Нюра продолжала стоять. Она боялась пошевелиться. «А вдруг... — мучительно думала она, — а вдруг они Кузьму...»

Колотилось в висках. Хотела поднять ко лбу руку и тут только заметила, что в руке наган. Осторожно скинула ботинки и поднялась на несколько ступенек. Остановилась, прислушалась... Стиснула зѵбы. Они мешали ей — начинали стучать. Поднялась еще. В темноте ничего не было видно.

Так дошла до середины колокольни. Вдруг наткнулась на чье-то тело и медленно попятилась назад. Пересилив себя, опустилась на колени, стараясь взглянуть в лицо убитого. Чуть не вскрикнула: «Кузьма!» — но в это время наверху послышался чей-то слабый голос. Узнала его, обрадовалась. «Значит, это лежит не Кузьма». Еще раз пристально всмотрелась в убитого. «Да это, конечно, кто-то чужой... С бородой...»

Облегченно вздохнула — стала осторожно спускаться, насилу нашла в темноте ботинки, обулась. «Теперь что?.. — подумала она. — Чего же я на самый верх не поднялась? Чего же я, дура, голос свой не подала? Кузьма, наверное, решил, что меня уже здесь нет, что я давно ушла домой».

Тихо приоткрыла тяжелую церковную дверь, выглянула на площадь. Темно. Ни души. Вышла и снова прикрыла дверь. Замка уже не было, сторож унес его с собой.

Как мышь, проскользнула за памятник. Села, пытаясь отдышаться, но сердце стучало. Прислонилась головой к холодному мрамору, и вдруг захотелось спать. Даже зевнула, прикрыв рукой рот. Встрепенулась. «Чего это я, в самом деле?..» Приободрилась немного и подняла глаза. Черная и мрачная стояла колокольня среди ночи. Как ни всматривалась Нюра в ее зияющие окна, как ни искала глазами Кузьму или Тараса, никого не могла увидеть.

«Теперь и домой уйти уже нельзя, — подумала Нюра. — А вдруг еще кто-нибудь явится... А тогда что? Тогда опять так? Нет, второй раз я уже в церковь не пойду... И так чуть не умерла со страху». А сама не спускала глаз с дверей церкви и сторожки...

Привыкнув к темноте, Нюра уже без труда различала предметы, и ей казалось, что теперь и ее всякий увидит. Поэтому она плотно прижалась к памятнику, стараясь с ним слиться. Продрогла вся, а наган стал холодный, как лед. Она положила его себе на колени и продолжала внимательно присматриваться и прислушиваться ко всему.

Мимо площади быстро промчались всадники. Она их плохо видела, но на слух определила, что их было немало. Они свернули в улицу и поскакали в сторону кладбища. Вот бешеным галопом пронесся еще кто-то, и в ночной тишине еще долго слышался удаляющийся топот его коня. Вот пробежал человек, за ним другой, третий, и где-то со стороны кладбища рассыпались десятки выстрелов. Нюре показалось, что она даже слышит чьи-то многочисленные голоса. Потом все стихло, а через минуту уже совсем в другой стороне — и, видимо, далеко—быстро простучал пулемет. Из-за угла снова выскочили всадники, кто-то громко крикнул: «Обошли мельницу!», и они круто свернули в сторону, а за станицей опять просыпалась беспорядочная стрельба.

Нюра дрожала. Не знала — от холода или от страха... Ноги

отекли и стали, как деревянные. В висках стучало, во рту пересохло. И вдруг высоко, над самой головой, вспыхнула ослепительно синяя звезда. Бок колокольни, край куста, под которым сидела Нюра, и кусок площади облились светом, как в яркую лунную ночь. На коленях фосфорическим блеском сверкнул наган. Звезда медленно и бесшумно, точно невесомая и неосязаемая, спускалась и постепенно гасла... Еще немного, и она угасла совсем, и Нюре показалось, чго стало темней, чем было раньше.

Не сразу она поняла, что это за звезда. Время от времени снова раздавались выстрелы, то частые, то редкие. Попрежнему мимо площади и по далеким улицам проносились конные, пробегали пешие группами и в одиночку. Мало-помалу то тут, то там в станице стали слышаться голоса, и Нюра чувствовала, что ее мужества нехватит. Но куда бежать? По станице уже не побежишь. «Может, бросить наган и как-нибудь проскочить? — подумала она. — Нет, не могу... Непременно схватят...»

А тут еще небо стало сереть, и она поняла, что приближается рассвет. «Ой, да меня ж теперь совсем видно! — испугалась она, —спрячусь в церкви...» Она побежала к каменной лестнице, но не успела подняться и на несколько ступенек как ее окликнул дед-сторож.

— Куда?

Она остановилась и инстинктивно спрятала под пальто наган.

— Дедушка!.. — жалобно сказала она, а что говорить даль-ше—сама не знала. Но вдруг нашлась:

— Тетя умерла, где здесь батюшка?

Она сбежала со ступенек, схватила деда за руку.

— Ой, боюсь! Идемте в сторожку, скажу вам что-то.

И стремительно потащила его за собой. Дед, упираясь, что-то рассерженно и озадаченно бормотал, но в это время в воздухе с треском разорвался снаряд и за его грохотом она ничего не расслышала.

— Идите ж сюда! — и она снова потащила за собой деда.

Напуганный орудийной пальбой, он уже и сам не сопротивлялся и спешил в сторожку. Только вошли они в нее как Нюра выхватила наган.

— Дедушка! — умоляюще крикнула она. — не надо, не надо, чтобы я вас убила! Отойдите к стене. Сядьте! Прошу вас, сядьте на пол. Я ж выстрелю! Слышите!

Ее взволнованный голос и горячая просьба показались деду страшней угроз. Он дико вытаращил глаза, попятился к стене и медленно опустился на пол.

— Сидите! — теперь уже строго сказала Нюра и подбежала к маленькому окошечку. Отсюда ей была видна церковная дверь.

— Ой, дедушка, — она тяжело перевела дыхание, — что делается! Устала я... Только вы не подымайтесь! Слышите! — она 202

топнула вдруг ногой и снова погрозила наганом.—Кого вы пустили на колокольню?

Дед молчал и тыльной стороной руки обтирал себе лоб, — все еще не в состоянии понять происшедшее.

— Да кого ж пустил? — наконец, сказал он. ■— Их пустил. Приказали с юрченкова гарнизона казаки. Один урядник, а другой — не знаю кто. А ты что делаешь тут?

— Сидите тихо!

Больше часа караулила она деда, наблюдая в то же время за церковной дверью. Становилось светлей и светлей. Теперь уже можно было различить каждый куст, каждую кочку на дорожке. Крылатый ангел над поповской могилой упрямо глядел в ту сторону, где за площадью виднелась крыша атаманского дома.

— На .Лельку смотрит, — вдруг улыбнулась Нюра и, придвинув к окошку табурет, устало опустилась на него.

А выстрелы гремели чаще и ближе. Уже беспрерывно где-то строчил пулемет, уже явственней слышались голоса, и вдруг далекое-далекое «ура!» прокатилось за станицей, и в тот же миг тут же, в самом центре, почти над ухом грянул залп и послышались крики. Нюра испуганно посмотрела на деда.

— Что это?

Дед несколько раз перекрестился, потом тихо сказал:

— Война.

Нюра вздрогнула: на площади, за окном кто-то кричал, глядя на верх колокольни;

— Лабунец! Гей! Что ж ты, чорт, не стреляешь! Красные в ерике залегли. Бей по ерику!

— Слухаю! ■— ответил кто-то с колокольни сдавленным и не знакомым Нюре голосом.

Всадник умчался. Нюра схватилась за сердце. «Да это ж не Кузьмы голос! Неужели ошиблась? Кого ж я всю ночь стерегла?..» Она растерянно посмотрела на деда.

— Кто кричал с колокольни?

— А кому ж кричать? Кто там есть, тот и кричал. Урядник.

— Урядник?!

«Бежать!» — мелькнуло в голове у Нюры, но в это время на площадь ворвалась во главе с Юрченко конная сотня. Юрченко махал обнаженной шашкой и кричал, глядя на колокольню:

— Лабунец! Огонь!

И хлынул свинцовый дождь сразу из двух пулеметов, но не в сторону красных, а по скакавшей через площадь сотне. Юрченко первым свалился с Ласточки, грохнула на землю и половина его кавалерии. Ласточка, как вкопанная, остановилась.

— Кузьма! — радостно вскрикнула Нюра.—Дедушка, на колокольне Кузьма!

Дед ничего не понял и перепуганный подбежал к окну.

— Какой Кузьма?

— Да Кузьма же! Кузьма! И Тарас! Наши' Красные! Дедушка! Милый! Красные!

Она, не помня себя от радости, выскочила из сторожки и, ничего не видя, ничего не слыша, кричала;