Мы были не совсем похожи на литературных персонажей, которыми они нас называли, но это было довольно близко.

Теперь я был мистером Хайдом. Мне нравился контроль, нравилось сеять хаос, нравилось брать то, что мне не принадлежало, нравилось все опасное и злое, и просто быть свободным… Если это означало, что Хайд должен выйти поиграть, то так тому и быть.

Доктора Джекила давно не было.

Тем не менее, эта аналогия не была точной. Доктор Джекилл все еще находился в той же комнате; ему просто было все равно. Или, может быть, он был таким же злым. Я не знал, какая теория верна, и в этот момент мне действительно было все равно.

Я был зверем, хотел я этого или нет. Я действительно любил все, чем я был, и все, что я делал, когда был в форме дракона.

Выключатель, соединявший мою нравственную душу с моим сознательным «я», был выключен. И ничто не могло включить его снова. Не до тех пор, пока человек не вернется обратно.

Я знал, что произойдет, когда человек вернется. Все, что я собирался сделать сегодня вечером, ударило бы мне прямо в лицо, и я бы утонул в омуте вины, сожалений и эмоций. Или, как любил называть это зверь, в слабости.

Мораль вернется, правильная и неправильная, все основное дерьмо жизни и сожаление о том, что я собирался сделать. Знания этого мне никогда не было достаточно, чтобы контролировать свое поведение дракона.

Вот почему я начал мысленно отделять человека от зверя. Конечно, это было нездорово — относиться к моему истинному «я» как к отдельной сущности. Но это был единственный способ справиться со своим дерьмом, когда я был в человеческой форме, более слабой форме.

Часть меня хотела остаться в этой форме навсегда. Другая, ну, не имело значения, в какой форме я был. Я все еще любил свою семью. Я не хотел, чтобы моя мать потеряла последнюю надежду, которая у нее еще оставалась.

Мой отец? Я разочаровался в нем в тот день, когда он разочаровался в нас. С тех пор как погиб его всадник, он не был прежним человеком. Как будто вся жизнь покинула его, как будто часть его умерла вместе с королем. Он был темным, и он слишком много раз срывался на своей семье.

Мне надоело притворяться, что он все еще тот дракон, которым был раньше. Так что я больше не притворялся.

Иногда мои мысли возвращались к той ночи, когда все изменилось.

Как моему отцу удалось сбежать? Король Альберт заставил его уйти, или он сбежал как трус?

В последнем я сомневался. Мой отец был кем угодно, в том числе чешуйчатым и лживым, но он не был трусом. Он любил короля Альберта. Он бы сделал все для своего всадника, даже умер.

Мысли об отце в сторону, если бы не мать, я бы давным-давно сдался. Ее любовь и горячая вера в мое искупление были тем, что заставляло меня продолжать бороться.

Плюс доброта и большое сердце моей сестры. Я так давно ее не видел.

Семья заставила меня хотеть сражаться, заставила меня хотеть быть хорошим.

Блеск ножа привлек мое внимание. Луна блеснула на балдарианской стали, и это ослепило меня на микросекунду. Несмотря на то, что лезвие находилось во многих милях подо мной, мое зрение было острым.

Два человека на пирсе, простирающемся над озером.

Они ссорились.

Один был сильнее другого. Они ссорились из-за какого-то морального стандарта, который пошел насмарку.

Я начал радоваться, когда увидел первый укол. Кровь растеклась лужей по земле. Тот, кто был слабее, звал на помощь. Тот, что с ножом, крепко зажал первому рот рукой.

Проигравший энергично размахивал руками, вдыхая и выдыхая, вдыхая и выдыхая. Он все еще боролся, пытаясь блокировать каждый удар, но в конце концов больше не мог отражать атаки.

Его рука безвольно упала на пирс.

Глухой удар отдался вибрацией в моих костях, даже на таком большом расстоянии. Мой слух был таким же совершенным, как и мое зрение.

Другой, все еще сжимая окровавленный нож, сбросил труп своего поверженного врага в воду. После этого он бросил нож.

Наконец я бросился вниз, к докам.

Голос из глубины души умолял меня остановиться в последний раз. Но моя совесть исчезла.

Игра начинается.

«Убиваааааааааааааааать».

— 5~

Разрушение и хаос невозможно скрыть.

Тьма клубком вьется глубоко внутри.

Монстра больше под кроватью нет.

Ему жизни место только в голове.

Крики, вопли — жаждет он свободы.

Искушение сильно, собой быть мне не суждено.

Надежда глубоко внутри, свет сиять желает, только посмотри.

Связь, так много шепчет, все же не моя.

Добро и зло, я знаю, и враг, и друг — все я.

Я сидел с открытым дневником на коленях, перечитывая одну из записей, которые я сделал до приезда Люциана. Она была написана прямо перед тем, как я получил известие о том, что он планировал сделать. Он отпраздновал свой шестнадцатый день рождения с подарком. Моим.

Я не думал, что Совет отдаст ему его, но они передали. Они отдали его.

После нескольких мрачных дней я снова почувствовал себя наполовину нормальным. И все благодаря той ночи в доках.

Темнота была удовлетворена… на сегодня.

Но мой разум снова и снова переживал этот кошмар, весь ужас.

Я убил того человека.

Я даже не вздрогнул. Нет, Блейк, зверь не дрогнул.

Я был мистером Хайдом, когда появлялись крылья и чешуя, а доктору Джекилу приходилось жить с последствиями того, что тот делал.

Так было не всегда. Было время, когда зверь был добрым. Время до того, как часы начали тикать.

Иногда я жалел, что когда-то принял свой человеческий облик. Это было проклятие; именно в тот момент упала первая песчинка в песочных часах. В песочных часах, которые отсчитывали время до тех пор, пока я не погружусь в полную тьму.

Я еще раз глубоко затянулся сигаретой. Иногда мне нравилось сидеть на крыше и смотреть на звезды. Пристально смотреть до тех пор, пока я больше не смогу на них сосредоточиться. Пока мой разум не онемеет.

Сегодня была такая ночь.

Я попытался успокоить разум, очистить мысли от крови и убийств, которые произошли несколько ночей назад.

Зверь спал как младенец, но я не мог.

Люк на крышу открылся, и появились белоснежные волосы, почти светящиеся в лунном свете.

Я глубоко вздохнул и понадеялся, что мое раздражение не проявится слишком сильно.

Какого черта Снежный дракон снова здесь делает? Почему она всегда возвращалась? Я обращался с ней как с дерьмом каждый раз, когда заканчивал с ней. Тем не менее, несколько дней спустя она выслеживала меня и выпрашивала у меня все, что ей было нужно, как потерявшийся маленький щенок.

— Разве ты не должен спать?

— Не могу, — ответил я. Ей повезло, что она вытянула это из меня.

— Ты знаешь, у меня есть идеальная штука для этого.

Я уже знал, что она собиралась мне предложить, и обычно она подавала это на блюдечке с голубой каемочкой.

— О, да?

— У тебя такие грязные мысли. Я говорю о молоке и рюмке водки. Это действительно хорошо успокаивает усталые умы и нервы. Ты бы заснул в мгновение ока. — Она одарила меня своей ослепительной улыбкой.

Я не мог удержаться от смеха. Ладно, итак, мой разум приходил только к одному, когда речь шла о Снежном драконе.

— Хорошо, если ты так говоришь, — наконец сказал я.

Она легла рядом со мной и тоже смотрела на звезды.

— Ты когда-нибудь задумывался, правда ли то, что они говорят?

— А что они говорят?

— Ты знаешь, о наших предках и о том, что происходит, когда они умирают.

Я прищурился. Она была одной из самых умных девушек в Драконии, и она спрашивала меня о сверхъестественном.

— Знаю, что логика и наука не подтверждают эту теорию, но я всегда гадала. Из всех вещей, которых мы еще не знаем… Могли ли наши предки действительно быть среди звезд, наблюдая за нами?

Ладно, теперь мне действительно стало интересно, действительно ли Снежные драконы были самыми умными драконами на свете.