Зов явиться настиг Арднора только за городом. Он пустил галопом черного коня, наслаждаясь безудержной скачкой. Эту породу разводили с особым старанием, стремясь создать животных мощных и быстрых. Ведь минотавр гораздо тяжелее человека, а в сражении победу зачастую приносят стремительные маневры.

Император мчался по лесистым холмам, где некогда командующий Рахм Эс-Хестос убил Колота, младшего сына Хотака. Двое Защитников неустанно погоняли лошадей, стараясь не отставать, но конь Арднора был лучшим в столице, а может, и в империи. Разведение и тренировка лошадей всегда было его талантом, даже Хотак восхищался способностями Арднора.

Он увидел одинокую фигуру, когда повернул обратно в Нетхосак. Это был мужчина с плоским носом и головой, остриженной, как у всех Защитников, носивший расшитые золотом белые одежды Храма. Посыльный почтительно склонил рога перед императором:

— Леди Нефера хочет видеть тебя, Первый Командир...

Было лишь несколько обстоятельств, из-за которых Арднор мог прервать развлечения. Приказ Храма стоял на первом месте. Поспешно вернувшись во дворец, император наскоро принял ванну, смыв пот и грязь, затем облачился в парадную броню. Вскоре во главе отрядов Защитников и Имперской Гвардии Арднор отправился узнать, чего желает леди Нефера.

...Ревели рога, от копыт эскорта тряслись стены, а впереди процессии гордо ехал знаменосец с огромным штандартом Предшественников. В отличие от отца Арднор гордился близостью к Храму и подчеркивал ее. Жители покорно выходили на улицы, кидая пучки гривастого ячменя и славя императора громкими криками. Такое отношение требовалось от граждан всякий раз, когда они имели счастье лицезреть своего правителя. Позади толп молчаливыми идолами стояли Защитники, убеждаясь, что никто не отлынивает от ликования.

На одной из улиц Арднор велел задержаться — поперек движения императора пронесся отряд Защитников. Воины скакали рысью, в полном вооружении и низко надвинув шлемы. Всадники остановились около большой мельницы и спешились. Арднор вспомнил, почему они здесь, — недавно он подписал приказ взять под стражу неблагонадежную семью мельника, как желала мать. Некоторые граждане все еще пытались подло нарушать закон и не сдавать товары по распоряжению Храма. Защитники деловито выбили дверь и ворвались внутрь. Завтра каждая лавка, принадлежавшая негодяю, будет работать под контролем империи, а сам хозяин станет приносить пользу, трудясь в дальней колонии.

...Ворота Храма распахнулись. Арднор, вздохнув, оставил свиту и подъехал к линии Защитников, громко приветствующих его и вскинувших оружие в салюте. Император спешился и легко побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Достигнув верха, Арднор обернулся и отдал ответный салют, приложив кулак к тому месту на груди, где был выжжен знак ордена.

На пути в главный зал ему низко кланялись послушники, а чуть погодя приблизился худой минотавр с безумными глазами, чья ряса с капюшоном свидетельствовала о среднем уровне посвящения.

— Верховная жрица покинула свои покои, мой император. Она ожидает тебя в палате для медитации...

Арднор хмыкнул, ему трудно было забыть страх, испытанный при первом посещении этого места. Когда он миновал общую часть Храма, его окружила ледяная тишина длинных коридоров. Аромат лаванды разливался в воздухе, гигантские статуи Божеств пристально разглядывали императора. Как говорила верховная жрица, это были изображения Предшественников, теперь покинувших наш план бытия, но не забывших потомков. У некоторых были лица, у некоторых — нет; нельзя было найти две одинаковые скульптуры. И хоть статуи были изготовлены из мрамора, Арднор, как и мать, ощущал скрытую внутри них энергию.

Лишь пение нарушило тишину, когда император приблизился к цели. Двое Защитников с напряженными лицами застыли у дверей. Арднор в душе даже пожалел бедолаг, вынужденных стоять на часах в таком неприятном месте. Но ничего, он не позволит вновь испугать себя.

Перед дверью стража неожиданно скрестила секиры, преграждая ему путь.

— Леди велела передать тебе, мой император, чтобы ты не входил, пока она не позовет, — с низким поклоном сказал старший патруля.

Арднор собрался было ударом распахнуть дверь, но передумал. Он ведь опоздал и теперь попал в неловкое положение... Кроме того, к чему спешка?

Пение резко оборвалось. Все три минотавра инстинктивно напряглись, а затем по залу пронеслась волна холода. Эта стужа леденила не только тело, но и душу, даже пламя факелов на стенах затрепетало, рискуя погаснуть... как вдруг все вернулось на свои места.

Лишь тишина сгустилась душным саваном.

Бронзовые двери распахнулись, за ними клубилась тьма, такая плотная, что казалось, она вот-вот выльется в коридор и смоет стоящих в нем черной волной. Стражи, не отдавая себе отчета, попятились, опасаясь задеть протянувшиеся щупальца тьмы. Но Арднору теперь не нужно было ждать позволения — широким шагом он вошел в палату медитаций.

— Так... —прошелестел голос матери. — Прибыл мой расточительный сын...

Сначала, пока глаза привыкали к темноте, Арднор не видел Неферу, но четко ощущал присутствие десятков невидимых форм, скользящих мимо него в ожидании приказов верховной жрицы.

— Меня задержали дела, — ответил он. Теперь император мог смутно различить стены и широкую плиту, установленную под углом. Аромат лаванды стал густым, маскируя другой, тяжелый, запах. На алтаре лежало что-то непонятное, но пока Арднор вглядывался, две послушницы быстро сняли и утащили это глубже в непроглядную тьму.

Голос леди Неферы раздавался со всех сторон:

— Я не обращалась к тебе...

Справа донесся журчащий звук, будто кто-то плескался в воде. Арднор ждал, но больше тьма не рассеивалась.

Теперь голос матери доносился из-за алтаря:

— Судьбы сходятся... он жив... он все еще жив...

Внезапно вспыхнули факелы на стенах, но их свет был не красным или желтым, наоборот, дерево излучало болезненное зеленое сияние.

Наконец Арднор смог разглядеть мать.

Леди Нефера сидела на возвышении, почти троне, рядом с алтарем. Ее серебряные с черной отделкой одежды висели, словно облекая не плоть, а кости. Над головой сияли знаки Предшественников, но они больше не занимали Арднора. Он любовался серебряным символом, выжженным на груди матери, — он видел его сквозь любую одежду. Другие же ничего не замечали, если сама Нефера не желала.