Спускались к городу, местный народец на дороге вел себя мирно, словно и не стояло лагерем неподалеку бесстрашное и грозное Храмовое воинство. Шпионы с вязанками хвороста на плечах подозрения не вызвали — в городе с топливом было плохо еще с тех давних пор, когда прибрежный лес под корень извели. На Лоуд навьючили вязанку поменьше — лишь бы шейную веревку прикрыла. Оборотень в обличии толстой бабы вела себя соответственно: по-птичьи переваливалась на толстых ногах, посапывала тяжко. Вот только на город поглядывала слишком откровенно. Погубит любопытство пустоголовую дарк.

Сплошной городской стены не имелось. Торчали кое-где башни, невысокие и обезображенные хозяйственными пристройками. У ворот башня высилась чуть посолиднее, все-таки в ней стража и сборщики податей от дождей прятались. Вообще-то Хиссис от самого начала времен ни с кем не воевал, поскольку враги до него просто ни разу не доходили. От севера далеко, от Сюмболо тоже не близко, да и кто мог подумать, что стукнувшее в голову тамошним горожанам Слово и славный нэк погонят храмовое воинство в такую даль? От разбойников и воров здешние укрепления строились — для порядка.

Логос-созидатель, как же легко без клятвы жить. «С прежним послушанием ты справился, клятву выполнил», сказал новый Мудрейший. Замечательно сказал, и, главное, продолжить забыл. Ох, немудрый Мудрейший храмовому воинству достался.

— Мордосы потупей сделайте, — зашипел Гиос.

Ворота миновали благополучно. Гиос со страдальческой гримасой отдал стражнику медную монетку, тот равнодушно махнул рукой и шпионы-хворостоносцы проникли во вражескую цитадель.

Здесь начались главные трудности. За воротами торговали пирогами с требухой, запах стоял такой, что у храмовых братьев разом помутнело в мозгу и заурчало в животе. Препятствие мужественно миновали, но дальше пришлось идти вдоль рынка, и благоухало здесь так, что никакое Святое Слово не помогало.

Купленное сожрали на ходу.

— Да не давитесь вы так, люди же смотрят, — озабоченно напоминал Гиос.

Скат что-то прочавкал, Зикос и Укосс набивали рот колбасой, луком и хлебом. У Укса и самого по руке тек жир — горячая колбаса была ошеломительно вкусна, лепешка так и таяла на языке.

Оборотень смотрела с ненавистью.

Глупо. Ну как это будет выглядеть, если ей как равной сразу дать жратвы? Должна понимать. И так ей двойную норму нэка выдают, хотя братья зубами скрежещут.

Лоуд понимала, отворачивалась старательно. На местных женщин смотреть старалась, на дома, на упряжки мулов и на грязных рабов.

Дошли наконец. Дом Гиоса граничил с кладбищем: квартал дешевый, но для шпионской жизни удобный. Уксу уже как-то приходилось уходить отсюда по могилам, дабы глаза соседям не мозолить. Дом был ветхим, крыша дырявой. Укс сразу занял угол за очагом: и местечко посуше, и от братьев хоть какое-то прикрытие. Оборотень села на шаткую скамью и прошипела:

— Жрать давай. Или я…

— Заткнись.

Пока разводили огонь в очаге, вешали котел, Укс небрежно кинул оборотню остаток лепешки и кусок колбасы.

Повеселевшие после сытной еды штаб-братья ухмылялись:

— Во жрет!

— Дарки, они ж без Слова в душе, что те крысы, лишь одно держат на уме. Глотай, тварь, — Укосс швырнул в оборотня полусгнившей луковицей. Лоуд поймала, с хрустом оттяпала от подачки уцелевшую половину. Жуя, туповато улыбнулась штаб-брату, с губы свесилось жухлое колечко лука.

Понятно, дурень Укосс теперь первый на очереди.

Похлебки с бобами, мукой и бараниной — густой, аж ложка стояла — было вдоволь. Наевшиеся шпионы продолжали смеяться над оборотнем, хлебавшей остатки прямо из котла, — Лоуд неловко сжимала ложку в кулаке, подбородок жиром обляпан, и вообще выглядела даркша на редкость гадостно. Укс с тревогой подумал что пустоголовая вне себя от злости. Надо бы у нее нож забрать — полезет всех прямо сейчас резать. Подошел, дал тряпку, проверяя веревку и ошейник, прошептал:

— Уймись. Позже разберемся.

— Нет. Не позже. Закудхали, — процедила Лоуд и вновь придурошно разулыбалась штаб-братьям.

Очаг потихоньку угасал, с непривычной сытости всех тянуло в сон. Неспешно беседовали, расстилая плащ. Укосс вышел в дворик, облегчиться. Оборотень, сидевшая было смирно, вдруг задрала юбку и принялась пристраиваться в углу.

— Э, тварь, совсем ума нет⁈ В хлеву, что ли? — возмутился Гиос. — Это дом мой!

Укс подошел к подопечной, отвесил пинка:

— Пшла во двор, крыса жирная.

Лоуд, обиженно взвизгнув, поползла к двери — телеса колыхались под рваньем. Шпионы морщились, Скат сплюнул в костер.

В уличной тьме оборотень мгновенно обратилась в бабу без возраста, поднялась на ноги.

— Не дури, — предупредил Укс. — Не время.

— Ты свободен, а, хозяин? — оскалила опасно-белые зубы дарк. — А мне терпеть? Стожильная, ющец меня загни?

— Дай хоть переночевать спокойно. Осмотримся…

— И так осмотримся.

Брат Укосс пыхтел в отхожем месте: сооружение было ветхим, с плетеной дырявой циновкой вместо дверцы. Десятник с неуемной подопечной неслышно подошли к вонючему сооружению. Лоуд усмехалась, а Укс поглядывал на дверь дома: выйдут шпионы, весьма хлопотно дело обернется.

Укос закончил с трудами тяжкими, завозился, откинул циновку, оборотень ударила его коленом в пах, заставив согнуться, накинула на шею веревку, что теперь заменяла привычную нашейную цепь. Десятник прихватил руки штаб-брата, не давая уцепиться за импровизированную удавку. Лоуд благоразумно сделала два шага назад, увлекая дергающуюся жертву за угол уборной. Рывком опрокинула-посадила улов на землю. Штаб-дурак дергался, пытался вырваться, но оборотень уверенно, без суеты стягивала петлю — Укс, удерживая жертву, с интересом наблюдал. Глаза штаб-брата по-рыбьи выкатились:

— Хрррр! Хрррр!

— Спокойней, брат, не так уж и больно, — утешил Укс.

Штаб-брат пинал сапогами дворовую землю, словно выпрыгнуть из петли пытался. Лоуд, улыбаясь, встряхнула жертву затянутой удавкой раз, второй…

— Хрр… — Укосс обмяк, но оборотень благоразумно не отпускала петлю.

— Умеешь, что ли? — поинтересовался десятник.

— Наверное, умела, — Лоуд хихикнула. — Но, вроде, когда ко мне самой петля не привязана, поудобнее затягивать, — даркша сняла с горла удавленника веревку, накинула себе на шею. — Полегчало, потаскаю еще.

Второй обрывок веревки у оборотня оказался припрятан под юбкой — в доме стащила. Ловко завязала петлю, накинула на шею трупу. Вместе затащили мертвеца в отхожее место.

— Провалимся, — обеспокоился Укс, слыша, как трещат подгнившие доски пола.

— Выдержит, — заверила оборотень, привязывая свободный конец веревки к жерди потолка.

Мертвец закачался, жердь ритмично поскрипывала.

— Низковато, — заметил десятник, глядя на свесившиеся в поганую дыру сапоги покойника.

— Э, такие герои высоко не летают, — оборотень с удовольствием оценила результат трудов.

Быстро пошли к дому:

— Я правильно понимаю? — Укс указал пальцем.

— А зачем мудрить? — оборотень приняла облик штаб-брата, что сейчас качался над дерьмом.

Укс поправил ей волосы и убийца вошла в дом. Десятник слышал, как Гиос спросил:

— Да вы там что, вовсе обделались от обжорства с непривычки?

— Эта ослиха тебе под забор льет, — мрачно ответил Укосс-оборотень. — Эх, не по себе мне что-то. Я вот думаю: зачем мы дурью маемся? Плыли, шли, а что истинно полезного во Славу Слова сделали? Эх, черви мы бездушные…

— Ошалел, что ли? — изумился Скат. — Пасть закрой, богохульствуешь!

— Я? Эх, воистину недостойны мы Слова, — брат-оборотень повернулся и вышел обратно во двор. Усмехнулся десятнику, вновь стал толстой бабой.

Через мгновение вошли в дом, Укс кивнул на дверь и удивленно сказал:

— Что это с братом? Не в себе? Чуть меня не сшиб.

— Вас сшибешь, — Скат поглядывал на равнодушную толстуху с новым интересом хорошо поевшего, но не совсем сытого человека. — Слышь, десятник, а как из этой уроды нормальную девку сделать? Говорят, можно заставить.