— Мы с вами? — нарочито небрежно возразил Марков. — Слишком незначительна роль «Цеппелина»…

— Не говорите! — Красные глаза Валбицына округлились, сейчас он был похож на сыча, готовящегося схватить жертву. — «Цеппелин» еще покажет себя, вы даже представить себе не можете, над чем работают сейчас настоящие разведчики! — Он явно имел в виду себя, и Марков подумал, что стоит подыграть Валбицыну.

— Да, пан Кирилл, — сказал он вкрадчиво, — вы ас, настоящий ас разведки, и все мы преклоняемся перед вами. Но одна акция — и вся война?.. Несопоставимо. — Марков явно провоцировал Валбицына, никогда не осмелился бы сказать такое трезвому, но сейчас пан Кирилл несколько уже утратил самоконтроль.

— Не скажите… — погрозил пальцем Валбицын. — Представьте, за операцию отвечает такой известный разведчик, как штурмбаннфюрер Краусс; сам Скорцени подарил агенту, которого мы готовим, талисман. Я видел его, понимаете, сам видел: брелок для ключей — поцарапанный бронзовый чертик. Герой рейха напоролся на колючую проволоку, когда убивал итальянского карабинера. Вы читали об этом, пан Григорий?

— Конечно, читал. Но при чем тут Скорцени и талисман?

— Скоро мы станем свидетелями важных событий. Есть человек, который совершит… — Валбицын вдруг осекся. — Я не могу сказать, что именно совершит этот человек, пан Григорий, хотя вы наш сотрудник, мой коллега, и я не сомневаюсь в вас, но есть секреты… Скажу только, что мы подготовили агента, который полетит в красный тыл и которого благословил сам Скорцени!

— О-о, это потрясающе! — воскликнул Марков. — Выпьем же за его успех! — Он быстро налил по полной рюмке, и они выпили до дна. Марков почувствовал, что коньяк ударил и ему в голову — вообще он пьянел медленно, к тому же сейчас хоть немного, но не допивал, что давало явное превосходство перед Валбицыным. И Марков сделал еще одну попытку что-нибудь вытянуть из него: — А ведь нам с вами очень нужен этот успех, и, надеюсь, вы приложили все усилия, чтобы наш агент почувствовал себя среди красных спокойно.

— У него такие документы!.. — начал Валбицын хвастливо.

«Ну, дорогой, еще хоть немного, еще три слова, ну, что-нибудь, я уж не прошу называть фамилию, хоть маленькую примету, звание, должность…»

Но Валбицын только резанул ребром ладони по горлу, и Марков понял, что больше ничего не вытянет из него.

Они допили коньяк, Валбицын позвонил куда-то и вызвал машину — раньше у него такой привилегии не было, и это еще раз подчеркивало, что пан Кирилл поднялся на высокую ступень в «Цеппелине».

В машине Валбицын сразу уснул, Марков растолкал его у дома и сам отвел в запущенную и грязную холостяцкую квартиру, половину прихожей которой занимали пустые бутылки.

Вернувшись домой, Марков включил приемник, поймал симфоническую музыку, обдумывая услышанное, потом составил короткое донесение, зашифровал его и только после этого пошел спать.

Завтра на рассвете он совершит традиционную утреннюю пробежку, сунет записку в тайник, а через два дня Центр получит его сообщение. Скупое и не очень ясное. Но он сделал все, что мог, а там будет видно…

Юрко остановился в подлеске на краю поляны, чувствуя, как Бобренок дышит ему в затылок.

— Схрон там… — показал на березу.

Бобренок не ответил, оглядывая поляну. Лес стоял дремучий, все время им приходилось перелезать или обходить завалы деревьев, и вдруг большая чистая поляна, а за ней — поросший кустами овраг с ручейком на дне.

Майор мгновенно прикинул: схрон оборудован со знанием дела — есть запасный выход к ручью, можно зимовать, не боясь остаться без воды. Кроме того, ручей выполнял, так сказать, и санитарные функции.

Рассвело, небо посерело, и береза на поляне четко выделялась на светлом фоне.

— Ну что? — спросил шепотом Толкунов. — Окружаем?

— Давай, — согласился майор. — Мы с тобой будем ждать здесь: ты — за дубом, я — в кустах. Юрко подведет радиста прямо сюда, он пройдет в трех метрах от тебя. Берешь его, а я буду подстраховывать и возьму Муху, если сотник тоже выйдет.

Толкунов огляделся, обдумывая предложение майора. Видно, остался доволен: кивнул не отвечая.

— А сейчас дай команду: пусть солдаты окружат поляну! — приказал Бобренок.

На грузовике из района прибыло пятеро автоматчиков из местного отдела госбезопасности во главе с лейтенантом, и майор был уверен, что диверсанты, если даже что-нибудь заподозрят, все равно не уйдут.

Толкунов двинулся, но в последний момент Бобренок остановил его.

— Ты двух автоматчиков поставь в овраге.

— Запасный выход?

— Конечно.

— Не выпустим! — Капитан исчез, и ни одна веточка не треснула под его ногами.

Он вернулся минут через двадцать, когда небо на востоке совсем посветлело. Дышал ровно, будто только что проснулся, а не продирался сквозь кусты и дебри векового леса.

— Ну, парень, давай! — тихонько подтолкнул Юрка Бобренок.

Юрко двинулся, чуть сгорбившись, словно шмайсер, болтавшийся на груди, перетягивал его. Солнце выбросило свой первый луч из-за горизонта — он запылал золотом на облаке. Юрко только взглянул на него и сразу забыл и о луче, и о березе с трепещущими на утреннем ветерке листьями, и о лесных цветах, которые мял сапогами, оставляя в росистой траве длинные полосы.

Сорока взлетела с березы, затрещала сердито, но Юрко не услыхал ее, прислонился к стволу плечом, передохнул и постучал рукояткой автомата по березе.

Стоял и прислушивался к гулким ударам собственного сердца, — кажется, все замерло: никаких звуков, даже птицы прекратили свое бесконечное щебетание.

Постучал еще раз и только тогда услышал тихий шорох под ногами.

Люк сдвинулся чуть-чуть, замер на миг и после этого открылся. На поляну выглянул заспанный Муха.

Юрко сел, снял автомат, бросил его небрежно рядом, но так, чтобы можно было дотянуться. Сказал, вздохнув:

— Спите… Будите, друг сотник, радиста, пан Харитон зовут.

Муха недовольно захлопал глазами:

— Что случилось?

— А ничего. Радиста, говорю, зовут.

— Где Харитон?

— В лесу остался.

— Как так? — У сотника проявилась врожденная осторожность. Опасливо огляделся вокруг и, не заметив ничего подозрительного, успокоился. Но приказал: — Давай в схрон.

Юрко надулся.

— Вам хорошо, всю ночь спали, а тут мотайся туда-сюда… — Однако схватил автомат и полез в схрон.

Муха зажег свечу. Стоял перед Юрком босой, в расстегнутой нижней рубашке и чесал грудь.

— Так что тебе? — спросил, будто только сейчас сообразил, что Юрко вернулся.

Парень, не отвечая, растолкал радиста, который сладко посапывал, будто спал дома на мягкой постели. Михаил сел на нарах, свесив босые ноги и протирая глаза.

— Что случилось? — спросил он. Вдруг соскочил с нар — сон с него как рукой сняло, — метнулся к Юрку, схватил его за грудки: — Где Харитон?

Парень отшатнулся.

— Вас зовет, — объяснил.

— Где он?

— В лесу остался, версты за четыре отсюда.

— Почему сам не пришел?

— А у него и спрашивайте. Я что — приказывать ему могу? Говорит: позови Михаила с рацией. А мне что? Я и пошел звать.

Радист посмотрел недоверчиво.

— А почему он в лесу остался? — спросил он.

— Устали они. Говорят: зачем мне возвращаться, если потом опять от схрона надо отходить. Легли в кустах поспать, а меня послали. Я так думаю, — усмехнулся ехидно, — пан Харитон набаловались с той мельничихой, всю ночь не спали, ну и решили отдохнуть.

Упоминание о мельничихе оказалось кстати — Муха засмеялся и сказал с завистью:

— Я вам скажу: от такой женщины и я бы не отказался. Хороша мельничиха, с ней не соскучишься, она из тебя все вытянет, даже душу…

Радист зевнул, сел и стал обуваться. Юрко пристроился напротив него, попросил Муху:

— Дайте, друг сотник, чего-нибудь поесть, а то кое-кто и развлекался, и ужинал, а других — на сеновал спать…

— Начальство! — не то похвалил, не то обругал Муха. — Начальство, оно всегда выше, и ему надо угождать. — Он отрезал хлеба, придвинул Юрку полкольца колбасы. — А мне идти или нет? — спросил он.