— Злодей пусть на лодке заночует, — приказал мудрый арх. — Жрать дадим, но руки свяжем.

Не поленился самолично влезть, запястья стянуть. Ухмыльнулся вонюче:

— Ничего, за мальчуганами присмотрю.

Рыжий оборотень топтался на песке, заглядывала в лодку.

— Дяденька арх, вы ж не сильно моего дядьку вяжите. Вы же добрый, правда?

— Добрей не бывает, — рыбак положил лапу на мальчишечье плечо. — Не пожалеешь, рыжачок.

— Ой, раз вы добрый, так и хватит того с меня, — облегчено вздохнул наивный оборотень.

«Хватит с нее». Ну, и правда, хватит. Укс нашарил в поясе вшитую монетку, вышелушил. Ребро «щитка» было остро подточено, с веревкой не в первый раз приходилось управляться. Десятник освободился от пут, нашел под банкой «посошок», и, вытянувшись на скамье, принялся ждать.

Вопль раздался рановато, должно быть и ужин равные уродцы не успели сварить. Это кому ж там так не терпелось: оборотнихе без дела засидевшейся или арху, о старинных мерзких обычаях вспомнившему? Укс спрыгнул на песок…

Вопль обрываться и не думал: летел, набирая высоту, ширясь над песчаным берегом и невысокими, похожими на бородавки Пыка, скалами. Гребцы-беженцы замерли у костров, побежали по берегу схватившиеся за топорики рыбаки… Укс несколькими прыжками настиг одного, заплел «посошком» ногу — мельчанский герой рухнул, взрывая песок. Укс аккуратным ударом торца древка проломил увальню переносицу. Второй рыбак успел обернуться, сейчас пятился, занося топорик.

— Брось, — посоветовал десятник, пытаясь пробиться, сквозь вопль, носящийся над островом. — Брось, убью легко.

— Ты, ты… — рыбак взмахивал топориком, словно в его руках была грозная боевая секира.

Укс ударил «посошком» дважды: падая с раздробленной коленной чашечкой, рыбак попытался отразить повторный удар, естественно промахнулся, и рухнул на песок уже с обоими разбитыми коленями. Завопил, но дивный крик мучающегося рыбачьего арха заглушал все…

Укс, морщась, зашел за камни. Арх скорчился на песке — обе руки зажимали пах. Грушеед снимал со своей шеи веревку, пустоголовая сидела на корточках и восхищенно смотрела на голосящую жертву. Вопль был так силен, что десятнику показалось, что волосы на затылке дыбом встают.

Укс ударил орущего «посошком» в лоб. Сразу стало хорошо.

— Ты чего⁈ — возмутилась Лоуд. — Я ж такого не слышала.

— Я тоже. А мальчишка вообще оглохнуть может.

Грушеед действительно ковырялся в больном ухе.

— Ну, ладно, — смирилась огорченная оборотниха. — Вот вечно я из-за вас чем-то жертвовать должна.

— Яйца? — спросил Укс, глядя на лежащего арха.

— Одно. Может, если потом второе отсечь, он бы еще громче…

— Не надо. Так дорежь. Если Белоспинный пачкать охота.

— А я его ножом опыт попробовала, — объяснила Лоуд, показывая дрянной рыбацкий клинок. — Там ужин будет или как?

— Сейчас поговорю, — Укс пошел назад.

Грушеед поспешно семенил следом — опыты с рыбачьими яйцами мальчишку не сильно интересовали и Логос-созидатель тому пренебрежению науками не возражал.

Рыбак со сломанными ногами пытался ползти, к нему осторожно приближались трое «гребцов».

— Выхаживать будете? — заинтересовался Укс.

— Н-нет, — Четверть-Мастерской попятился. — Мы просто проверить. Он же преступник и должен быть обезопасен. Если мы одного вора пожалеем, боги простят, но ежели их, к примеру, двое…

— Теперь я — арх. Я и проверю, — объяснил ситуацию десятник. — На нас ужин сготовьте, и поживей.

Гребцы спешно заковыляли назад. Укс подобрал топорики, протянул один мальчишке:

— Поедим, в лодке ложись. Людишки попались особо глуповатые, еще учинят что.

Грушеед кивнул.

Обезножевший рыбак прополз на локтях еще шаг, замер. Укс неспешно подошел.

— Не с тем ты поплыл, брат.

Рыбак внезапно швырнул в лицо убийце горсть песка, выкинул руку с ножом, пытаясь достать до десятниковой ноги.

— Смелый, — удивился уклонившийся десятник. — Ладно, умри легко.

Хрустнуло основание рыбацкого черепа…

Ночь прошла спокойно, Укс немного подремал: гребцы сбились у костра поодаль, в похлебку может и наплевали, но шпионы к подобным мелочам давно были равнодушны.

На рассвете Грушеед разогрел остатки ужина, оборотниха уже мелькала рыжей башкой, по-хозяйски наводя порядок в салми.

— Пожрали? — спросил Укс у гребцов. — Тогда спускаем корыто на воду.

Страдальцы спихнули с песка тяжелую лодку, десятник запрыгнул на корму указал «посошком»:

— Ты, и вы двое — садитесь.

Пык-Четверть-Мастерской забрался с готовностью, старик и хиссийка сели неуверенно.

— Убивать не буду, — объявил Укс остающимся. — Вы на лодке промолчали, умнику-бражнику душевно внимали, смотрели как он развлеченья развлекал. Теперь у вас свой умник найдется и свои развлечения. Прощайте.

Молчали, только на «посошок» тупо пялились. Укс сел, поредевшая команда навалилась на весла — остров начал медленно отдаляться. Беженцы, уже переставшие быть гребцами, молча смотрели вслед, потом кто-то вошел в воду.

— Кинь им чего-нибудь лишнее, — сказал Укс оборотнихе.

— Добрый ты стал, наверное, подохнешь скоро, — проворчала Лоуд…

…Далеко позади новые островитяне вылавливали мешки и пожитки. Положение людишек, если им Логос-созидатель согласится подсказать, было отнюдь не безнадежно: до соседних островков, а затем и до материкового берега, хороший пловец добраться вполне способен. На берегу лодка или плот отыщется, или вплавь все переправятся: это уж как боги пожелают. Человек обязан или подыхать, или договариваться.

Гребли без спешки, Пык помалкивал, хиссийка за весло упорно цеплялась. Наверное, пусть поживет.

Укс подумал, что в море почему-то сильнее жить хочется. Может, потому что людей мало и не думаешь о том, как их, вездесущих подзаглотников, истребить?

— Осмелюсь заметить, господин воин, что умелый рисовальщик очень ценен, если вам, к примеру, мастерскую захочется открыть… — намекнул Пык, просительно поглядывая на Укса.

— Удивительно ты толковый человек, Четвертушка, — вздохнул десятник, думая, чем ющеца ударить.

Припёрка двинула по затылку Лоуд — браслет в мальчишечьей руке выглядел странно, но силу морская дарк не растеряла.

Дальше Пык греб молча.

Ближе к вечеру проходили длинный мыс.

— Вот что, господа моряки, — объявил Укс. — Пора расставаться. У нас дело сложное, не по дороге нам с вами. Э, малый, собери-ка их…

— На двоих собираю, — сообщила порой очень догадливая оборотень.

Подошли к мелководью. Старик-гребец спрыгнул сам, Укс спустил за борт женщину. Лоуд передала мешки с припасами и топоры.

— Острогу одну отдай, — приказал десятник. — Старый справится.

Седой гребец кивнул и сказал:

— До города нам не дойти.

— Деревушка на берегу есть, — сообщила Лоуд. — Это отсюдова к югу. Месяца за два дойдете. Или здесь живите. Хорошее место. Ты, старый, изловчись и красотке ребенка сделай. Веселей будет.

— Прямо сейчас делать и начнем, — пробормотала хиссийка.

Шпионы засмеялись, Укс кивнул напарнице:

— Тряпку с бальзамом даме подари. Со своим. Пусть руки залечит.

— Вот ты как скажешь, прямо хоть от стыда сгорай, — зажеманилась Лоуд.

Высаженные побрели по песку узкого мыса. Хиссийка несла пропитанную тряпицу на кончике топорища.

— Не, все равно — шмонда сугубо из благородных, — вынесла приговор оборотниха. — Не будет из нее толку. Зарубит ее старикан и съест.

— Им решать, — пробормотал Укс, почесывая голову. — Ты меня будешь стричь или нет?

— Так когда? Я ж занят все время.

— Если позволят господа, я неплохо умею стричь, рука у меня обученная, и в знак высочайшего уважения… — вкрадчиво заблеял Пык-Четверть-Мастерской.

— Э, ты из тех ющецов, которым я и какашку прикопать не доверю, — ухмыльнулась Лоуд, превращаясь в черноволосую покорительницу жреческих умов. — Убивать мы тебя будем.