Она не знала, что мистер Рональд уже час наблюдал за ней из окна, медленно глотая свой коньяк. Он был околдован неземным очарованием молодой графини, его даже привлекала ее печальность, которая бросала на нее тень загадочности в его понимании. Все вздрагивало внутри него и разливалось приятной волной по всему телу от мечтаний о том, что Кэролайн так же сходит по нему с ума, как по Клаусу. Сам с собой он уже решил, что сделает девушку своей, что она будет чтить своего «покровителя», избавившего ее от страданий и приютившего в своем великолепном доме в Лондоне.

Когда на часах стукнуло одиннадцать, тетушка Лиз и Василий Николаевич только спустились к завтраку. Посмотрев в окно, Элизабет увидела в чайной беседке Деймона с Кэтрин, которые, по всей видимости, встали раньше всех и уже что-то громко и весело обсуждали. Следом за хозяевами дома вышли Елена со Стефаном, оба потирали без устали глаза и улыбались друг другу, потому что сегодняшняя ночь их была бессонной.

Кэролайн сидела на лестнице с чашкой чая и блюдцем, удивив в очередной раз этим зрелищем Рональда, спустившегося следом за Стефаном с Еленой. Она слушала пение птиц и разговор в беседке.

- А знаешь, я теперь все время вспоминаю нашу с тобой первую встречу, – мечтательно заявила Кэтрин, – я помню, как ты выплыл из толпы танцующих пар со своим одухотворенным взглядом: ты смотрел только на меня!

- Да, я помню. Мне показалось, что ты была ангелом, я испугался, что ты исчезнешь… Я так сильно хотел бежать за тобой! Это, наверное, был самый крутой поворот в моей судьбе. Я все время думаю, что если бы тогда не побежал за тобой, мы не оказались бы сейчас здесь.

- Я почти уже даже не помню наш поцелуй! – Кэтрин захохотала таким привычным для нее когда-то смехом.

- Я тоже. Помню, что он был, помню, что было это странно и ново, но это было, словно во сне каком-то, – согласно вторил Деймон.

Кэролайн пришла в голову мысль, что она никогда не будет такой же сильной, как Кэтрин. Ведь сестра только потому сейчас стала счастливой, что нашла в себе силы вовремя себя остановить, исправить свои ошибки. Казалось бы, ничего такого великого нет, в том, чтоб искренне попросить прощения и сознаться в ошибке, но это-та незначительная мелочь, как раз, имеет великую силу. «Если бы я тогда сказала Богдану, что хочу порвать с ним и попросила бы прощения, он бы рассвирепел, конечно, но не убил… Отчего я не знала этого тогда? Теперь вся моя жизнь кончена…»

Вечером она стояла у черемухи с маленьким томиком французских стихов, иногда начинала ходить кругами, или рассматривать первых шмелей. Рональд украдкой подошел к ней и игриво вырвал томик.

- Что это вы здесь читаете в такой темноте? – заговорил он, флиртуя, – оу, французская поэзия? И вам это по нраву?

- Средне, – равнодушно ответила Кэролайн, выхватив томик назад, – это просто предпоследнее в нашей библиотеке, что я еще не читала.

- Вы так много читаете?

- Мне сейчас интереснее чужие переживания, своих я более не хочу, – холодно бросила она.

- Жизнь без переживаний – пустая трата времени, – молвил он, стараясь придать своему лицу умный вид.

- Вы шестнадцатый человек, после пятнадцати писателей, прочитанных мною ранее, кто мне об этом говорит, – она сжато улыбнулась.

- А вы остроумны, – попытался он ей угодить.

- Нет, я так говорю со всеми, с кем далее не хочу продолжать беседу, – Кэролайн сверкнула глазами на него.

- А мне кажется, вы ждали, чтобы кто-нибудь обратил на вас внимание. Налет печали и начитанности – весьма неплохая смесь для этого, – продолжал он, суживая глаза с хитрой надменностью.

- Быть может, и ждала. Но на мне нет никакого «налета», господин Рональд, – проговорила она уже с дерзостью, – если вам так интересно играть в остроумного Дон Жуана, я, пожалуй, не буду вам мешать.

Она развернулась и удалилась в сторону проселочной дороги, ведущей в дубовую рощу. Она уколола его и заставила трепетать лишь еще больше, Рональд совсем потерял голову от этой девушки. Он хотел ее, он так страстно хотел ее для себя…

За ужином была оживленная болтовня, перемешивающаяся с детскими непонятными первыми словами. Все вспоминали о былом, перебивая друг друга рассказами о том, что чувствовал каждый из них в тот или иной момент. Рональд смотрел на Кэролайн, ковыряющуюся вилкой в салате. Он нервно вздохнул, охваченный желанием, и погнул ложку. Когда объект его обожания встал из-за стола, пожелав домашним сладких снов, и отправился к себе, молодой человек встал и расторопно пошел за ней. Когда графиня очутилась подле своей комнаты, Рональд схватил ее за локоть и повернул к себе.

- Вы совершенство, Кэролайн! – сдавленно и хрипло шепнул он, – я хочу, чтоб вы были моей!

- Пустите меня, прекратите эти безумные речи! Ложитесь спать, завтра вы уже забудете об этом.

- Я ничего не забуду! – крикнул он и впился в ее губы.

Он жадно хватал ее талию и бедра, прижимая к себе с бесстыдством и ослепленностью. Кэролайн пыталась закричать, но не могла высвободиться. Когда ей, наконец, удалось оттолкнуть назойливого поклонника от себя, ударив кулачками в его грудь, она крикнула: «Вы мне отвратительны теперь! Я никогда вас не полюблю, я всегда буду любить вашего брата!» После девушка поспешила запереться в своей комнате. Рональда всего трясло от ненависти к Клаусу: он с завистью представлял, как руки брата ласкали когда-то тело Кэролайн, а губы целовали, как он при этом ощущал, что она вся принадлежит ему. Похоть не давала ему покоя, и Рональд с разочарованием отправился спать.

Кэролайн сейчас казалось глупостью, как она тогда спутала Рональда со своим Клаусом. В нем не было ни капли той сдержанности, ума, доброго нрава, как у брата. Это были два совершенно разных человека. Клаус был взрослым и ответственным мужчиной, Рональд же был слишком разгоряченным, заносчивым и любвеобильным.

После произошедшего в тот вечер Кэролайн стала рано утром уходить в рощу и возвращалась поздно ночью, чтобы не столкнуться с Рональдом. Вскоре он уехал, потому что не желал более терпеть свое поражение.

Через месяц все Сальваторе уехали в Америку, там они доживали свою заигравшую новыми красками жизнь, полную новых радостей, разочарований и потрясений.

Кэролайн же до самой старости не вышла замуж. Она отказалась от мирской жизни и ушла в монастырь.

Какой-нибудь добрый путник, приходя на проповеди, часто может глазком ухватить тоненькую фигурку, молящуюся всегда отдельно в уголке. Иногда она пропащему скажет слово спасительное, или успокоит чье-нибудь бунтующее и беспокойное сердце, поможет советом дельным, или утешит вдову. Кэролайн чувствовала, что нужна людям: коль не успела спасти любимого в свое время, так, может, успеет спасти кого-то другого.