— Кузьма! Кузьма! Бей! Я здесь!
И побежала к церкви. Вслед ей прогремел одинокий выстрел. Она оглянулась. Лежавший на земле Юрченко снова целился в нее из нагана. Она вскрикнула, прижалась к стене. Но Юрченко больше не выстрелил. Наган выпал из его руки, и он замер. Нюра вбежала в церковь и полезла на колокольню.
Бой продолжался недолго. С высоты колокольни Нюре хорошо было видно, как лихие буденновцы неслись в станицу и как по другую ее сторону, далеко в степи, мелькали черные точки—остатки юрченкова гарнизона. Она поминутно подбегала то к Кузьме, то к Тарасу, но от волнения не могла говорить.
Буденновцы скакали к центру по трем широким улицам. В утреннем весеннем солнце сверкали полотнища боевых знамен. На площадь влетел отряд. Но Нюра с Кузьмой и Тарасом, нагруженные пулеметными лентами, уже спускались и не видели его. Когда же они вышли на порозовевшие от солнца каменные ступени, к ним, спрыгнув с коня, бежал стройный смуглый казак. Красный башлык развевался за его спиной.
— Спасибо, пулеметчики! — кричал он. — Спасибо...
И вдруг, как вкопанный, остановился.
— Нюрка! Ты?!
— Батя! — и, выронив из рук пулеметную ленту, она, растерянная, опустилась на ступеньки...
LIV
Еще за час до того как Кузьма и Тарас открыли огонь из пулеметов, атаман покидал станицу. Когда он вскочил в седло, Иван Макарович торопливо сказал ему:
—■ Не теряйте минуты, Евсей Михайлович. Ждите меня, я вслед за вами. Вот только одно дело кончу...
Атаман знал, о каком деле шла речь, и, остервенело стегнув коня, крикнул:
— Кончай разом!
В предрассветном тумане Иван Макарович остался один. Он прислушался к выстрелам, плотнее надвинул папаху, сплюнул и, расстегнув кобуру, быстро вошел во двор станичного правления. Увидя Алешку Гуглия, спросил:
— Патронов хватит?
— Нехватит — так вот! — показал Алешка на болтавшуюся у бедра дорогую, оправленную серебром шашку.
— Идем!
Они подошли к подвалу и, став по обе стороны двери, вынули из кобур наганы.
204
— Выводи по одному! — коротко приказал Иван Макарович часовому.
Тот испуганно посмотрел и переступил с ноги на ногу.
— Выводить?
Иван Макарович не ответил.
— Всех по одному?
Алешка впился в него глазами.
— Ты что? Пулю хочешь?
Часовой стал дрожащими руками отпирать замок... От волнения уронил ключ. Когда нагнулся, чтобы поднять его, из-за забора неожиданно грянул залп. Его-то и слышала Нюра, сидя в сторожке. Алешка даже не вскрикнул, был убит наповал. Иван Макарович еще копошился. Лежа, с трудом поднял он голову и увидел перед собой Быхова и Гаркушу. Хотел что-то сказать им, но уже не мог. В глазах его горела звериная злоба, но вскоре они погасли, голова упала, и он лежал недвижимым. А часовой так и замер на корточках у двери.
Выстрелы привлекли внимание белых, но Быхов с товарищами уже успел занять ворота и ту часть двора, где были расположены хозяйственные постройки. Отсюда также мог ворваться враг. Пока шла перестрелка, Гаркуша освобождал арестованных. Один за одним они выбегали из подвала. Кочура, увидев выроненную Алешкой винтовку, бросился к ней. Игнат опередил его.
— Стой! Ты и так еле на ногах держишься. — Схватив винтовку, он засел за углом конюшни и стал отстреливаться.
Арестованные жались к стене и ждали развязки. Белые наседали. Игнат выпустил последний патрон и взял винтовку за дуло, готовясь пустить в ход приклад. Вот в эту-то минуту Кузьма и дал свою первую очередь с колокольни, и вскоре все было кончено. Станичное правление окружили буденновцы. И не успел командир соскочить с коня как тут и там распахнулись калитки, и радостные станичники стали выбегать на улицу.
Старый седой казак, расталкивая всех, вышел вперед и, сняв папаху, сказал, чуть наклонив голову:
— Здоровы булы, сыны да внуки! Спасибо вам за доблесть вашу, за лиху казацкую ухватку, за защиту трудовых людей. Старуха моя .еще с ночи наварила вам борща. Не побрезгуйте, заходите в хату.
Протиснулся вперед и Федя. Как только в станицу ворвались красные, он не вытерпел и сбежал от Оли. Увидя, что командир и несколько спешившихся буденновцев вошли во двор станичного правления, он бросился вслед за ними. Освобожденные арестованные, радостно улыбаясь, бежали навстречу освободителям. Командир крепко жал каждому из них руку, громко и весело смеялся. Когда Игнат подвел к нему Кочуру и коротко рассказал о нем, улыбка сошла с лица командира. Он обнял
комсомольца и, как отец, поцеловал его. Растроганный, снова жал всем руки. Клавдию Владимировну даже осторожно погладил по плечу и сказал;
— Вот и все кончено, гражданка.
Потом увидел Скубецкого, улыбнулся.
— Молодец, гимназист!
Но не успел он протянуть ему руки как выскочил Федя и с размаху ударил Скубецкого по щеке. Все обомлели. Федя крикнул:
— Продал! Продал, гадюка!
Командир нахмурился.
— Это правду про тебя сказали?
Скубецкий молчал.
— Посади,—тихо бросил командир стоявшему рядом с ним буденновцу. И Скубецкого снова отвели в подвал, а Федя все еще не мог успокоиться и в десятый раз принимался доказывать, что его отца и Кочуру выдал белым Скубецкий.
— А откуда ж он знал? — отведя Федю в сторону, спросил Кочура.
— Значит, зйал...
А Даша, как только красные заняли станицу, бросилась к Нюре, но та уже сама бежала ей навстречу.
— Даша! Даша!—кричала она,—батька мой здесь!
— Да ну?!—Даша всплеснула руками и кинулась обнимать подругу. Нюра в первый раз за всю свою дружбу с ней увидела на ее глазах слезы.
— Ну, расскажи же, как ночью было?..
— Ой! Что было! Только сейчас ничего не могу рассказать. Сердце у меня выскакивает.
— А где ж твой отец?
— Ускакал к Гале: я просила его, чтобы отвез ее в больницу. А арестованных уже освободили. И Скубецкого освободили! Видишь—а ты меня ругала за него.
— Не освободили его,—сердито ответила Даша.—Это он Тарапаку выдал.
— Он? Тарапаку?—Нюра растерялась.
— Вот наши идут.
Нюра оглянулась, увидела Кочуру, Степу и Сеню Михайлова. Побежала им навстречу.
— Кочура!—закричала она.—Товарищи!
Как радостно было, уже ни от кого не таясь, громко произносить это слово!..
Вскоре прибежала и Оля. Она от волнения и радости не могла говорить. Без конца жала всем руки, а от Кочуры и не отходила. Пришла и Феня...
— Девчата, ущипните меня, — попросила она,—может, все это только снится? Нюркиного батьку видела. Он меня тоже узнал. Смеется, такой веселый! Вот, девчата, праздник!
— Вся ячейка -налицо. Феди и Гаж только нет, — сказал. Сеня.
— Я за Федей сбегаю,—предложила Даша и, не ожидая ответа, быстро пошла, но вскоре вернулась одна.
— Знаете что?— засмеялась она. — Федьку из дома не выгонишь. Ласточку им вернули. Один буденновец перехватил ее, а люди ему сказали, что это белые у Таоапаки силком коня взяли. Он и привел Ласточку Игнату. Игнат аж заплакал. И буден-новца обнимал, и Ласточку обнимал. Как маленький. А Федька... Я ему говорю: «Идем к товарищам», а он вдруг чего-то скучный стал. Я и поняла, что ему с Ласточкой расставаться жалко.
— Не в Ласточке дело,—вздохнул Кочура.
— Ав чем?
— Да вон он сам идет.
Подошел Федя. Он был бледен, кусал губы и молчал. Товарищи удивились, стали расспрашивать, что с ним.
— Выпишите меня из комсомола,—опустив голову, тихо выговорил Федя, — я уже не могу... Я батьке все сказал. Он послал меня, чтобы я и вам сказал. Это я рассказал Скубецкому и про винтовки, и про комсомол. Я не думал, что он выдаст...
Все молчали.
— Батька мой идет в армию, идет на Ласточке, а мне Ласточку не дает. И за то не дает, что я так сделал...
Слезы потекли по его щекам, он не скрывал их.
— До свидания пока, товарищи...
— Так, значит, это ты Скубецкому?—вскрикнула Нюра.—А я на тебя, Федька, надеялась, я думала, что...
Оля перебила ее:
