— И никто не остановил?

— Остановил, как же: «свой» ведь, из полицейской управы через окно офицер что-то закричал, потом выскочил на улицу и по морде этому солдату съездил.

— Вы ведь, Мария Степановна, хорошо его знаете. Что это за человек, Василий Дорохов?

— Человек! Вы скажете, Андрей Петрович. Сволочуга натуральная! Наши мужья в партизанском отряде воевали, а он фашистам прислуживал. — Смолягина покраснела от негодования и нервно теребила платок. — Да и до войны такой был, только не показывал. Сколько он наших парней в лесу изловил и ружей поотымал, так и не сочтешь!

Смолягина замолчала и, отвернувшись, смахнула слезинку. Андрей хотел задать еще один вопрос, но остановился и молча посмотрел на Петрова, который в раздумье вертел в руках шариковую ручку. Росляков встал и прошелся по кабинету. Распахнул занавески, и в кабинет ворвалось яркое зимнее солнце. На столе, в стеклах книжного шкафа заиграли солнечные зайчики. Даже по темному металлу сейфа, стоявшего в углу комнаты, прошли светлые блики. Неслышно открылась дверь, и в комнату вошел дежурный офицер. Он подошел к столу и вполголоса сказал: «Товарищ полковник, срочные телеграммы».

Росляков быстро пробежал их глазами и, сложив в папку, отодвинул на край стола.

— Мария Степановна, — полковник налил стакан воды из графина и пододвинул Смолягиной, — и последняя просьба к вам: у нас есть несколько фотографий… Не могли бы вы их посмотреть в сказать, кто на этих фотографиях вам знаком?

— Конечно, — Смолягина с трудом улыбнулась, — конечно.

— Андрей Петрович, пригласите понятых.

Петров разложил на столе несколько фотографий, потом обернулся и произнес:

— Товарищи понятые, вы присутствуете при опознании фотографий государственного преступника. Прошу подойти к столу и быть предельно внимательными. Прошу и вас, Мария Степановна.

Смолягина, несколько побледневшая, тяжело поднялась из кресла и подошла к столу. Она внимательно рассматривала фотографии, даже подносила к настольной лампе, горевшей на столе. Положила, снова взяла.

— Вот на этой, — она взяла среднюю фотографию и протянула Рослякову, — вот на этой Хлыст. Только он в немецкой форме, а вот у нас в деревне он никогда ее не носил.

— Прошу внимания, — Петров протянул понятым фотографию, — прошу рассмотреть номер фотографии — номер два. Значит, на фотографии номер два Марией Степановной Смолягиной был опознан государственный преступник, разыскиваемый органами государственной безопасности.

Когда полковник Росляков и остальные распрощались со Смолягиной и Андрей проводил ее до дверей, Петров раскрыл папку и прочитал:

— Косяков Юрий Иванович, тысяча девятьсот второго года рождения, уроженец г. Киева, активный участник молодежной группы контрреволюционной организации «Центр действия». 8 апреля 1924 года приговорен Киевским губернским судом к высшей мере наказания — расстрелу. Однако ВУЦИК заменил утвержденную Верховным судом УССР меру наказания на 10 лет лишения свободы. Из мест заключения бежал… Позже появился в Польше, примыкал к различным белоэмигрантским организациям. Был завербован германской разведкой. Неоднократно выполнял террористические и диверсионные задания на территории Украины, Белоруссии. Агент гестапо с тридцать шестого года. Как видите, послужной список богатый. Я думаю, что Косяков скорее всего работал в школе на службу безопасности.

— Похоже, что ты прав… Андрей Петрович, прошу все материалы сразу докладывать мне.

Андрей повернулся и направился к двери.

Хотя елочный базар был недалеко от дома, сходить за елкой Андрей сумел только часам к двенадцати. День был морозный, солнечный, Андрей шел не спеша, поглядывая на прохожих, торопившихся по своим делам, на разукрашенные витрины магазинов. Около ворот хоккейной площадки, временно использованной под елочный базар, стояла небольшая очередь. Андрей встал в конце и, развернув газету, начал читать. Очередь двигалась медленно: люди, входившие в ворота, выбирали елки не торопясь, долго переставляли прислоненные к бортам деревца, словно самую красивую и желанную нарочно припрятали. Прочитав газету, Андрей сунул ее в карман и, задумавшись, достал из пальто пачку сигарет. Прикурил.

— Граждане, не курочьте елки, все оне одинаковые… — Продавец, небритый мужчина лет сорока, одетый в черный полушубок и огромные валенки, стоял около выхода и, опираясь о длинную рейку с отметками, притоптывал ногами. От мороза его лицо посинело, он то и дело шмыгал носом и, на мгновение приложив рейку к выбранной ели, кричал: — Два двадцать… лотерейку на сдачу не возьмете?

К воротам пробился мальчишка лет семи. Он ухватился за металлические прутья и, затаив дыхание, во все глаза смотрел на людей, выбирающих елки.

— Андрюша, где ты? — раздался знакомый голос, и Андрей удивленно обернулся.

В конце очереди он увидел Наташу Померанцеву.

— Наталья, — позвал он, взмахивая рукой, — где ты ходишь, я уже полчаса тут стою? Давай сюда… да быстрей, сейчас моя очередь.

Наташа слегка покраснела, но подошла.

— Здравствуйте, Андрей, — шепотом сказала она ему на ухо, — я вот с сынишкой за елкой пришла, а народу столько, что уж собралась уходить, больно холодно.

— Ну вот сейчас и выберем… — ответил он и, бросив взгляд на мальчишку, по-прежнему стоявшего около ворот, спросил: — Это ваш, Наташа?

Она кивнула. Потом перевела взгляд на стоявшего у ворот сына, какое-то мгновение смотрела на него и вдруг быстро посмотрела на Андрея.

— Андрюша, иди сюда, — позвала она.

Мальчик подошел и хмуро взглянул на Андрея.

— Это дядя Андрей, — сказала Наташа, поправляя ему шапку, — он работает вместе со мной. Сейчас мы с ним будем выбирать елку. Хочешь?

— Ага, — сказал мальчишка и шмыгнул носом. Он как-то по-птичьи наклонил голову и стал рассматривать Андрея.

Елку выбирали долго. Андрюшка бегал от одной кучи к другой, весело кричал, хватал ели за длинные колючие лапы и бегал то к Андрею, то к Наташе, тащил их за руки к выбранной елке и, захлебываясь, говорил:

— Не… дядя Андрей, ты только посмотри на эту… Ма… а там есть такая здоровая, здоровая, ну прямо до неба… Пойдем туда, ма? Ну, пойдем…

Наконец ели были выбраны. Наташа взяла небольшую и очень кудрявую, а Андрей выбрал чуть больше. Они с отцом любили, чтобы новогодняя елка стояла прямо на полу, упираясь макушкой в потолок.

Обе елки нес Андрей. Андрюша шел сзади и поддерживал свою елку за макушку. Около дома Андрея они остановились.

— Наташа, я мигом занесу елку, а потом помогу вам, — сказал Андрей и добавил: — А то давай зайдем ко мне на минутку… И Андрюшка погреется заодно, а то замерз, наверное.

— Андрей, неудобно как-то, — сказала Наташа, не поднимая на него глаз, — ни с того, ни с сего и в гости…

— Ничего, ничего… Пойдем, Андрюшка, ко мне в гости?

Мальчишка шмыгнул носом и, бросив взгляд на мать, серьезно сказал:

— Можно зайти. Только ненадолго, а то нам еще игрушки покупать. Правда, мама?

— Отец, — сказал Андрей, входя в прихожую, — у нас гости. Наташа, не стесняйся… Снимай валенки, Андрюшка, сейчас будем пить чай… Папа, это Наташа с сынишкой в гости к нам зашли. Помнишь, мы в театре вместе сидели?

— Конечно, конечно, помню, — засуетился Петр Никитович и, встав с кресла, в котором сидел, стуча палочкой, вышел в прихожую. На его лице светилась добрая улыбка. — Это хорошо, что вы к нам в гости пришли, а то мы с Андреем сидим одни все время. Ни к нам гостей, ни мы в гости… Ну, малыш, давай с тобой знакомиться. — Он присел на корточки и протянул руки.

— Ну тут же я, — удивленно воскликнул мальчик, — тут, а вы куда-то вбок смотрите… Я так не люблю.

Наступившую тишину нарушил голос Петра Никитовича.

— А я, Андрюшенька, не вижу… Вот руки не туда и протянул.

Мальчик вздрогнул и робко прижался к Наташе. На его лице появилось удивление, потом жалость. Вдруг он громко вздохнул и сказал:

— Ничегошеньки?