Что за тупая, чудовищная ебанина?!
К нему присоединился один из армейских офицеров – стриженый ёжиком, с ястребиными чертами лица, с майорскими лычками на погонах и жёлтой нарукавной нашивкой Пятого кавалерийского полка, человек, которому нечего было скрывать от других, человек, который запросто мог опорожнить мочевой пузырь на глазах у посторонних. Пока майор медитативно мочился на колотый лёд, Фосс вымыл руки, вытер их тканевой салфеткой, стопка которых лежала у раковины, и швырнул салфетку в плетёную корзину для мусора. В этом заведении знали толк в стиле. Над затуманенным желтоватым зеркалом – судя по отражению в нём, он пал жертвой какой-то ползучей эпидемии гепатита – каллиграфическим женским монашеским почерком выведены были слова:
Bon appétit!
Когда Фосс вернулся к столу, его коллеги уже перешли к теме, которую и хотел поднять Кродель, хотя бы для начала – к безумной статье полковника; Кродель похвалялся своей эрудицией. Ему удавалось играючи продемонстрировать экспертные познания в любой области, о какой только ни заходила речь. Фосс был в принципе не против, но ему не нравилось, что Кродель своими разглагольствованиями, кажется, пытается задавить Сэндса. Вся эта тягомотина с отслеживанием «командного авторитета», Кродель хотел бы знать – задумывался ли полковник о том, насколько это каверзная мысль? Разве не писали братья Мэйо о докторе Горгасе[118]: «Люди, которые добиваются величия, работают не сложнее, чем обычный человек, но проще»? Не в том ли проблема с попытками экспериментально доказать существование этого самого «командного авторитета», что почти все эксперименты такого рода, во всяком случае, те, о которых известно Кроделю, проводились с целью определить влияние конкретного вмешательства, лечения, нового лекарства, а не доказать наличие либо отсутствие причинно-следственной связи? – наподобие того, как Линд[119] в восемнадцатом веке пытался лечить цингу, или – вот более недавний пример – того, как Джонас Солк[120] испытывал свои вакцины? С другой стороны… может быть, Сэндс что-то слышал про Комиссию по жёлтой лихорадке, что действовала в девятнадцатом веке, и ультрасовременную на тот момент науку под названием бактериология, развившуюся благодаря усилиям Уолтера Рида и Джеймса Кэрролла? Наверное, можно провести какие-то испытания, но что послужит экспериментальным маркёром наличия «командного авторитета»? Ну а борьба против малярии, брюшного тифа и жёлтой лихорадки – это ли не война в той же мере, что и нынешняя? Разве не погиб Джесси Лэзир[121] мученической смертью в гаванском лазарете, сражённый недугом, который помогал побороть? Войны требуют новых идей – и, может быть, на одну из таких идей полковник и натолкнулся: можем ли мы, в теории – хотя бы в теории – впрыснуть в заранее выбранные информационные каналы компоненты, которые, как нам кажется, вызовут влияние «командного авторитета»? Кроделя переполняло любопытство, черты его охватывало нешуточное желание во что бы то ни стало поделиться своими мыслями, он возносил руки к лицу, растопыривал пальцы, вытягивал шею вперёд, осторожно и вместе с тем азартно примеривался, словно каждая из его идей была баскетбольным мячом, – но постойте, чью роль во всей этой истории играет полковник: осторожного исследователя Уолтера Рида – или же Джузеппе Санарелли[122], мужика, поспешившего выдать скоропалительный ответ на неверно поставленный вопрос? Полковнику нужен свой Аристидес Аграмонте[123], который лично поехал бы в центр событий и стал бы копаться в трупах. Знаком ли Шкип с работами Аграмонте? А знает ли Шкип – ну, если поразмыслить – как он с этими своими усами и высоким лбом похож на Аграмонте?
Последний вопрос, кажется, был совсем не риторическим… Кродель прервался. Он ждал ответа.
Фосс не мог сказать, дурак ли Сэндс – или же сам Будда. Откуда только взялось в его ясном взоре это хладнокровное веселье?
– Господи Иисусе, – проговорил Сэндс.
– Да уж. Звучит весьма заумно.
– Вам-то что до всего этого, Терри?
– Я испытываю к этому чисто академический интерес. Когда я учился в колледже, – на подготовительных медицинских курсах, – борьба с заболеваниями была моей страстью. Потом я выпустился, вступил в мир нашей непростой службы – и никогда не думал, будто что-нибудь из той, медицинской сферы окажется применимо и в нашей сфере, сфере разведки.
– Это же просто черновик. Он никогда не доведёт его до ума.
– Чего нам не хватает – так это доказательств существования этого самого «командного авторитета». Что нам нужно – так это изолировать все эти различные каналы, идущие по командной цепочке, случайным образом вбросить какую-нибудь информацию среди этих каналов и посмотреть, насколько сильно она исказится. Как можно, так сказать, «прочистить» канал? Понадобятся каналы, на которые будет оказано влияние, и каналы, которые останутся нетронутыми. Это не новость. Опять жёлтая лихорадка, полиомиелит и так далее. Что здесь действительно будет нужно, так это две или больше несвязанных друг с другом разведывательных организаций – возьмите для участия в эксперименте кого-нибудь из наших союзников. Может получиться весьма занимательно. Может, даже что-то даст. Может, спровоцирует настоящую революцию. Но надо ли нам затевать революцию, пока у нас нет нужды затевать революцию?
– Не уверен, что я вас понял.
– Просто замечательно то, что он вообще поднял этот вопрос. Полковник то есть. Это я вот к чему: возможно ли создать такие своего рода маркёры, разведывательные маячки – и проследить за ними вдоль всей командной цепочки и вне её по линиям связи да сделать выводы о нашем способе ведения дел? Мысль довольно безумная, приятель. Ваш дядя – радикальный революционер.
– Вы его когда-нибудь видели?
– Раз или два. Мне полковник нравится. Масштабная личность. Серьёзно, вот Каофук этому наглядный пример. Насколько мы можем проследить течение событий, он уговорил кого-то – какого-то пьяного командира вертолётной десантной группы, чтобы тот в шестьдесят четвёртом обеспечил ему на этой горе посадочную зону, затем, когда прибыла Двадцать пятая пехотная дивизия, он вроде как занял для себя взвод и держал его там два года – двадцать четыре месяца! – то под одним, то под другим предлогом, а Двадцать пятая дивизия обслуживала эту ПЗ, точно какую-то базу. Затем он пропихнул идею, что тамошняя деревня – лучшее в мире место для эвакуационного лагеря. На пике развития проекта вниз-вверх по горе у него с полдюжины взводов бегало, плюс личный вертолёт. Впечатляюще масштабная личность, приятель. К сожалению, во время всей этой Тетской истории он понёс потери в личном составе и утратил целый взвод, остаётся лишь надеяться, что ребята сейчас в плену, и тогда начались вопросы: что, дескать, за чертовщина творится в Каофуке? Если бы не прошлый Тет, к сегодняшнему дню он бы, вероятно, заимел себе отдельную бригаду. А ведь полковник никоим образом не связан с армией – помимо того, что координирует её действия с действиями отдела «Пси», из которого едва ли кто-то хоть раз виделся с ним лично! Он всего добился своим личным авторитетом. Не, я серьёзно, приятель, он всего добился своими стальными яйцами и хорошо подвешенным языком. Можно ли в это поверить?
– Вы, похоже, знаете о нём куда больше моего.
– Многое в нём достойно восхищения. Он – воин…
– Самый настоящий герой войны, Терри.
– Разумеется, допустим, что и герой в медалях по самую задницу, ладно – но не спецслужбист, не его это типаж. Он подозревает, что все развернулись против него, но действует так, словно во всём мире у него нет ни единого врага. Знаете, что́ как-то раз сказал мне один парень насчёт полковника? «Его враги – это всего лишь друзья, которых он ещё не обыграл».
