— Держись крепче, дорогая, мы взлетаем, — прошептал он Андре.
Пригнувшись, чтобы не удариться о крышу пещеры, он побежал вперед, опираясь на прерывистый, дергающийся свет своего собственного фонарика. Вопли Джирса, полные страха и ярости, эхом отдавались у него за спиной. Флеминг добрался до входа в пещеру всего с одной крупной шишкой на плече. До лодки оставалось тридцать ярдов. Он с удовлетворением отметил, что начался отлив и корма уже была на плаву. Он уже пробирался по глубокой воде, когда Джирс, спотыкаясь, вышел из пещеры, выкрикивая имя Флеминга и попеременно угрожая наказанием и умоляя его подождать. Флеминг опустил Андре на дно лодки. Она жалобно застонала, когда ее рука наткнулась на уключину. Флеминг склонился над мотором. Если бы только эта проклятая штука запустилась с первого раза. Подвесные двигатели были капризными, пока не разогревались. Он заставил себя методично проверить дроссель и контроль подачи топлива, прежде чем дернул за шнур стартера. Он дернул его изо всех сил. Двигатель заработал отрывистым звуком, зашипел, а затем перешел в устойчивый рокот. Пинком через борт, который наполнил его ботинок морской водой, Флеминг оттолкнул лодку от берега. Пара ярдов — и можно было свернуть. Он дал полный газ двигателю, и лодка развернулась в сторону моря. Джирс бессильно стоял по колено в воде, тряс руками и бормотал бессвязные проклятия. Флеминг даже не потрудился обернуться, чтобы посмотреть на него.
Море было довольно спокойным, остров защищал от океанской зыби. Он ухватился за возможность проверить запас бензина и поплотнее закутать Андре в пальто. Она либо спала, либо снова впала в беспамятство. Лодка двигалась по-крабьи из-за течения, проходящего через узкие проливы между островом и материком. На этом курсе он просто возвращался прямо к пристани в Торнессе. Его стремительное бегство не имело особой причины. Его целью было просто увести Андре подальше от Джирса и всего, что он представлял в со своей холодной, эффективной "заботе" и безжалостном допросе. Теперь у него было время придумать план. Но не так много времени. Море становилось заметно более бурным. Они попали в волну. Вода пенилась тут и там на полумесяцах вздымающихся впереди волн. Он принял решение. Повернув руль влево он направился прямо по течению. Чрезвычайная ситуация сделала его ум кристально чистым. Он мог видеть эту серую, туманную пустоту сердитой воды, какой она была в редкое затишье летнего дня. Он вспомнил беспорядочный рисунок отмелей, скал и островков, которые сделали этот район запретной территорией для любого моряка, за исключением нескольких рыбаков-краболовов, еще до того, как Адмиралтейство оцепило его как ракетный полигон.
Флеминг не слишком беспокоился о том, что лодка разобьется. Она развивала скорость не более десяти узлов и была очень маневренной. Хотя слабый свет зимнего дня уже угасал, он был уверен, что шум разбивающихся волн и вихрь пены предупредят его об опасности. То, что он хотел, было чем-то немного большим, чем россыпь камней, где-то, возможно, существовал давно заброшенный фермерский дом или укрытие для наблюдения за птицами. Такие места были построены, чтобы противостоять ветру и холоду; они были такими же прочными, как скалы, из которых они были сделаны. Они дадут ему передышку, пока он обдумает следующий шаг. Не в первый раз в своей жизни он почти пожалел о том, что поступил опрометчиво.
Шквал мокрого снега ударил ему в лицо. Порыв ветра, сопровождавший это, потряс лодку, и немного воды выплеснулось через борт, забрызгав лицо Андре. Она вскрикнула и подняла руку, чтобы откинуть спутанные волосы. Прикосновение ее руки ко лбу заставило ее снова застонать. Флеминг дал больше газу. Не было смысла экономить бензин. Он должен был вытащить ее из лодки до того, как шторм усилится или до наступления темноты. Он не знал, что произойдет первым. Целый час он мчался на север, напрягая зрение и слух в поисках признаков земли. Не было ничего, кроме воя усиливающегося ветра и простора покрытого пеной моря. Затем он услышал неровный рев воды, разбивающейся о камни и гальку. Море стало менее неспокойным, превратившись в угрюмую зеленоватую зыбь. За разорванным туманом вырисовывалась темно-серая громада — гораздо темнее, чем сумеречно-серое небо.
Он сбросил скорость и взял правее. Из-за течений и ветра, постоянно меняющего направление, он понятия не имел, где находится. Даже сейчас у него не было намерения высаживаться на материк, прямо в объятия какого-нибудь чиновника или кроткого и законопослушного гражданина. Он держал курс в добрых сорока футах от разбивающихся волн. Он пытался убедить себя, что узнал побережье как один из островов, которые он посещал для отдыха летом, но знал, что это просто самообман. В таких условиях все эти острова выглядели почти одинаково. Все, в чем он мог быть уверен, так это в том, что это был остров, маленький. Множество чаек, потревоженных шумом лодки, когда они устраивались на ночлег, кружили вокруг со своим жалобным криком. Чайки предпочитали острова.
Скала резко обрывалась вниз в том месте, где лодка поворачивала, пока не оказалась почти к востоку от берега. Там, где скалы встречались с водой, был крошечный пляж, или, скорее, крутая полоса округлых камней, не более двадцати футов шириной. Без колебаний Флеминг направился прямо к нему, наполовину вытащив лодку из воды. Раздался резкий рывок и звук ломающейся древесины. Нижняя часть лодки была пробита и затоплена.
Флеминг перепрыгнул через борт, нащупывая опору для ног. Затем он схватил Андре и вытащил ее. Он осторожно положил ее на камни выше уровня воды и вернулся в лодку. Он повернул ее в сторону моря, привязав румпель и включил мотор на полную мощность. Лодка бешено рванулась прочь, вода быстро прибывала, нос уже опустился, а винт почти вынырнул из воды. Он не стал дожидаться, пока лодка пойдет ко дну; он снова поднял Андре и так быстро, как только мог, вскарабкался на возвышенность за камнями. Там была отчетливая дорожка, где на каменистом грунте в углублении образовался тонкий слой почвы, где грубая трава и чахлый вереск боролись за жизнь. Флеминга это не удивило. Он ожидал этого. Потому что как раз в тот момент, когда лодка повернула к пляжу, он увидел тусклый желтый свет в нескольких сотнях ярдов позади и выше берега. Это была узкая вертикальная щель между какими-то узорчатыми занавесками. Ему было все равно, кто там живет. Береговая охрана, оператор радара, наблюдатель за траекторией ракеты, затворник. Главное было получить тепло и помощь для девочки. Теперь она была так же безжизненна в его объятиях, как и тогда, когда он впервые схватил ее на краю бассейна в пещере.
Глава 2 Холодный фронт
Посольство Азарана можно было легко узнать в длинном ряду домов в эдвардианском стиле, жильцы которых любили заявлять, что живут в Белгравии, в то время как на самом деле почтовый адрес был Пимлико. Это было заметно, потому что его ветхая и осыпающаяся штукатурка была отремонтирована и покрыта глянцевой кремовой краской. На нем также красовался яркий флаг и отполированная до блеска латунная табличка с названием.
Интерьер был роскошным. Кабинет посла был обставлен с тем изысканным вкусом и атмосферой роскоши, которая возможна только тогда, когда деньги почти не имеют значения. А Азаран за последние несколько лет достиг поверхностного и временного процветания на небольшом нефтяном озере, которое британские геологи обнаружили под пустыней.
Полковник Салим, аккредитованный представитель Азарана при дворе Сент-Джеймса, был военным лидером революции в своей стране. Он упорно трудился, чтобы стать незаменимым для идеалиста, которого судьба и интриги сделали президентом, и его наградой была лучшая дипломатическая должность, которую мог предложить президент. На самом деле Азаран не беспокоился о статусе посольства в какой-либо другой европейской стране, но Британия в настоящее время была хозяином экономики Азарана.
Салиму нравилось жить на Западе больше, чем переходить от силы к дипломатии. Он был суровым человеком и чем-то вроде подлинного идеалиста, но он забыл свои религиозные заповеди достаточно, для того чтобы наслаждаться алкоголем, и он умерил свои жестокие расовые убеждения достаточно, чтобы развить вкус к западным женщинам. Гораздо больше его впечатлило практическое применение, на которое европейцы направляли свое богатство.
