– Они были нашими врагами, – сказал он. – И сотворили бы то же самое с нами.
– Верно, – ответила Брекир.
– Ты не одобряешь? – У него на глазах первый из черных кораблей, «Острый ситтер» Колта, заскользил к выходу из гавани. Остальные готовились к отплытию. Над портом поднимался дым.
– Я понимаю, – сказала она.
– Но это не одобрение. – Он снова к ней повернулся. – Мы не можем оставлять врагов у себя за спиной.
Брекир встала.
– Мне пора возвращаться на «Оскаленный зуб». Ты сам сказал, что нас ищут патрули, и нам нельзя им попасться.
– Да.
Она повернулась, чтобы уйти, но у двери задержалась.
– Дети палубы любят оставлять в своем кильватере разрушения, Джорон. Но я не служила рядом с Миас, как ты, и спрашиваю себя, одобрила бы она кровавый след за нами в море.
– Она была жесткой, Брекир, – сказал он, и его голос наполнила такая же жесткость.
– Она сохранила тебе жизнь, – напомнила ему Брекир и с этими словами вышла за дверь, оставив его наедине с мрачными мыслями.
Ему хотелось догнать Брекир, накричать на нее, объяснить, что она ошибается. Где ее верность – как она может ставить под сомнение его решения? Он обнаружил, что вскочил на ноги. И почувствовал знакомую боль в культе, когда перенес на нее вес тела. Джорон замер. Он вспомнил Миас и то, как она очень давно сказала, что хранители палубы должны постоянно задавать вопросы супругам корабля. Заставлять их обдумывать свои действия. И хотя сама Брекир являлась супругой корабля «Оскаленного зуба», он знал, что она играла эту роль в его флоте. Он снова сел. Повернул стул так, чтобы смотреть в окно на маленький город. И тела повешенных. На другие трупы. На разгоравшийся пожар.
Это его рук дело. Его вина, и он от нее не отказывается. Брекир права, некоторые дети палубы наслаждаются разрушениями и наверняка заходят слишком далеко. Он не считал, что это происходит с ним. Уже год, как он ничего не слышал о Миас. Джорон верил, что она в Бернсхъюмхъюме. Чтобы он смог вернуть свою супругу корабля, флот Суровых островов должен осадить Бернсхъюмхъюм. Но прежде следовало ослабить Сто островов. Чем он и занимался. Если он встречал корабли в море, он их уничтожал. Если ему не удавалось расправиться с кораблями, он сжигал запасы. Если не мог уничтожить запасы, убивал офицеров и лишал их детей палубы.
Чего бы это ни стоило.
Такова война.
Никакой жалости или пощады. Он не ждал ничего другого в ответ. Он возвращал врагам то, что они делали с ним. И если не это обещал его отец и не славные истории о флоте, о гордых костяных кораблях и благородных супругах кораблей… ну, жизнь отличается от историй. Она причиняет боль, она трудна и жестока и полна потерь. И если не такого мира хотела Миас и за такой сражалась, мира без войны не бывает. Он смотрел, как ветер раскачивал тела на виселицах. И снова слышал голос молодой хранительницы палубы.
Ты и твои дети палубы – животные и убийцы. А я – флот.
– Быть может, мы все животные? – спросил он у самого себя.
Джорон протянул руку и налил себе еще анхира. Приподнял шарф, взял чашку и почувствовал знакомое жжение крепкого алкоголя в горле.
С каждым днем оно становилось все более знакомым.
– Я найду тебя, Миас, – негромко сказал он – так Джорон говорил только с костями «Дитя приливов». – Я должен, потому что каждый день без тебя приводит к тому, что я все дальше удаляюсь от проложенного тобой курса.
4
Снова в море
Он стоял на корме «Дитя приливов», знакомое место, знакомое ощущение под единственной ногой, когда корабль в море. И все же многое изменилось, как и сама природа жизни. Теперь он командовал этим кораблем и рядом были его люди, хранительница палубы Фарис и первый помощник и командир морской стражи Дженнил. Гавит, прежде юнга, пугавшийся всякий раз, когда Миас обращала на него взгляд, стал лукоселлом главной палубы. Некоторые остались еще со времен командования Миас: Барли, рулевая, Серьезный Муффаз, мать палубы, два надежных офицера, на которых он всегда мог опереться.
Они напоминали ему, что это тот самый корабль, на палубу которого он поднялся много лет назад, следуя за Удачливой Миас в годы ее изгнания. Иногда Джорон видел, как Муффаз смотрел на Фарис – подобно отцу, гордящемуся дочерью, отцу, которого у нее никогда не было. Иногда Фарис смотрела на Гавита так, как ей не следовало, но у Джорона не находилось подходящего времени, чтобы с ней поговорить. Он решил попросить это сделать Серьезного Муффаза: его с Фарис всегда связывали добрые отношения.
Меванс оставался стюардом, он отказывался от любого повышения, но каким-то образом умудрялся участвовать во всех аспектах управления кораблем. Фогл, как и прежде, была его смотрящей-на-море, но Джорон опасался, что этому скоро придет конец. Во время всех его последних разговоров с ней он улавливал алкоголь в ее дыхании, а на такой должности не мог находиться пьющий человек.
Вот только ему ли такое говорить?
Эйлерин, курсер, и Ветрогон отсутствовали на палубе, возможно, именно по этой причине Джорон испытывал печаль. Военные одежды «Дитя приливов» убрали, как только корабль покинул Уиндхарт. Луки привязали, песок смели, с такелажа спустили цепи, а черепа сняли с костяных поручней. В центре палубы новые ветрогоны в белых одеяниях образовали круг и тихонько напевали, призывая ветер. Джорон старался обращаться с ними осторожно, никогда не заставлял работать слишком много, но у него не получилось с ними сдружиться. Их выбирал Мадорра, ревностно охранявший друга Джорона, самого первого ветрогона, с которым он познакомился.
И хотя он приказал лишенному ветра никогда не упоминать пророчество, в котором говорилось, что ветрогон «Дитя приливов» является Ветровидящим и ему суждено освободить всех ветрогонов от власти людей, Джорон не верил, что Мадорра выполняет его приказ. Джорон понимал это, глядя на то, как тихо вели себя ветрогоны в его присутствии, не подозрительно, а с благоговением. Для них он являлся Зовущим, а значит, должен быть связан с Ветровидящим – в роли слуги или еще каким-то образом, – Джорон не знал, и никто ему не объяснял.
Но ветрогоны по большей части его слушались.
– Фарис? – позвал Джорон.
– Да, хранитель палубы?
– Я спускаюсь вниз, ты знаешь наш курс.
– Да, – ответила она, и он оставил ее на корме, не сомневаясь, что она прекрасно удержит корабль на нужном курсе.
Джорон спустился вниз, спасаясь от холода, кусавшего щеки и нос, несмотря на шарф, который закрывал лицо, и оказался во влажном прохладном воздухе нижней палубы, где путь к каюте Ветрогона освещали сиявшие глаза тусклосветов. У двери стоял Мадорра, одетый в белое, и его яростный глаз уставился на Джорона.
– Мадорра, – сказал он, всякий раз вспоминая о боли в горле, которая уничтожила его музыкальный голос. – Я хочу поговорить с Ветрогоном.
– Занят, – сказал Мадорра и зашипел. – Слишком занят для тебя. Занят.
– Я командую кораблем, Мадорра, никто не может быть слишком занят для меня. – Он попытался пройти мимо лишенного ветра – одного из ветрогонов, не способных контролировать ветер, раньше он служил охранником и тюремщиком других ветрогонов на Ста островах, но тот даже не пошевелился. – Ветрогон! – рявкнул Джорон. – Мне нужно с тобой поговорить. – Мадорра снова зашипел, но Джорон услышал голос Ветрогона.
– Заходи, Джорон Твайнер, заходи.
Джорон ждал, глядя на лишенного ветра, и заметил, что к вороту белого одеяния Мадорры пришита гирлянда из ракушек. От внимания Джорона не укрылось, что это ракушки гаффинов, существ, находившихся внутри прозрачных белых завитков, которые являлись ядовитыми для людей и деликатесом у ветрогонов.
– Ну? – сказал Джорон Мадорре. Лишенный ветра заморгал и отступил в сторону. – Благодарю.
Джорон распахнул дверь и вошел, оказавшись после холода и сырости в теплой каюте, где сильно пахло ветрогоном – горячий песок и соль. Сейчас на борту находилось двенадцать ветрогонов, пятеро из них на палубе, а его Ветрогон, Мадорра и пять других – здесь.