© С. Шокарев, 2023

© Е. Тюльпин, иллюстрации, 2023

© Д. Черногаев, дизайн серии, 2023

© ООО «Новое литературное обозрение», 2023

Смутным временем в исторической науке называют события, происходившие в России в начале XVII века.

Хронология этого периода является предметом научных дискуссий. Предлагаются разные варианты датировки его начала (1598 и 1604 год) и окончания (1612, 1613 и 1618 год). При этом сущность происходившего не вызывает споров. Смуту определяют как гражданскую войну, тяжесть которой усугублялась вмешательством во внутренний конфликт соседних государств – Речи Посполитой и Швеции – и захватом ими русских территорий.

Термины «Смута», «Смутное время», подобно многим другим, употребляющимся по отношению к явлениям русского Средневековья, являются в определенной мере искусственными. Современники чаще называли эти события «разорением Московского государства». Однако слово «смута» как синоним мятежа впервые зафиксировано в документах уже в мае – июне 1605 года при описании вторжения Лжедмитрия I.

Как и другие междоусобицы, Смута – популярный период для художественного изображения: она изобилует драматическими событиями, резкими поворотами, авантюрными личностями. Это создает трудности при осмыслении и анализе, и потому популярное описание Смутного времени чаще всего ограничивается сокращенным пересказом перипетий этой бурной эпохи. В результате нашим современникам события Смуты известны слабо. Она представляется упрощенно как некий хаос, итогом которого стали польская оккупация и освободительная война князя Пожарского и гражданина Минина. За последнее им спасибо и государственный праздник 4 ноября.

Как будто в противовес слабой образованности общества научное изучение Смуты развивается активным образом. Его основы были положены в XIX столетии Николаем Михайловичем Карамзиным, Дмитрием Петровичем Бутурлиным, Николаем Ивановичем Костомаровым и Иваном Егоровичем Забелиным, а главные свершения ожидаемо пришлись на XX – начало XXI века. Ожидаемо, потому что тематика Смутного времени оказалась крайне актуальна в это столетие, богатое на социальные потрясения (хотя свое эпохальное исследование главный корифей «смутоведения» С. Ф. Платонов начал еще в 1880‐е годы). Трудами Сергея Федоровича Платонова, Павла Григорьевича Любомирова, Ивана Ивановича Смирнова, Ивана Степановича Шепелева, Александра Александровича Зимина, Вадима Ивановича Корецкого, Руслана Григорьевича Скрынникова, Владимира Борисовича Кобрина, Александра Лазаревича Станиславского, Светланы Петровны Мордовиной, Бориса Андреевича Успенского, Бориса Николаевича Флори, Владислава Дмитриевича Назарова, Андрея Павловича Павлова, Иеронима Грали, Василия Иринарховича Ульяновского, Вячеслава Николаевича Козлякова, Юрия Моисеевича Эскина, Игоря Олеговича Тюменцева, Янкеля Гутмановича Солодкина, Антона Владиславовича Антонова, Адриана Александровича Селина, Ярослава Викторовича Леонтьева, Андрея Юрьевича Кабанова, Олега Александровича Курбатова, Дмитрия Владимировича Лисейцева и других ученых Смутное время раскрылось в самых разнообразных гранях и подробностях. Концептуальные положения, дискуссии и споры специалистов представляют этот период ярко и отчетливо, хотя многие вопросы остаются еще не решенными.

Среди других исследовательских проблем важное место занимает оценка роли и места Смуты в отечественной истории, ее предопределенность или случайность. Это – один из ключевых вопросов изучения переходного периода от Средних веков к Новому времени. О его хронологии, как и о хронологии Смуты, также ведутся споры. Но как ни определять ее границы, Смута располагается на перекрестке путей, ведущих из Московской Руси в Российскую империю. Она пролегает между двумя столетиями истории Московского царства[1]: XVI веком Ивана Грозного и Бориса Годунова и XVII веком первых Романовых.

Рубежное место Смуты в хронологии отечественной истории столь твердо и уверенно, что возникает вопрос: насколько случайным был этот глубокий кризис российской государственности, едва не закончившийся крахом? Являлась ли Смута итогом развития Московского государства (его своеобразным внутренним пороком) либо к ней привели случайные факторы, опрокинувшие административную систему, расшатанную опричниной Ивана Грозного? В какой мере Смуту вызвали объективные факторы, унаследованные от предыдущего этапа развития страны, и субъективные, совпавшие во времени в данный период. От решения этих вопросов зависит не только осмысление Смутного времени, но и понимание других «смут»: революций 1917 года и последовавшей Гражданской войны, постсоветских конфликтов. Вариант ответа будет предложен на страницах книги.

Повествуя о Смутном времени, легко увлечься внешней канвой событий – настолько разнообразны и интересны повороты исторического процесса на этом коротком промежутке времени. Пестрота, свойственная эпохе конфликта, накладывается в Смутное время на средневековое разнообразие социальных типов и ситуаций, еще не причесанных регулярным государством. События разворачиваются по всей глубине социальной лестницы и по всей ширине пространства Московского царства – от степных шляхов до поморских погостов. Смешиваются народы и племена, вспахивается войной крестьянство, а социально-географическая панорама событий завораживает. Однако за всем этим мощно проступает человеческое измерение страшной войны, тем более ужасной, что столетием ранее прекратились внутренние усобицы, и русский человек ждал беды от врага-иноземца, но никак не ожидал лютой смерти от руки православного собрата. Вопрос о механизмах, запускающих гражданское кровопролитие, представляется отнюдь не утратившим значение, окончательно не исследованным и до некоторой степени открытым.

Рассмотрение Смуты необходимо начинать с обзора внутренней структуры Московского царства, чтобы понимать, как выглядел государственный организм, пораженный кризисом. Так возникает возможность проследить болевые точки и линии разломов, скрытые конфликты, вырвавшиеся наружу в гражданской войне.

На первый взгляд, российское общество XVI – начала XVII века представляется иерархичным с четкими границами между социальными группами и почти без возможностей переходов между ними (социальных лифтов).

Наверху властной пирамиды находилась монументальная фигура самодержца – царя и великого князя всея Руси, – полный титул которого включал в эпоху Федора Ивановича 22 географических наименования. Священное происхождение, обоснование власти царя и ее неограниченный характер не были закреплены законодательно, но идеологически обоснованы книжностью той эпохи. Царский титул, принятый Иваном IV в 1547 году, поднимал русского государя над соседними монархами и указывал на преемственность от императоров Рима и Византии. Эта преемственность являлась не только политической, но и мессианской («все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя»). Царь земной уподоблялся Царю Небесному, чему способствовал обряд миропомазания во время коронации. Царь отождествлялся с самим православием. Радение за царя было защитой христианской веры, а измена государю воспринималась как измена православию и погибель души. (Последнее было сравнительным новшеством, так как в XV веке военные слуги обладали правом перехода от одного сюзерена к другому.) Верность монарху скреплялась крестным целованием, которое приносили в XVI веке служилые люди разных рангов. Этот обряд придавал конкретную значимость эфемерным рассуждениям о связи измены с погибелью души.