На губах Саши возникла улыбка, он рассказывал, размахивая своей левой, забинтованной рукой, бинты которой уже наполовину пропитались кровью. Но у парня появилась какая-то искренняя радость в глазах, будто он сидел с банкой пива перед телевизором и повествовал это всё лучшему другу.

– Саш, стой! Мне это не интересно. Особенно сейчас, когда я выстрелила с ружья в человека.

– Человека? Ладно… он пытался убить сотрудника полиции, взял в заложники нас, оставил меня без двух пальцев на руке, «ЧЕЛОВЕК», этот!

Анна просто сидела на белоснежном кресле, положив на свои колени обрез ружья и патронаж. Девушка молчала и смотрела на экран телевизора. Через минуту молчания, медсестра не отрывая глаз от фильма, сказала: «Все ошибаются, и всем людям свойственно сходить с ума, особенно, когда дело касается твоей семьи».

– Знаешь, что? Ты застрелила его, но, не до конца. ИДИ И ОКАЖИ ЕМУ ПЕРВУЮ ПОМОЩЬ, этому… ЧЕЛОВЕКУ! И заступнику своей семьи. Дура ты!

– Спасибо!

– Не за что!

Они сидели в удобных положениях, продолжая молчать и не отводя глаз от происходящего на телевизоре. Саша понимал, что нужно извиниться перед Анной. Но, его просто взбесило то, что она пытается ему в очередной раз донести. Разыграть очередную драму о человечности. Тот уже собирался пробормотать своими губами: «Извини!», но Соловьёва его опередила с вопросом: «Откуда ты так много знаешь об этом фильме? Об актёрах и съёмках? Ты помимо этого «Вия», наверное, про каждый второй фильм можешь целую энциклопедию процитировать?».

– Нравится мне читать про актёров, съёмки. Кино – это очень интересно. Это не только отснятый материал, что мелькает перед твоими глазами в каком ни будь сраном кинотеатре. Это декорации, сценарий, толпы актёров, у которых была возможность… может наоборот появилась стать главным персонажем фильма, всякие не стандартные решения, которые просто кардинально повлияли на сюжет. Это целый мир и…

– У меня из-за моей работы в больнице вообще нет времени читать книги или смотреть передачи. Когда ты успеваешь всё? Жена, дети есть?

– У меня нет детей, а жена… погибла в автокатастрофе. А я… выжил. Потому, что во время столкновения вылетел через лобовое стекло, сломал ключицу, руку, рёбра, некоторые позвонки, потом… несколько недель в коме был. А её уже похоронили. Без меня. Мне каждую сраную ночь снится гроб, что стоит в зале нашей квартиры. А я даже и не знаю какого он цвета был на похоронах, на которых меня не было. В итоге я стал выпивать, кошмары достигли своего апогея, добавились странные галлюцинации…

– Извини, я не хотела…Я…

– Да всё хорошо, Ань! Просто, видно до сих пор люблю, и не могу смириться с тем, что её в этом мире не существует. А я в тот день сменился с суток только, мы к друзьям в гости съездили быстро. Оля сказала, чтобы я рядом сел, что сама поведёт, а то сильно уж носом клюю. Берта, ну, это так звали щенка нашего, ещё у неё на коленях сидела, отвлекала постоянно от дороги. Тут «БМВ» решает обогнать длинномер, выскочила прямо из – за прицепа на встречку, а мы по ней едем. Помню потом только, как глаза открыл, и как раз в палату медсестра вбежала. Нажимала на кнопки какие-то на аппарате, что рядом на тумбочке стоял, что – то отключила на нём, так как он жутко пищал на всю палату.

Прямо над головой у Саши раздался звон какого-то упавшего металлического предмета. Полицейский, медленно и не спуская глаз с потолочного перекрытия, засунул обе свои ступни обратно в подранные и грязные туфли. Его глаза бегали по навесному потолку, что переливался светло – фиолетовыми разводами за которыми участковый так внимательно и безостановочно следил, что ему стало казаться, будто режимы подсветки ускоряются вместе с биением его сердца. Анна с испуганным видом очень тихо встала с кресла, и сделав несколько шагов в сторону Токарева, сказала ему: «В двух комнатах я там точно успела побывать, а вот…». И снова послышались эти странные звуки: это были шлепки, и ощутимо слышимых точно было два, будто бы кто – то несколько раз плеснул целое ведро воды в угол комнаты, что находилась над головами у медсестры и полицейского. Девушка ощущала как мурашки стремительным и прохладным ознобом поднимаются по её пояснице, и уже миновав лопатки, растворяются на теле в области шеи. И тут снова послышался очередной, странный всплеск сверху, но теперь он уже сопровождался грохотом каких-то предметов.

– А в этой комнате, что над нами, ты была? – почти шёпотом, вставая с дивана и удерживая «АКСУ» в руках, спросил Токарев.

Но, Соловьёва настолько растерялась после услышанных звуков, и дело было даже не в её коротком времени нахождения на втором этаже. Из-за сильного всплеска адреналина девушка могла просто не обратить внимание на какие-то моменты. Ей стало до жути страшно, так как ответив: «Я не знаю», она поняла, что наверху была не одна. Участковый быстрым, но тихим шагом подошёл к одной из книжных полок, что висела на стене и взял оттуда фотографию, примерного формата, как и лист бумаги «А4». На ней были сфотографированы крупным планом трое: мужчина, женщина и ребёнок, которые обнимались и сидели за столиком какого-то кафе, а может быть и ресторана. Саша узнал на фотографии того самого маньяка в спецодежде, только там он был одет в тёмно-синей рубашке с длинным рукавом и галстуком. Девочка, что осталась в подвале, тоже присутствовала на снимке. Не хватало только одного человека – красивой, худой женщины брюнетки, лет сорока пяти на вид, с красивой и аккуратной стрижкой в стиле «каре» и белоснежной, можно даже сказать «голливудской» улыбкой. Глядя на снимок, Александр произнёс: «И где же ваша мама?». Его обошла с правого бока медсестра, чуть ли не заорав: «Дай мне эту фотографию! Да быть такого не может!». Анна стала шёпотом и в спешке говорить Александру о том, что видела очень много фото из социальных сетей с этой женщиной. И что ей не раз показывали её фото знакомые медсестры: «Они ещё говорили, что в своём возрасте она выглядела как «кукла барби», а буквально, может неделю назад попала в онкологическое отделение нашей больницы. Девочки говорили, что на неё жутко стало смотреть. Рак её высушил до неузнаваемости. Болезнь до костей сожрала, и что она уже ни есть, ни ходить не могла. Так, скорей всего, это его жена».

– СТОП! И где она была в последний раз?

– Да, в моей больнице, её же к аппаратам подключили. К аппаратам искусственного жизнеобеспечения. Она уже не жилец, ты понял?

– Нет! Аня, я не врач, не понял! Что это означает?

– Пол недели назад у этой женщины наступила смерть мозга. И в данный момент искусственно поддерживается функция сердца, дыхательная деятельность, кровообращение и создаётся видимость жизни. Живой труп.

– Всё, Аня, остановись! Я тебя услышал. Бедная семейная пара, и как после такого крыша не съедет? Так, сейчас нам нужно всё будет вдвоём осмотреть на втором этаже. Не знаю, конечно, что нас там может ждать, но нам нужен телефон. И само собой нам ещё нужны и патроны. Раз ты сейф пыталась открыть в одной из комнат, то внутри него может быть то, что нам как раз пригодится. Только в этот раз всё делаем аккуратно. Чтобы ты постоянно позади меня была и не выскакивала!

Анна шла за Александром, внимательно слушая и наблюдая как оттенки фиолетовой потолочной подсветки, меняясь в яркости, сползают по его плечам и бронежилету. Уже пройдя помещение кухни, участковый увидел на стене рядом с высоким холодильником металлического цвета стационарный телефон. Тот снял трубку и поднёс к своему правому уху, но там была полная тишина. Ни одного гудка он не услышал. И произнеся: «Почему же я не удивлён?», полицейский поместил трубку обратно на аппарат стационарного телефона. Александр понимал, что первым делом ликвидаторы последствий, одни из тех, с кем пришлось столкнуться в больнице, должны были оставить город без связи. Отрезать весь очаг инфекции от внешнего мира вместе с теми, кто даже ещё не был инфицирован. Надежда всё – таки оставалась ещё на сотовую связь, так как простыми способами её отрезать не получится. Например, взорвать общий короб с телефонными проводами гораздо проще, чем использовать специальную технику для глушения связи. Выйдя из кухни, полицейский сразу нырнул налево в дверной проём, где находилась та самая не большая прихожая, через которую они изначально и входили в дом вместе с Анной. Металлическая дверь была закрыта на несколько замков, от которых виднелись железные поворотные ручки, расположенные одна над другой. Саша всё – таки убедился в том, что они закрыты, попробовав провернуть каждую до упора по часовой стрелке со словами: «Нам ещё гостей не хватало!». Развернувшись через левое плечо, Токарев стал отходить назад от металлической двери, но споткнулся о розовый, детский кроссовок, что лежал на боку посреди обувного коврика. Полицейский внимательно осмотрел хаотично валяющуюся обувь на коврике, а также рядом с ним, придя в ступор: «Стой! У них же всего одна дочь… была… но, обуви детской посмотри сколько! Да что это ещё за хрень? Она вся разная, то есть это обувь разных детей. Да что тут вообще такое происходило?». Аня не понимала, почему Токарев, бросив автомат на пол и присев на одно из колен, нервничает и разворачивает в руках детскую обувь, рассматривая подошвы. Александр взял один розовый кроссовок и один белый с двойными, изогнутыми полосками коричневого цвета по бокам, развернул их подошвами вверх и показал медсестре: «Смотри, у них один ребёнок, но пар обуви пять. Все, сука, кроссовки и три пары с разными размерами, на один, два меньше и наоборот. У них тут какие – то дети в доме, скорей всего одинакового возраста. Но где же тогда они все? Что это за херня, Аня?». Участковый бросил обувь обратно на пол, выпрямился в полный рост и с автоматом в руках подошёл к самой первой ступени, что вела на второй этаж. На сером ковре перед его ногами чётко были выражены ещё не застывшие тёмно – красные пятна крови, а рядом с ними несколько кровавых отпечатков от подошвы резинового сапога главы этого семейства.