На лице Мари проступил румянец, а в чертах залегло выражение фальшивого высокомерия, за которым она обычно прятала уязвимость и подлинные чувства. «Этот парень ей хоть немножко да нравится. Она как минимум в восторге, что симпатична ему».

Его новое сердце учащённо забилось, разгоняя по венам искусственную кровь. Пальцы Коннора мелкими шажочками добрались до края дивана. Потянулся и ухватил её за руку, с трепетом прижал тёплую ладонь обратно к своей щеке, и его внутренности сжались не то от страха, не то от боли. Мари никогда раньше не наблюдала в движениях Коннора собственничества и не выносила, когда кто-либо притрагивался к ней подобным образом. Но его прикосновение опалило её: «Почему мне это так понравилось?.. Наверное, в этом было что-то неправильное. А Коннор всё время печётся о том, как бы чего неправильного не сделать в моём присутствии».

— Представляешь, что недавно папа с Клэри выдали? Вернее, папа просто не возражал и не нудил, что уже удивительно! — Мари убрала с шеи свободной рукой щекочущую кожу прядь. — Клэри предложила пожить в Канаде у её старшей сестры, чтобы я могла закончить там учёбу и подготовку к университету по моей специальности. Это так круто: наша исследовательская база находится в нескольких километрах от её города, а ещё будет углублённое изучение профильных предметов и даже возможность посмотреть другие страны в рамках научных экспедиций. Знаешь, я так офигела, не знала, что и сказать.

— Что ж… это отличная перспектива, — задвинув подальше печаль и эгоизм, ответил Коннор. — Я знаю, как для тебя важна учёба.

— Я никуда не поеду.

— Никуда… подожди, почему?

— Я могу прекрасно подготовиться и здесь. Ограничусь стандартной поездкой на летние каникулы. Не хочу уезжать. — Мари опустила голову на край дивана. — Может, это легкомысленно. Но и чёрт с ним. Я в состоянии расставить для себя приоритеты.

— Тебе одной лучше знать, что для тебя важнее. Но я рад, что ты останешься.

«Ведь твоя ладонь всё ещё прижата к моей щеке. И я чувствую это. А когда-то даже и мечтать не мог».

***

Едва ли ему становилось заметно лучше, но Коннор не выносил собственную бесполезность куда острее и уже через десять дней заявил, что возвращается на службу. Он мог посвятить кучу свободного времени Мари, но ему не хотелось, чтобы она видела его настолько беспомощным: это резало гордость. В отделе почти месяц работали над весьма запутанной цепочкой убийств, и Фаулер чуть не пустился в пляс у себя в кабинете, осознав, что с помощью их «пластикового детектива» расследование явно пойдёт быстрее. Коннор уведомил начальника о текущем этапе своей трансформации: столь необходимая для расследования реконструкция мест преступлений всё ещё являлась доступным ему функционалом. Беседа длилась почти час, и Хэнк каждые несколько минут с любопытством поглядывал в сторону стеклянных стен.

Шёл первый час ночи, но Хэнк изо всех сил делал вид, что не засыпает. Неоновые рекламные огни раздражали его, потенциальная затянутость дела тоже, и лейтенант завидовал спокойствию Коннора, разглядывающего снимки трёх прошлых мест преступлений и имеющихся улик. Мучительнее всего было понимать, сколь невыносимую боль он прятал за этой маской хладнокровия и сосредоточенности.

— Тормозни-ка! — внезапно бросил Коннор, когда они проезжали мимо вереницы сверкающих вывесок с побитыми местами фонариками.

— Нижнее бельё, аптека, цветы, — перечислил Хэнк наименования с вывесок. — Ты чего, на свидание собрался? — гоготнув, добавил он вдогонку, но его шутка осталась без ответа.

Коннор вернулся через несколько минут с картонной подставкой для кофе и протянул один из бумажных стаканчиков Андерсону, а сам снял крышку со своего и принялся шумно вдыхать густой аромат дымящегося напитка. Сделав большой обжигающий глоток, Хэнк остановился и внимательно посмотрел на по-детски счастливое лицо Коннора, прикрывшего от удовольствия веки.

— Теперь-то я понял… — Коннор одобрительно закивал, отпив немного. — Хотя мне запах нравится немного больше, чем вкус. Наверное, из-за лёгкой горечи, я её не выношу! Пока рецепторы формировались, мне вообще всё горьким казалось.

— А тебе с него херово не будет?

— Возможно. — Он пожал плечами. — Но что ж теперь вообще ничего не пробовать? И я попросил баристу, чтоб он мне некрепкий заварил.

— Я не собираюсь кудахтать над тобой, если что, просто не хочу, чтобы тебе вышли боком некоторые радости жизни.

— Сказал мне алкоголик, который с тяжёлым отходняком уже на ты.

— Ой, заткнись! Нахер стрелки переводишь?

— Но если кроме шуток, я ценю это, Хэнк.

— Ага, десятикратно… Ладно, едем, хватит сиськи мять, парни нас там заждались.

Автомобиль тронулся с места, Хэнк включил музыку и почувствовал, что к нему возвращается бодрость тела и духа.

— Когда закончу с модификациями, есть шанс, что мне позволят сдать тест на сержанта. — Коннор собирался поговорить об этом ещё после того, как вышел из кабинета Фаулера, но сомнения помешали ему. Теперь же он был полон решимости.

— Да неужели? — Хэнк не поверил ушам: андроиды не могли получать повышение в полиции из-за технических преимуществ над людьми. Лишь те, кто брал сверхурочную работу и имел хорошую раскрываемость дел, мог рассчитывать на небольшую ежегодную прибавку к зарплате в качестве компенсации.

— Но Фаулер предположил, и это вполне логично, что сперва нужно будет пройти комиссию по этике и комиссию по признанию меня человеком. Только после этого я получу новый социальный статус и права. — Он взболтнул на дне стакана остатки кофе и сделал последний глоток. — Надеюсь, что-то из этого можно обойти, чтобы избежать публичности. Это всё в теории, разумеется, потому что беспрецедентно, но Джеффри обещал мне помочь, если до этого дойдёт.

— Прямо небывалая щедрость с его стороны! — Андерсон ворчливо хмыкнул. — Но вообще он не забывает заслуг своих подчинённых, так что могу поверить.

— Вопрос висит в воздухе, потому что ни одна из машин ещё не становилась человеком. Может, и комиссий никаких не будет, это только я всё усложняю.

— Если боишься публичности, просто отложи всё на неопределённый срок. Сдашь экзамены позже.

— Время покажет, как мне поступить.

Прозрачно-белая вуаль фонарного света уводила его мысли к возможному будущему, к ещё не случившимся новым трудностям. Коннор не собирался хранить свои тайны вечно, но спонтанное разоблачение могло деструктивно отразиться на личной жизни. Ему хотелось, чтобы всё прошло как можно безболезненней для Мари и для него самого. Машинная привычка держать всё под контролем и предотвращать негативные последствия мешала взглянуть на картину под другим углом — куда более простым и человечным. Пёстрые огни улиц смешивались и чертыхались из стороны в сторону, разноцветные, как конфетти. Как забрызганная грязной водой палетка акварельных красок, которыми малевала на полу в его доме десятилетняя Мари. Из сумрака минувших лет сияло её разрумянившееся от смеха лицо с дурашливой улыбкой: листы для рисования закончились, и она, визжа от радости, принялась разукрашивать ладонями лицо своего друга. Он не отражал её «атаки» и смеялся в ответ, целуя в перепачканные разноцветные пальчики.

Стихло ворчание старого мотора. «Приехали», — раздалось сбоку возвращающим в настоящее заклинанием.

Коннор потёр слипающиеся глаза, резко выдохнул, мысленно договариваясь с болью о временном перемирии, и вышел следом. Снаружи дома он увидел Криса Миллера, бредущего следом за парящим в воздухе дроном: офицер помахал коллегам рукой и кивнул в сторону входа. Дверь была сорвана с петель и валялась на крыльце, отмеченная номером. Коннор сконструировал на ходу момент взлома, придя к заключению, что это было сделано соседом, обнаружившим тело.

— Коктейли уже допили, девочки, вы опоздали, — насмешливо донеслось из дальнего угла комнаты.

— Значит, проконтролируем, чтобы никто не полез танцевать на барную стойку, — буднично ответил Хэнк на «тёплое» приветствие Рида.