Полковник обошел вокруг стола, внимательно разглядывая агента, будто в кабинете стоял не обычный диверсант с погонами лейтенанта Красной армии, а какое-то заморское чудо. Под этим взглядом агент сник и опустил руки, глядел на Карего со страхом и надеждой, кажется, уяснил, что от этого человека с седыми висками зависит его судьба.

Наконец полковник остановился.

— Ваша настоящая фамилия? — спросил он.

Агент подтянулся, стал по стойке «смирно», ответил четко:

— Младший лейтенант Гапон Иван Алексеевич.

— Часть?

— Тридцать девятый стрелковый полк девятнадцатой дивизии.

— Попали в плен или сдались сами?

— Был ранен в сорок втором под Харьковом, находился в лагере военнопленных.

— И там тебя завербовали?

— Виноват…

— Виноват, говоришь? — повысил голос Карий. — Продал Родину, товарищей своих, к врагу переметнулся!

Агент стоял, опустив голову. Полковник сел на стул, спросил:

— Тебе сказали, что сейчас должен будешь сделать?

— Да, — поднял голову с надеждой.

— Это твой последний шанс, — сказал полковник веско. — Мы подготовили радиограмму, и ты передашь ее в эфир. Только без фокусов. Знаем мы ваши условные обозначения и передачу радиограммы проконтролируем до последней точки. И от того, как будет развиваться операция, будет зависеть твоя судьба. Это тебе ясно?

Радист вытянулся и даже щелкнул каблуками.

— Я готов хоть немного искупить свою вину… — Вдруг запнулся, наверное, хотел добавить «товарищ полковник», но не осмелился.

— Давайте сюда второго! — распорядился Карий.

Агент непонимающе пожал плечами, но почти сразу ввели Степана Олексюка, доставленного заранее. Радист отступил удивленно, кривая улыбка промелькнула на его лице, наверное, подумал, что именно Олексюк выдал их.

Полковник сказал:

— Наконец-то теплая компания собралась вместе. Третьего — и главного — уже не будет никогда. Понятно?

Агенты закивали, переглядываясь не очень-то приветливо.

Полковник махнул рукой, и их вывели.

Карий предложил Бобренку и Толкунову сесть. Майор с удовольствием опустился на мягкий диван, а Толкунов отказался:

— После «виллиса», товарищ полковник, разрешите постоять.

— Должен сообщить вам, товарищи, что управление контрразведки фронта представило вас к орденам Красного Знамени.

Бобренок расплылся в радостной улыбке, а Толкунов не поверил.

— К Красному Знамени?.. — переспросил он.

— Начальство ценит вас.

— Не вижу.

— Как это понять?

— Вы, товарищ полковник, приказали бы выдать нам сейчас по сто пятьдесят и отпустили бы спать…

Полковник засмеялся:

— Неужели думаешь, что я совсем зачерствел? Идите к старшине Яковлеву, он знает, и все, что пожелаете… По мере возможности, конечно.

Толкунов удовлетворенно хмыкнул в кулак:

— Спасибо, товарищ полковник.

— Как быть с парнем? — спросил Бобренок.

— С каким?

— Который помог нам взять радиста.

— Юным бандеровцем? — пошутил Карий.

— Не такой он уж и юный, — вмешался Толкунов.

— Хороший парень, — сказал Бобренок уверенно. — И сделал все, что смог.

Полковник подумал и распорядился:

— Скажите Щеглову, чтобы связался с городским отделом госбезопасности. Как его? Юрий Штунь, если не ошибаюсь? Пусть выпишут ему документы и отпустят.

— Он хочет учиться.

— Наученный уже… и так умный, — сказал Толкунов.

— Это ты, Алексей, напрасно! — горячо возразил Бобренок. — Кто лез в схрон, рискуя жизнью? А кто положил их старшего? Неизвестно, взяли бы мы без него радиста живым. Я бы ему даже рекомендацию дал — пусть учится, польза будет. Пойдет в армию, повоюет, а потом за учебу…

— Ну, давай-давай… — примирительно проворчал Толкунов.

Розыскники ушли, а Карий набросал текст радиограммы и приказал позвать агентов.

— Познакомься, — показал ее радисту, — все правильно?

«Площадка для приземления самолета в шести километрах на юг от села Квасова. Подготовлена для посадки. Ждем указаний. Тридцать седьмой».

— Все правильно, — подтвердил радист. — Когда передавать?

— Ваш график выхода в эфир?

— С шести часов утра до восемнадцати. Поэтому, — улыбнулся мрачно, — я ничего не заподозрил, когда тот бандера вызвал меня из схрона.

— Скажи ему спасибо, — посоветовал Карий.

Но радист только нахмурился и ничего не ответил.

— Можете не сомневаться, — вставил Олексюк, — мы все сделаем как надо.

Полковник смерил его безразличным взглядом: от Олексюка, собственно, ничего не зависело, и вообще в запланированной радиоигре он был лишней спицей в колесе. Карий только на всякий случай держал его под боком, и, как выяснилось позже, весьма предусмотрительно.

А сейчас полковник приказал проводить агентов в комнату, где была подготовлена для выхода в эфир рация, захваченная у диверсантов.

Радист натянул наушники и застучал ключом. «Цеппелин» отозвался почти сразу, следовательно, их ждали и агент сказал правду. Радист передал в эфир зашифрованную радиограмму и получил подтверждение, что сообщение принято и ответ будет через десять минут.

Карий нетерпеливо ходил по комнате. Наконец «Цеппелин» вышел в эфир, на бумагу легли цифры, и полковнику дали расшифрованный текст:

«Немедленно сообщите, где старший группы Вячеслав Горохов провел вечер перед вылетом на задание».

Ясно, это была проверка. Но старший группы убит, и, если не ответить на вопрос, «Цеппелин» прервет связь.

Карий почувствовал холодок под сердцем: неужели удачно начатая операция закончится так безрезультатно?

Полковник положил радиограмму перед агентами. Радист только покачал головой, а Олексюк наморщил лоб и предостерегающе поднял руку.

— Подождите, — сказал нерешительно, — подождите… Горохов хвалился… дай бог памяти…

Полковник нетерпеливо уставился на него — неужели не вспомнит?

— Да, — вдруг решительно произнес Олексюк, — точно! Он говорил, что весь вечер сидел с оберштурмфюрером Телле. Тот инструктировал его в последний раз.

Лоб у Карего разгладился.

— Пишите! — приказал и продиктовал ответ: — «Последний вечер перед вылетом на задание Горохов провел с инструктором школы Телле. Прошу учесть, если вы нам не доверяете, то мы без вас обойдемся легче, чем вы без нас. Тридцать седьмой».

И снова потянулись минуты ожидания. Наконец пришел ответ:

«Ждите самолет через трое суток. В двадцать два часа послезавтра выходите на связь — получите подтверждение. “Цеппелин”».

Полковник вытер аккуратно сложенным платочком лоб. Жестом приказал вывести агентов. Минуты две сидел, обдумывая сообщение, затем направился звонить генералу Рубцову.

После обеда у Маркова было еще полчаса свободного времени, и он воспользовался этим, чтобы прочитать газету. Даже от чтения геббельсовских газет иногда получал удовольствие, особенно когда речь шла об очередном сокращении линии фронта и об оставлении немецкими войсками разных городов.

Читал и размышлял: скоро, самое большее через месяц-два, ну, через три, Красная армия освободит их город, «Цеппелин» снова передислоцируется дальше в тыл, потом еще раз — и тогда до Берлина рукой подать.

Кто-то сел рядом с Марковым, тот недовольно скосил взгляд, но, увидев Сидоренко, забыл о газете. Сидоренко работал на аэродроме — опытный инженер, после скитания по лагерям был зачислен в обслуживающий персонал аэродрома. Уже год, как Сидоренко работал с Седым.

— Ну? — спросил кратко Марков, не откладывая газеты.

— Такие дела, Григорий Григорьевич: вчера к нам на аэродром прибыл самолет. Называется «Арадо-332». Высокая скорость и большой потолок полета, точно не знаю сколько, но до черта. Только одних пулеметов девять. И любопытно вот что: самолет оснащен совершенно новым шасси — двенадцать резиновых катков, сядет где угодно. И откидной трап, по которому прямо из самолета можно выехать на мотоцикле. Я сам не видел — меня и близко не подпускают, — но немцы-технари хвастались.