Ели, разумеется, прямо на месте. Мясо и в самом деле оказалось не очень, особенно в сыром виде — но Алиса все же сумела вырезать наиболее мягкие куски. Те из них, что не съели сразу, она замотала в шкуру и закинула получившийся узелок на плечо. Все остальное так и бросили на поляне; Дракин был не прочь отдохнуть здесь подольше, но Алиса поднялась и строго сказала, что теперь надо быстро уходить.

— Запах крови? — смекнул Евгений.

— Да, — ответила девушка, почему-то указывая вниз, а не в сторону леса, откуда могли бы явиться голодные хищники. Евгений посмотрел под ноги.

Трава вокруг растерзанной туши шевелилась. Отдельные травинки уже жадно прильнули к кровавому мясу; другие медленно тянулись к нему, слепо шевеля в воздухе усиками; третьи, находившиеся еще дальше, на глазах вытягивались из земли, обнажая бледные, не знавшие света части стеблей… Последнее производило особенно отталкивающее впечатление — казалось, что из земли, словно из разложившегося тела, мучительно медленно выползают длинные тонкие черви.

— Это опасно для нас? — Евгений невольно покосился на босые ноги Алисы, стоявшие в той же самой траве.

— Пока нет. Но дальше будет хуже.

— Ясно… — только и пробормотал Дракин.

Они вновь вернулись к рельсам и продолжили свой путь. Там, где трамвай лихо скатывался под уклон за считанные минуты, теперь приходилось ползти в гору час за часом. В какой-то момент Антону было велено искать воду; к удивлению Евгения, он быстро справился с этой задачей, выведя их к струившемуся по склону почти параллельно рельсам ручейку. Евгений задумался о том, откуда берет начало этот ручей и как здесь вообще вода попадает наверх в отсутствие дождей… Может быть, ее вытягивают из глубины какие-нибудь чудовищные корни?

Напившись и умывшись, они опять возвратились на трамвайный путь. А вот и поворот; рельсы, изгибаясь вправо, скрывались в чаще. Евгению представилось, что вот прямо сейчас на них из-за сплошной стены деревьев вылетит очередной трамвай; успеют ли они отскочить? Главное, и сойти-то с рельсов практически некуда, путь буквально зажат между зарослями с обеих сторон… Да нет, не могут исчезновения происходить так часто, к тому же сейчас день, а днем трамваи не исчезают, иначе были бы свидетели… И все же Евгений почувствовал себя намного лучше, когда они прошли длинную дугу и вновь увидели впереди прямой участок пути.

К тому времени, как начало смеркаться, они все еще шли, и конца пути было не видно. Пейзаж, впрочем, изменился; земля стала более сухой, но не рассыпалась песком, а трескалась твердыми комьями, трава — более редкой, но и более высокой, с твердыми трубчатыми стеблями, среди деревьев слева и справа все чаще попадались совсем засохшие или умирающие. Голые стволы часто были оплетены чем-то вроде вздутых вен; Дракин сперва подумал, что это лианы-паразиты, возможно, как раз и послужившие причиной гибели деревьев (а в результате и своей собственной), но, присмотревшись, понял, что они образуют единое целое со стволами. Евгений неоднократно всматривался в серое марево вверху, пытаясь понять, становится ли оно ближе по мере подъема, но так и не смог это определить. Несмотря на то, что подъем все еще периодически сменялся более короткими или пологими спусками, у Евгения практически не осталось сомнений, что они поднимаются со дна огромной котловины, стены которой становятся все круче; отдыхать, соответственно, приходилось чаще. Парадоксальным образом это внушало Дракину надежду: ну не могут же трамваи катиться вертикально, значит, скоро они должны добраться до верхнего края. Правда, о том, что он увидит на этом краю — в самом буквальном смысле краю света? — он не имел представления. Во всяком случае, вряд ли это будет дверь с надписью «Выход»…

В любом случае, пока что деревья мешали рассмотреть, что там впереди. Хотя ноги Евгения ныли от усталости, мокрая от пота рубашка противно липла к телу, а во рту, наоборот, пересохло от жажды, он был полон решимости идти (или скорее уже карабкаться) дальше. Как знать — может быть, осталось преодолеть какой-то километр, и не придется задерживаться здесь до утра в неизвестности… к тому же, вероятно, проход между мирами открывается только ночью. Алиса, однако, оглядывалась по сторонам; юноша подумал, что она ищет место для ночлега, и стал прикидывать, как убедить ее пройти еще немного…

— Стой! — решительно сказала девушка.

— Еще довольно светло, — возразил Дракин, обходя ее и продолжая шагать вперед в надежде, что она поневоле последует за ним, — а нам уже, наверное, немного осталось…

— Тебе — немного, да, — донесся ее спокойный голос из-за его спины, — если не остановишься. Ты что, не слышишь?

Только теперь он отвлекся от своих мыслей и понял, что спереди доносятся звуки, каких здесь он еще не слышал — какие-то жесткие скребущие шорохи и мелкий дробный цокот. Евгений сделал по инерции еще один шаг, затем осторожно раздвинул высокие стебли, которыми заросли пути — и увидел.

В первый миг это показалось ему гигантским черно-блестящим щупальцем или, возможно, телом исполинской пупырчатой змеи, тянущимся поперек путей. Затем он понял, что оно состоит из отдельных элементов. Сплошным потоком двигались уродливые безглазые головы, отягощенные могучими жвалами, бронированные сегменты хитиновых панцирей, покрытые редкими волосками членистые конечности, вонзавшиеся острыми коготками в грунт…

Муравьи — или, скорее, термиты. Только каждый из них — величиной со среднего бультерьера.

Несколько секунд Евгений, замерев, смотрел на это шествие. Затем очень медленно и осторожно отступил назад.

— Можешь говорить, — разрешила Алиса, видя его замешательство. — Они не слышат. И не видят. Только нюхают.

— Угу, феромоны… — пробормотал Дракин, думая о своей потной рубашке. — И что нам делать?

— Ничего. Ждать, пока пройдут.

— Долго?

— Не очень. Темнеет. К ночи они все будут в гнезде.

— Воображаю, какого размера этот их муравейник…

— Как три наших дома, — подтвердила Алиса. — Но это сверху. Главное — под землей. Там ходы на много… — она замолчала, видимо, не знала слова, чтобы обозначить длину.

— А те яйца, что ты приносила… — Евгению явственно вспомнился чуть не съеденное им насекомое, — это ведь их?

— Таких, как они.

— Ты что же — забралась в гнездо? Как тебя не съели?

— Я нашла разрушенное гнездо. Там не было живых. Антон бы учуял.

— Разрушенное? Это какой же величины должна быть тварь, разоряющая такие муравейники?!

— Такой же.

— В смысле?

— Они воюют друг с другом.

«В этом они не одиноки», — подумал Дракин, а вслух произнес:

— Странно, что победители не съели все яйца побежденных…

— Они воюют не ради еды.

— А ради чего тогда?

— Разве ты не знаешь?

— Нет, — удивился Евгений. — Я-то откуда? Я не энтомолог.

— Тогда я тем более.

Логично, мысленно согласился Дракин. Не может же она знать, о чем думают местные насекомые — насколько слово «думают» здесь вообще уместно. Но все же то, как она сформулировала свой ответ, показалось ему странным. В ее тоне не было сарказма, как можно было бы предположить. Она словно и в самом деле была уверена, что уж ему-то хорошо понятны причины муравьиных войн…

Они отошли для верности еще дальше назад и, усевшись чуть в стороне от рельсов, перекусили остатками сырой баранины. Евгений отметил про себя, что подобная пища уже не вызывает у него никакого смущения или дискомфорта. Ну и правильно, собственно — брезгливость хороша, пока она способствует, а не препятствует выживанию…

Стемнело — не до абсолютной черноты, а так, как всегда темнело по ночам здесь; подъем ничего в этом плане не изменил. Подозрительных шорохов спереди больше не доносилось; Алиса, выдвинувшись с Антоном на разведку, подтвердила, что муравьи ушли. Место для ночлега, однако, подходило мало — сплошной густой сухостой вокруг, острые ломкие ветви, какие-то длинные колючки, опять же, близость муравьиной тропы (а возможно, и самого муравейника) ближе к утру вновь могла создать проблемы. Девушка хотела повернуть назад, ибо приглядела по дороге пару более привлекательных полянок, но Евгению удалось уговорить ее пройти еще немного вперед. Она полагала, что дальше будет только хуже, но Дракин сразил ее аргументом, что она здесь прежде не бывала и не может знать наверняка.