираемых местным населением. Земское самоуправление представляло одно из латентных ограничений самодержавной власти. Оно не претендовало на самостоятельность, действуя в соответствии с монаршей волей. «Государево» и «земское» дело существовали нераздельно и параллельно, подчиняя интересы «мира» задачам государственной политики. При этом жалобы земских старост на обнищание являлись средством коммуникации в отношениях между монархом и основной массой населения и приводили к принятию решений. Иной формой взаимодействия можно считать саботаж, вызывавший угрозу наказаний и их применение по отношению к лицам, отвечавшим за сбор налогов и пошлин.

Таким образом, самодержавие ограничивалось традицией соправительства с монархом разных политических сил, наличием административного аппарата и механизмов самоуправления, являвшихся следствием неразвитости этого аппарата. Исключением является период опричнины и послеопричные годы правления Ивана Грозного, совершившего политическую реформу, направленную на укрепление личной власти. Эта реформа, опиравшаяся на массовые расправы, оказалась успешной, однако ее результаты не были закреплены, и при преемниках Грозного к единодержавию уже не возвращались.

Как и многие другие исторические термины, обозначающие русские средневековые реалии, понятие «Боярская дума» представляет собой искусственную конструкцию, образованную от слов «бояре», «з бояре», «приговорил с бояры» и «дума», «в думе», «царская дума». Однако сама Дума – явление вполне реальное, составлявшее важнейшую часть государственного механизма.

Боярские советы существовали на Руси еще при первых князьях. При Иване III Дума пополнилась удельными княжатами-Рюриковичами, перешедшими на службу великому князю, и их собратьями из Великого княжества Литовского. Численный состав Думы возрос, а ее генеалогический характер усложнился. Одним из средств установления порядка в аристократической среде стало местничество. Этот обычай принято было считать едва ли не привилегией русской знати, однако выдающийся историк Сигурд Оттович Шмидт установил, что верховная власть получала от местничества значительные выгоды, ведь на первое место ставилась не знатность, а заслуженность рода и его представителей. Вместе с тем контролировать местничество было трудно, оно играло роль дестабилизирующего фактора, и потому в критические моменты издавался указ «быть без мест» или считать конкретное назначение «не в образец». Это, впрочем, не всегда помогало, и бывали случаи, когда из‐за местнических споров проигрывались сражения и гибли воеводы, увлеченные защитой родовой чести.

Дума состояла в конце XVI века из четырех «чинов»: бояр, окольничих, думных дворян и думных дьяков. В правление Ивана IV максимальное число бояр составляло 44 человека, а окольничих – 19 (подсчеты А. А. Зимина). Наибольших размеров Дума достигала в середине XVI века, а опричные репрессии сильно уменьшили ее состав.

Категории думных дворян и думных дьяков по численности уступали первым двум чинам Думы. В царствование Ивана Грозного известны 24 человека из числа «дворян, которые в Думе живут». Думных дьяков, руководителей центральных учреждений – приказов, было меньше. В 1584 году Боярская дума состояла из 11 бояр, 7 окольничих, 10 думных дворян и 4 думных дьяков. При этом Дума была примерно пополам поделена между земской и дворовой частями, что являлось наследием опричных времен.

Родовитая Дума, таким образом, была немногочисленной. Должности занимали в ней около 70 фамилий, связанных между собой общим происхождением или родством.

Первые места в Думе принадлежали Гедиминовичам, потомкам литовских удельных князей, перешедшим на московскую службу при Иване III и Василии III. Они несколько раз породнились с великокняжеским родом. Это – князья Мстиславские, Бельские, Голицыны, Куракины, Трубецкие.

Соседние места занимали потомки удельных Рюриковичей, стремившиеся «пересидеть» (занять более высокое место согласно местническому обычаю) Гедиминовичей, что им иногда удавалось, – Горбатые-Суздальские, Шуйские, Скопины-Шуйские, Ногтевы, Воротынские, Одоевские, Оболенские, Кашины, Репнины, Долгоруковы, Пронские, Телятевские, Катыревы-Ростовские, Лобановы-Ростовские, Темкины, Сицкие, Троекуровы, Шестуновы, Хворостинины, Ромодановские, Татевы, Хилковы, Звенигородские и другие.

Наконец, третью крупную группу составляли роды бояр, служивших еще первым московским князьям. Когда-то Гедиминовичи и Рюриковичи оттеснили этих старомосковских вельмож с высоких постов, однако некоторые фамилии сохранили лидерские позиции. Таков, например, был род Федора Кошки – Кошкины, Захарьины, Юрьевы, Романовы, Яковлевы. Они состояли в родстве с великими князьями и удельными князьями, а в 1546 году Анастасия Романовна Захарьина стала женой великого князя Ивана IV, что еще более укрепило позиции этого могущественного рода. Другой крупный клан – Годуновы и Сабуровы. Им удалось трижды породниться с семьей монархов: Василий III женился первым браком на Соломонии Сабуровой, царевич Иван Иванович – на Евдокии Сабуровой, а царевич Федор Иванович – на Ирине Годуновой. К старомосковскому боярству принадлежали Шереметевы, Колычевы, Беззубцевы (все три рода – родня Кошкиных), Плещеевы, Басмановы, Морозовы, Салтыковы, Бутурлины, Головины и другие.