Ах, вы имеете в виду мое постоянное место жительства?
По-прежнему Ирландия, Западный Корк. Ирландия — совершенно особенное место для человека, живущего ради того, чтобы рассказывать истории, добираться до их сути, и таким образом зарабатывающего на хлеб. Ведь не много найдется стран, столь обозримых, а при том обладающих такими уединенными, безлюдными уголками, такой нетронутой природой и столь близких к остальному обитаемому миру: в Ирландии почти у каждого есть родичи и друзья где-нибудь в Америке, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, потому что после катастрофического голода, не раз постигавшего страну в XIX веке, великое множество ирландцев хлынуло в чужие края, и в первую очередь на западе острова, на атлантическом побережье от Корка до Донегола, обезлюдели целые регионы, где остались только развалины пустых деревень. Вот почему даже обитатель самого уединенного хутора где-нибудь в верховых болотах Керри, Голуэя или Коннемары не так-то легко впадает в иллюзию, которую старательно культивируют провинциалы во многих внутриконтинентальных странах, свято верящие, что живут в центре мира. Ирландцу достаточно бросить взгляд на видовую открытку на стене или стеклянной дверце посудного шкафа, и эта открытка, присланная, к примеру, кузеном с американского Восточного побережья, тотчас напомнит, что у деревенской околицы или дальше, у моря, мир не кончается, а только начинается.
За минувшие годы я объездил все графства Республики Ирландии и Ольстера, по обыкновению много странствовал пешком и слышал истории про Бирму и Новую Зеландию, про Австралию и чикагские скотобойни, где ирландским переселенцам приходилось работать в ужасных условиях, как этаким вольным рабам. Я собирал такие истории в графствах Керри и Корк, скажем в горах полуострова Бэра и, разумеется, в Макгилликаддиз-Рикс, где воздвиглись высочайшие вершины острова, самая высокая, правда, едва более тысячи метров, хотя нередко и скрыта низкими облаками. Однако ж, как и к началу любой истории, в том числе истории развития, ко всякой здешней вершине должно подступать от основы основ — от уровня моря. А для туриста-середнячка и высоты в тысячу метров покамест достаточно, вы не находите?
Кто хочет забраться повыше или вымотать себя, тот и здесь может как-никак, побродить по горным кряжам. Если из бухты у ирландского побережья подняться совсем на небольшую высоту, скоро так или иначе окажешься выше границы лесов, среди своеобразного высокогорного ландшафта. Одновременная близость моря и гор — идеальное окружение для человека вроде меня, который любит бродить пешком, а при этом, конечно, снова и снова идет вверх, в гору, вовсе не желая отклоняться от горизонтали, базисной линии любого рельефа.
Ах, вот о чем вы спрашивали! Ландшафтные аспекты для вас чересчур романтичны? Вас интересуют налоговые льготы, предоставляемые в Ирландии искусству? Что ж вы сразу-то не сказали. Такие льготы здесь действительно имеются. Но мечтания об ирландских привилегиях для деятелей искусства, в первую очередь для писателей, порой вводят в заблуждение, поскольку тотчас вызывают мысль о родстве с монегасками — облепленными рекламой автогонщиками или футболистами — либо с жителями какого-нибудь заморского налогового рая. Здесь же речь идет не о том, чтобы сколотить капитал. — из каких, собственно, средств? — а о том, может ли писатель продолжать работу своими силами, не испытывая необходимости писать просительные письма, чтобы вновь получить стипендию, или вторую, третью, четвертую поощрительную премию, или еще какую-нибудь подачку.
Тот, кто, как я, пишет медленно и от силы раз в шесть-семь лет публикует новый роман, платит в остальных странах Европы более высокие налоги, чем любой другой гражданин, да-да, более высокие, чем даже биржевой спекулянт или нажившийся на войне поставщик, так как не может распределить полученный за многолетнюю работу гонорар на все фактическое время писания, а должен задекларировать его в один-единственный год и выплатить налоги, вдобавок не имея никакого права заявить претензию, что не только несколько лет не получал доходов, но, опять-таки на несколько лет, останется без таковых... По причине уравниловки. Нуда хватит подсчетов.
По сути, все зависит от самосознания страны, от того, видит ли она в культуре главным образом систему консервирующих либо пережевывающих институтов — оперных и драматических театров, музеев — или результат творческих усилий, иными словами, что для общества предпочтительнее: тратить огромные суммы на репродуцирующие фабрики и системы администрирования искусства или же поддерживать персонал, который обеспечивает все эти оперные и драматические театры, художественные салоны и фестивальные залы своими партитурами, рукописями, картинами.
Разумеется, никакой стране не предпишешь, где ей должно искать своих представителей — на сценических подмостках, в библиотеках, в концертных залах или на лыжнях, беговых дорожках, теннисных кортах и футбольных полях. Австрийцы — это лишь пример — по всей видимости, очень любят и ценят горнолыжников, а потому предоставляли и предоставляют оным налоговые льготы, что очень даже похвально. Лыжники в этой стране очень и очень к месту.
Что? Моцарт? Музиль? Оставьте Моцарта и Музиля в покое — первого австрийцы превратили в шоколадный шарик с начинкой, второго в пучок перьев на шляпе. Нет, тут вы на ложном пути, ни Моцарт, ни Музиль не могут свидетельствовать об австрийской культуре, а тем паче представлять ее. Поверьте, подлинные тамошние герои — лыжники, да-да, лыжники, ведь в конце концов именно ради них и с всеобщего одобрения строятся буксировочные канатные дороги и подъемники, ведущие в снега высокогорья, опустошаются целые горные массивы, чтобы и не худенькие лыжники могли добраться наверх и великолепными зигзагами вихрем скатиться вниз, в долину. Почему бы и нет? Хотя этот горный центральноевропейский район кое-где по-прежнему живописно-великолепен и многие из живущих там людей весьма любезны, все же этот край отнюдь не настолько уникален, чтобы придавать значение тому, перед кем там благоговеют — перед атомными физиками, композиторами, тяжелоатлетами, Девой Марией или лыжниками, я вас умоляю!
Но, как уроженец Верхней Австрии и влюбленный в горы и морские побережья турист, я, конечно, скажу: и мне, и другим, кто не особенно ловко и быстро катается на лыжах, а пишет очень медленно, лучше искать для работы иные регионы мира, где они смогут с куда меньшими сложностями — читай: дальше— трудиться над своими путевыми дневниками, журналами, рассказами. Ведь для медленного рассказчика деньги интересны исключительно как время — время, которое остается у него для работы над историями. И в Ирландии это время продолжительнее, чем где бы то ни было. А возможно, ирландцы вдобавок считают, что добрая слава так называемой культурной нации, возникающая благодаря живым деятелям искусства, впечатляет больше, чем блеск, который исходит от какого-нибудь оркестра, трижды или десятижды с шумным успехом объехавшего весь мир, или от восемьдесят третьей новой постановки некоего фарса о нибелунгах.
Кстати говоря, доброе впечатление, возникающее благодаря многократным ссылкам на Ирландию в каталогах, программных брошюрах, текстах па клапанах суперобложек и в речах по случаю присуждения премий, обходится, пожалуй, много дешевле рекламных кампаний, фестивалей и газетных объявлений, какими иные нации стремятся заявить о своей культурности. И не забывайте: ирландцы хорошо помнят, что такие писатели, как Беккет и Джойс, уехали из страны и больше не вернулись, и, может быть, хотят на будущее несколько уменьшить вероятность подобных потерь. Симпатия и уважение, выказываемые писателям в Ирландии даже в кафе, за столиком завсегдатаев (здесь это, как правило, не столик, а стойка), действительно весьма примечательны. One for sorrow? two for joy, гласит детская считалка про magpies, про сорок, что поодиночке, парами, а то и целыми выводками трещат на здешних пастбищах и по обочинам дорог:
