— И? — протянул он, заинтересованно вздёрнув брови.

— У меня на подоконнике растёт зелень, — на авось пробормотала она, прощупывая его участливость.

— А какая? — Коннор быстро листал папки, коротко посматривая на страницы, но старался не терять зрительного контакта с Мари.

— Да всякая там… — Она принялась ковырять кончик бумаги, торчащей из стопки документов. — Базилик, петрушка… Когда буду в этом больше понимать, хочу на заднем дворе в парнике свои овощи выращивать, чтобы не покупать эту синтетическую гадость из магазина. — Мечтательно-небрежным движением поправила звено ожерелья в виде белого клыка. — Сейчас вокруг и так всё искусственное, даже люди… Хочется, чтобы меня окружало как можно больше чего-то настоящего, — задумчиво изрекла она и прикусила губу.

Коннор поёжился в кресле, ощутив себя неуютно, и виновато посмотрел на Мари: «Как нелепо. Выходит, я порчу твои планы, девочка. Но если признаюсь в том, что сам машина, ты уйдёшь. А я не хочу этого».

— А сколько тебе лет? — праздно полюбопытствовала она.

«И правда, сколько мне? Два года — просто смешно. Я знаю больше тебя, но видел меньше, чем ты. И мой ответ будет ложью. Просто ложью, чтобы ты не волновалась. Презирать себя буду потом».

— Двадцать пять, — с фальшивой уверенностью машины констатировал он и потёр подбородок согнутым указательным пальцем, — недавно окончил полицейскую академию.

— Да ты здесь самый молодой. — Затем она заговорщически понизила голос и наклонилась к его уху, хихикая: — Среди этих вечно брюзжащих стариков!

— Ну, они не без недостатков, — он издал добрый смешок, — но, безусловно, стоят уважения. Хотя бы потому, что это профессионалы с большим опытом, которые много лет охраняют покой жителей Детройта.

— Ты так слащаво ответил, потому что я малявка, которая ничегошеньки не понимает?

Хитренько прищурилась и состроила ему гримаску.

— Да я не… я так не считаю, я…

Коннор увлечённо повёл головой и ухмыльнулся: «Надо же какая! Сама себе на уме. И сканер не нужен, чтобы насквозь видеть».

— Но ведь кто-то же тебя бесит?

— Вообще, если честно, — он приподнял голову и поглядел вправо, — Гэвин меня бесит. А если быть совсем уж до невозможности честным: мы оба бесим друг друга.

Коннор тихо рассмеялся, и Мари почувствовала, как у неё начало покалывать пальцы ног от счастья: ей давно никто искренне не смеялся.

— Могу тебя понять: морда у него неприятная, всё время побитая какая-то, и ржёт он как лошадь да ещё и сам над своими же глупыми шутками.

— Думаю, это следствие одиночества и неблагополучного детства. Он из тех парней, кто изо всех сил пытается доказать воображаемым родителям, что он чего-то стоит. Поэтому унижает других, чтобы не чувствовать себя пустым местом. Так что да, он меня, несомненно, бесит, но я не держу на него зла.

— Ты такой хороший, — прямо и с теплотой произнесла Мари.

— Я не считаю себя хорошим.

«Хороший? Так странно. Я по-прежнему лишь чёртова машина, которая создавалась, чтобы быть тактичной и услужливой. Негативные эмоции мне кажутся деструктивными, и я постоянно избегаю ситуаций, в которых могу ранить людей злобой или агрессией. Я хороший? Нет. Я просто до сих пор не научился быть кем-то большим, чем «пластиковым болваном», который удобен всем вокруг и никого не способен задеть».

— Может быть, сам не видишь просто, но вообще-то ты добр к окружающим и… тебе не всё равно. — Забралась коленями на стоящее подле стола кресло и сложила на его спинке руки. — И ещё ты спас меня… Теперь вот слушаешь всякую чепуху, которую я тут несу, а для этого вообще-то нужно огромное мужество!

Она лучисто захохотала, и крупные звенья в виде клыков на её шее задорно забряцали, ударяясь друг о друга.

— Какое интересное у тебя ожерелье. — Коннор кивнул в сторону её украшения и между тем подумал: «Мне нравится твоя чепуха».

— Это я сама сделала, — с гордостью отчеканила Мари. — Оно в точности такое, как у принцессы Мононоке.

— Принцессы Мононоке?

«Принцесса Мононоке» — полнометражный аниме-фильм режиссёра Хаяо Миядзаки, выпущенный в 1997 году студией «Гибли», — мгновенно обработал данные Коннор.

— Это мой самый любимый мультфильм! Он уже старенький, но до чего же красивый. Мне так нравятся главные герои и то, как они борются с плохими последствиями технического прогресса за спасение природы. Это очень глупо, конечно, но иногда я мечтаю так же жить в волшебной лесной глуши, среди волков и всей этой первозданной чистоты, мечтаю говорить с дикими зверями.

— Я не думаю, что эти мечты глупые. Мне даже кажется, они тебе идут.

— Как ты странно и хорошо сказал… — Она воодушевлённо скривила бровки. — «Мечты тебе идут». Вроде ерунда какая-то, но как же всё-таки хорошо звучит!

Взгляд Коннора вдруг переместился с лица Мари за её спину, прямо на приближающегося к своему рабочему месту Андерсона.

— Бездельничаешь тут что ли? — весело гаркнул Хэнк, плюхнувшись в кресло и устало кинув коробку с недоеденными пончиками в угол стола.

— Завидуешь моей приятной компании? — сыронизировал Коннор и смешливо наморщил лоб.

— Хах, ещё бы! Сегодня всё утро общался со свидетелями по делу того убитого богатенького мужика, чьё наследство теперь делят «неутешные» родственнички: сплошь душнилы, чтоб их… я чуть не воспламенился, когда подходили к последнему свидетелю.

Мари повернула к лейтенанту взволнованную моську и дружелюбно улыбнулась ему:

— У вас очень приятная хрипотца в голосе, как у сказочного мудреца. Так успокаивает.

— Скажешь тоже, малявка.

Растроганный комплиментами ребёнка Андерсон пожалел, что она так не вовремя сказала эти добрые слова о его сварливых причитаниях: «Знал бы, что хвалить станет, подготовился бы что ль, сказал чего поумнее, дурень старый».

— Выяснил что-нибудь полезное? — обратился к напарнику Коннор.

— Извини, малая, но нам с твоим другом нужно обсудить дела с глазу на глаз.

— Ну, вот, — на выдохе грустно отозвалась Мари, слезла с кресла и направилась к отцовскому столу.

— Мари! — окликнул её Коннор. — Если когда-нибудь снова захочешь, можешь говорить со мной о своей «чепухе» сколько душе угодно.

— Ладно. Ты как раз ещё ничего не рассказал о своей. — Она деловито положила руки на пояс. — Я бы послушала.

И как только Мари отошла, Коннор вдруг обратил к Хэнку взволнованный взгляд и тихо бросил:

— Пожалуйста, не говори ей.

— Не говорить чего? — Андерсон настороженно вздёрнул подбородок.

— Что я машина. Насколько это будет возможно, не подавай даже вида.

— Это что за глупые прятки?

— Просто… не надо. — Коннор понизил тон и вернул себе безмятежный вид. — Она испытывает неприязнь к андроидам, но ей вроде нравится говорить со мной.

— Гениально! — с усмешкой огрызнулся Хэнк, сложив руки на груди и откинувшись на спинку кресла. — Ты решил завести дружбу с человеком, который недолюбливает андроидов? Долбанулся совсем? Ещё и ребёнку лапшу на уши решил вешать.

— Я прошу тебя, — в голосе Коннора были мольба и решительность. — Не думаю, что это продлится долго. Она испытывает ко мне благодарность за то, что было в ноябре, и просто хочет как-то её проявить. Ей, похоже, одиноко: так удивилась, что я стал её слушать…

***

Он не размышлял над тем, как это случилось. Не задавал себе вопросов, не искал весомые причины. Мари плавно и неизбежно становилась частичкой прожитых дней, уютным настоящим, неминуемым будущим. Иногда ему чудилось, что механизмы в его теле замирали, когда над участком разносилось её громкое «Коннор!», и она влетала в распахнувшиеся стеклянные двери, принося с собой ветер новой осени в спутанных волосах, грязь на ботинках и охапку чудны́х историй в придачу.

«Коннор, посмотри!.. Коннор, представляешь!.. Коннор, ты не поверишь!.. Коннор, тебе грустно?»

То, что не должно было продлиться долго.

По какой-то причине этому маленькому человечку было дело до того, о чём он думает, о чём мечтает, чем когда-то жил. Долгое время Хэнк был его единственным другом, и Коннор свыкся с тем, что на работе у него будут лишь коллеги. Коллеги, которые его терпят или презирают: кто молча, кто открыто. Фаулер проявлял сдержанность и такт, Крис пытался быть дружелюбным, Гэвин, как и прежде, не стеснялся широкого спектра чувств, прочие предпочитали холодность и профессионализм. Для них он остался машиной. У них такие прежде смиренно стояли вдоль стен и выполняли свои функции. Никто в серьёз не верил, что Коннор мог просто жить.