Отсчитываю сдачу с очередной купюры, поднимаю глаза и… холодеют почки: на меня устало смотрит усатый старлей милиции. Фиксирую боковым зрением, что Костю так и вовсе парализовало.

– Ну, чего застыли, будто обосрались? – медленно заговорил милиционер. – Знаю, что самодеятельностью занимаетесь. Запрещено тут стоять, да ещё и с замороженным продуктом без рефрижератора.

– Ну, мы… – начал было Костя, но запнулся.

– Да наплевать мне. Расслабься. Я своё в наряде оттрубил. Жрать хочу. И троглодиты мои жрать хотят. А Любка только в одиннадцать явится со смены. Давай сюда свои пельмени.

Мы выдохнули. Мент расплатился, отошёл было на несколько шагов, но вернулся и добавил заметно теплее:

– А вообще, вам, ребята, спасибо. Ну где ещё в этот час я бы купил пожрать?

К десяти часам темп продаж существенно замедлился, а к одиннадцати покупатели практически исчезли. Фанерный пол кунга оккупировала огромная лужа. Нижние коробки размокли, поползла красная краска. Водила ворчал, но стоически пробыл с нами до самого закрытия метро. Последний покупатель, подхвативший две отсыревших коробки с пластилиновыми пельменями, был зафиксирован в 1:11 ночи.

Тротуар окончательно обезлюдел. Костя похлопал себя по подсумку, спрятанному под курткой. Подсумок ощущался весомым, приятно набитым банкнотами. Я заглянул в кунг. Унылая картина стремительно тающих остатков была невыносимой. Не менее двух сотен упаковок так и остались нераспроданными. А ведь это существенные деньги!

Свернули в наш спящий двор. Сколько смогли, упихнули в оба наших морозильника и в обычные холодильные секции, совершая ходки между грузовиком и лестничной клеткой. Постеснялись будить других соседей, хотя и следовало бы. Настала пора расплатиться с шофёром и отпустить его с богатым трофеем, ведь не менее сорока́ размякших коробок всё ещё оставались в кунге. Тут нас осенило, что мы ничегошеньки не положили в рот за весь этот феерический день, не считая чашки пустого утреннего чая. Костя выхватил из кузова ещё пару пачек, объяснив, что сварит их прямо сейчас. Я согласился, что это хорошая идея. Водила валился с ног от усталости, и ему было всё равно. Двумя пачками больше, двумя пачками меньше – его семейству до нового года хватит.

Пельмени хоть и растаяли, но, конечно же, оставались весьма съедобными. Мы поглощали их с неуёмным аппетитом. С солью и перцем. Сметаны в доме не было. Про соус мы догадаемся позже. Это произойдёт тогда, когда пельмени прочно войдут в наш ежедневный рацион. Когда же они опостылеют нам в варёном виде, Костя найдёт выход из положения и примется жарить их с соевым соусом. Потом и этот способ приестся, но моя сметливая бабуля затеет из пельменей пирожки. Она перетрёт в мясорубке повторно размороженные пачки и сотворит из белого теста и красного фарша непревзойдённую начинку, обильно сдобренную луком и чесноком из очередной посылки с Украины.

Прочно подсев на пельмени, мы с Костей подрумянились, подокруглились. Залоснилась незагорелая кожица. Друг мой остервенело ворочал гири, а я даже сподобился сбегать кросс в Сокольники. И ведь нашлась же энергия на физическую культуру! Как в старые добрые времена.

Побочным эффектом в Костину жизнь ворвались ежедневные звонки в квартиру. Дворовые фраера, прихватив картишки и бутылочку «белой», беспардонно являлись на пельмени. Костя нарезал слипшиеся пачки блинами, как какой-нибудь торт «муравейник» и запекал на сковородке. Подавал на стол под ласковым самосочинённым названием «ошмётанка». Блатняк орал баллады под гитару, смолил «Беломор», соловел, объяснялся Косте в уважении, клялся мамой в дружбе до гроба.

Холодным неприветливым утром следующего дня мы сгрудились над неряшливой кучей бабла, вываленного из подсумка. Костя раскладывал банкноты по номиналу, распрямлял заломленные уголки. Я сосредоточился на пересчёте.

– Тут не хватает, – тихо произнёс я, когда на последнюю пачку денег напялил резинку.

Костя имел первый разряд по боксу. Он умел держать удар. Кроме того, морально был готов к такому результату. Ни один мускул не дрогнул на лице моего мужественного друга.

– Ну что ж! Неделя до возвращения Кузьмы у нас есть. Будем «продавать» холодильники!

Парочка завалилась в квартиру на сутки позже, чем мы их ждали. Дуська тут же разболтала, что Кузьма сдал обратные билеты за двадцать минут до отправления поезда, потому что вспомнил, что забыл бросить в море монетку. Горный крымский троллейбус равнодушно свозил их из Симферополя в Алушту и обратно. Переночевали недалеко от вокзала в какой-то стрёмной квартире с клопами, сдающейся посуточно. На следующий день местный спекулянт запросил немыслимую сумму за пару обратных билетов, так что Кузьме пришлось сломать ему нос.

– Я не дармовёнок Кузька. Я готов переплачивать за дефицит, за скорость, за удобство и качество, – рассудил Кузьма. – Но тут был откровенный зашквар. Ещё и лыбился, злодей! У-ух…

Скрывались от ментов в отстойнике поездов, среди готовящихся к рейсу составов. Там же познакомились с ушлым официантом вагона-ресторана московского поезда, который вошёл в их нелегальное положение и за разумную сумму спрятал до Мелитополя. Кузьма замерзал в холодильном отделении для напитков, а Дуся, облачившись в белый халат, впервые в жизни намывала посуду, пока официальная посудомойка, накануне вдоволь нагулявшись с упомянутым официантом, отсыпалась тут же на приступочке.

От Мелитополя свободные места были, и официант отправил обалдевшую парочку к начальнику поезда в седьмой вагон. Далее всё более-менее нормализовалось, не считая того, что нажравшийся в холодильнике халявного пива, Кузьма долбанулся ночью с верхней полки. Да так, что сломал опору стола и проломил ею чемодан пожилой попутчицы, который она держала тут же…

– Чтобы у меня всегда всё моё было под рукой, – прошамкала Дуся, пародируя давешнюю старушку.

Короче, последнее бабло ушло на восстановление статус-кво, как с раздосадованной проводницей, так и с расстроенной попутчицей, лишившейся не только крышки от чемодана, но и парадного платья с рюшечками, безнадёжно порванного острым изломом опорной штанги.

Кузьму атаковала назойливая муха. Он то поддакивал, то подвякивал, то звонко хлопал себя по щеке. Не было секретом, что его мысли бродят где-то далеко-далеко. Вероятно, в десяти станциях метро вместе с пересадкой, на пресловутой «Варшавке». Вскочил, сбегал в коридор, свернул в рулончик газету «Труд», которую продолжали исправно опускать в почтовый ящик для соседки. Вернулся.

– Где эта чёртова муха?

– Она улетела. Но обещала вернуться.

Мы вместе с мухой утомили Кузьму. Слинял он от нас в свой автомагазин, не бросив ни единого взгляда в сторону Дуси. Словно её и не существовало вовсе.

После возвращения из Крыма новости у Кузьмы посыпались как из рога изобилия. Сначала он прознал у кого-то в толпе очередников, что за нивой надо было не на Варшавке прохлаждаться, а сразу ехать в Чехов. Выяснив, что да как, засобирался туда.

– Братан, пожелай мне ни пера, ни журки, – тычет Костю в плечо взбодрённый Кузьма, уже напяливший кроссовки.

Съездил он в этот самый Чехов и вернулся душевно нокаутированным. На этот раз окончательно и бесповоротно. Мы с Костей удивлённо лицезрели, как столь самоуверенный рубаха-парень, ничуть нас не стесняясь, рыдал и размазывал немытыми кулаками свои крокодиловые слёзы.

– Они отменили открытки! – наконец выдавил он.

– Катастрофа… – пробубнил всё сразу просёкший Костя.

– А там есть нивы? – я до поры не утратил оптимизм, ибо не уловил суть произошедшей трагедии.

– Да их там полно, – отмахнулся Кузьма.

– Ну! А у тебя есть деньги. Если больше не нужна открытка – просто идёшь и покупаешь. Разве нет?

– Нет, – огрызнулся Кузьма и добавил: – Там такая ругачка началась! Мужики чуть ворота не снесли на спецстоянку, где новые тачки выставлены.

– Раз отменили открытки, – занялся ликбезом по экономике переходного периода Костя, – значит, отменили госцену. Иди теперь и покупай автомобиль по рыночной цене.