― Было ошибкой отказаться от себя. ― Коннор задумчиво поглядел в окно, словно увидел в нём сменяющие друг друга картинки минувших лет. ― Я вдруг понял, что это было частью того, что определяло меня: я был «рождён» машиной и имел ряд особенностей, которые сформировали мою личность. Они подарили мне зачатки жизни, о которой я мечтал. Да, в конечном счёте моя суть как робота не подходила мне для счастья и обязана была отмереть. Но я не должен забывать, кто я есть на самом деле. Потому что отрицание не принесло мне ничего, кроме боли и чувства вины. ― После нескольких секунд молчания повернулся и посмотрел Майклу в лицо: ― И я хочу свой диод обратно. Чтобы никогда больше не забывать.

― Доходчиво. ― Опустив уголки губ, Грейс важно кивнул.

― Мой мозг на сорок пять процентов состоит из неорганики, и эта его часть действует как навороченный компьютер: так пусть тогда диод, как и прежде, отражает его работу.

― Ты понимаешь, что единственной функцией этой хреновины теперь останется только регистрация эмоциональных перепадов? Стресса, страха или, скажем, разоблачение твоего вранья …

― Раньше так и было.

― Нет, было не так! ― Майкл взмахнул руками. ― У машины куда больше контроля над чувствами, а вот постоянное отражение твоих эмоций ― человеческого хаоса ― только жизнь тебе попортит. Эмоции ― это сокровенно. Так и должно быть.

― Хочешь меня отговорить? ― с пониманием поинтересовался Коннор.

― А у меня получится? ― Майк шутливо взглянул исподлобья.

― Нет.

― Другого ответа и не ждал. Так и быть, я верну эту хреновину на место, но мне придётся опять вскрывать твою черепушку.

― Я уже привык. Мог помереть кучу раз, но я всё ещё здесь.

― И я сделаю диод низкочувствительным к эмоциональным скачкам. Будет регистрировать только сильные. Довольно тонкая работа, придётся поковыряться, но если это действительно важно для тебя, я помогу. У меня нет права бросать своё творение барахтаться на середине озера без спасательного жилета. ― Он чокнулся о стакан друга.

Хэнк с любопытством поглядывал в сторону гостиной, молчаливо подслушивая и не вмешиваясь в разговор. Страх за жизнь Коннора уже давно стал неотъемлемой частью существования, но он понимал, что должен принимать выбор дорогого ему человека. Каким бы ни был страшным этот выбор.

― И мне нужно сделать кое-какой спецзаказ у «Киберлайф», ― с хитрецой добавил Коннор, допив остатки бурбона.

― Что ты, мать твою, опять удумал?

― Зря так волнуешься. Ничего особенного, всё очень прозаично.

― Уж я надеюсь.

***

Дни стали пустыми и угрюмыми, наполненными неуёмной тревогой и нескончаемыми размышлениями. Мари никуда не ходила, не хотела общаться с друзьями: целыми днями отмокала в ванной или до вечера валялась в постели, глядя в потолок. Она не раз ловила себя на мысли, что даже отъезд в Канаду не действовал на неё подобным образом, не выбивал желание двигаться дальше. Мари забивала дни переосмыслением мгновений прошлого через призму выведанной тайны: сначала это подстёгивало её злость, но со временем её всё более волновали конкретные причины поступков Коннора. Роберт без конца посылал ей дивные букеты, сорванные в саду у его дома, и прикладывал к ним длинные письма со словами поддержки. Даже вознамерился навестить «несчастную племяшку», но Мари закрылась у себя в комнате и никого не пускала, целый день глядя в окно с громко включенной музыкой. Поначалу она читала письма дяди, когда её обида и ярость были на пределе, но со временем эти строки стали ей противны. Её чувства к случившемуся потихоньку менялись. Хотелось поговорить. Хотелось найти подтверждение новым выводам. Просто поделиться печалью. Приближался сентябрь, а вместе с ним и начало учёбы в университете, что теперь не радовало Мари, а казалось грузом.

Когда душевные терзания стали невыносимыми, она позвонила Кристине. После ссоры с Коннором Мари несколько раз вела долгие беседы с подругой: невзирая на то, что они совершенно по-разному относились к роли андроидов в обществе, ей не хотелось слышать в телефонной трубке никого другого. И сейчас ей было необходимо увидеться, вновь услышать слова несогласия ― ледяной душ благоразумия, как Крис это и умела.

― Ты с ним виделась после того вечера?

Они сидели на постели в пижамах и слушали любимые песни школьной поры. Кристина заплетала мелкие косички на голове Мари, лежащей у неё на коленях.

― Он заходил один раз. Где-то через день вроде… Хотел поговорить, но я его прогнала. Ничего не могла с собой сделать. Это было неправильно, но не знаю, стоило ли его слушать. Мне становилось тошно при одной только мысли, что все эти решения оправдаться ― сухой просчёт, эффективная модель поведения, в которой нет никаких настоящих чувств.

― Как будто в этом что-то шибко дерьмовое. ― Крис покачала головой, выпучив глаза. ― Люди на эмоциях столько дряни иногда делают, а ты его полощешь за то, что он трепетно к твоим чувствам относится. Вот же козлина, да? ― Насмешливо хмыкнула.

― Знала, что ты его защищать станешь.

― Я, к слову, не оправдываю того, что он сделал, но, блин, это ведь несправедливо, что ты не позволила ему объясниться. Он был уязвим и всё равно пришёл к тебе. Ты не обязана была его тотчас прощать ― хотя бы просто выслушать. А так у тебя голова забита целыми днями невесть чем, жить нормально не можешь, потому что тебе нужны ответы, но упрямство не позволило взять их.

― У него было целых десять лет, чтобы объясниться. Но он предпочёл из меня дуру делать.

― Ладно. ― Она закончила с волосами Мари и деловито уселась по-турецки. ― Давай начистоту: будь я на месте твоего Коннора, да тысячу раз сама подумала бы, прежде чем тебе признаться. Ты же чёртов ураган! Такая упёртая, как папаня твой, вообще ведь глухая становишься к другим, когда дело доходит до споров о твоих убеждениях. И Коннор это тоже знает. Да он это получше меня знает! И понимал, как непредсказуемо ты можешь отреагировать на его слова. Может, он хотел сказать, да ты не слушала, или времени не нашлось подходящего.

Кристина заметила перемену на лице подруги. Мари приложила кулачок к груди и отрывисто задышала.

― Он ведь хотел сказать… Вправду хотел. Много раз. ― Мари сосредоточенно нахмурилась. ― Не прямо, конечно, нет, но… Ведь все наши споры об андроидах были для него ничем иным, как возможностью защитить себя. Может, даже подготовить меня к удобному моменту… Знаешь, он даже как-то оговорился и сказал о девиантах «мы», ― грустная усмешка. ― Я мелкая была и не придала этому никакого значения.

― Ты, кстати, хоть раз подумала, что в этой ситуации не одной тебе больно? О его чувствах? Или ты свою любовь тоже тотчас отменила, когда обо всём узнала?

Мурашки пронеслись по всему телу, внутрь будто вбился клин, мысли пришли в движения. Из динамика ноутбука Кристины продолжали литься светлые песенки юности, возвращая в настоящее затёртые обрывки былого. Мари боялась спросить себя с той самой ночи, но этот вопрос был важнее других. Впилась ногтями в колено и крепко зажмурилась, пытаясь быть предельно честной перед собой.

― Не отменила, — произнесла уверенно и твёрдо она. — Но у меня теперь в голове всё так перепуталось. Я то виню его, то ненавижу себя за бахвальство и пустословие. Вся моя жизнь кажется подделкой, и я постоянно думаю о том, сколько настоящего было между нами.

― Хорошо. Я зайду с другой стороны. Тебе ведь нравятся Алая Ведьма и Вижн? Так вот, вы ― это Ванда и Вижн! ― Кристина задорно развела руками. ― Вижн ― андроид и очень подходит Ванде, потому что дополняет и держит в балансе природу непредсказуемых способностей своей возлюбленной. И когда я вспоминаю тебя и мужиков, что тебя окружают, начиная с отца и заканчивая дурными любовничками, то понимаю, что вижу такую же динамику. Ты всегда убеждала себя и мир, что тебе нужен «настоящий человек», что никогда не замутишь с андроидом, но вся шутка в том, что единственный, кого ты любила, блин, машина! У тебя в жизни и так кавардак, а Коннор был отдушиной и тишиной среди всей этой суеты. Может, ты и не хочешь видеть, но он подходит тебе именно потому, что он тот, кто он есть.