— Я убил его, если ты помнишь, — отвечаю я сквозь стиснутые зубы. — Я бы не назвал это милосердием.
— В самом деле. — Алексей размышляет. — Пуля в голову. Более добрая смерть, чем я бы дал человеку, который обокрал меня. Но, видишь ли, мои люди боятся меня до такой степени, что этого никогда бы не случилось с самого начала. Ты знаешь, что я сделал с мужчинами дома, которые не смогли перейти на мою сторону?
От выражения его лица у меня в животе скручивается тошнотворное чувство.
— Нет, — тихо говорю я. — И не хочу.
— Я разрезал их на куски, пока остальные смотрели и благодарили Бога за то, что они выбрали правильную сторону. — Алексей возвращает пистолет обратно в руку, обхватывая пальцами его рукоятку. — От человека можно отрезать много кусочков, прежде чем он умрет. Некоторые теряют сознание раньше, чем другие, но все это часть веселья. Некоторые из твоих мужчин, перешедших на другую сторону, к концу делали ставки на то, кто продержится дольше всех.
Затем он хмурится, размышляя.
— Конечно, я потерял Михаила. Это было разочарованием, я думаю, он продержался бы дольше всех. Он был очень предан тебе. Достаточно лоялен, чтобы попытаться вывести всех твоих сотрудников, хотя ему это и не удалось.
— Что ты с ними сделал? — У меня болят зубы от того, как сильно я их сжимаю в попытке не потерять контроль. Не выкручиваться и не нападать на него, действие, которое имело бы катастрофические последствия для моей семьи.
Алексей пожимает плечами.
— Самых красивых и молодых женщин я взял на продажу. Мужчин, я застрелил, женщин постарше и уродливее я отдал своим людям, чтобы избавиться от них, когда с ними будет покончено. Некоторые мужчины трахнут все, что угодно, если смогут заставить лечь под них. Он ухмыляется. — Михаилу несколько раз удавалось уйти. Но не волнуйся, у меня есть люди, которые ищут его, пока мы разговариваем. Я бы сказал, что предоставлю тебе привилегию наблюдать, пока я смотрю, сколько фрагментов я смогу удалить, прежде чем он потеряет сознание. Но вы будете все уже мертвы.
— Нет!
С левой стороны комнаты доносится крик, и мое сердце замирает, когда я вижу, как Ольга делает шаг вперед, ее морщинистое лицо сморщивается, когда она умоляюще смотрит на Алексея.
— Виктор — хороший человек, — спокойно говорит она, протягивая руки. — Я знаю тебя, сынок, — тихо говорит она. — Я готовила тебе ужин, прислуживала за столом Виктора. Это не ты.
— Заткнись, ведьма, — огрызается Алексей. — Если ты знаешь, что для тебя хорошо, ты отойдешь назад и закроешь свой морщинистый рот. Я могу назначить тебе цену, учитывая твое умение вести хозяйство, но если ты не оставишь меня заниматься моими делами…
— Ольга, пожалуйста, — начинаю говорить я, но она продолжает говорить, высоко подняв подбородок, а ее водянисто-голубые глаза устремлены на Алексея.
— Жаль, что у тебя нет уважения к старшим, — бормочет Ольга. — Но что бы ты ни запланировал для меня, пощади Виктора и его семью. Он был добр ко мне и другим членам своей семьи.
— Я предупреждаю тебя еще раз, — глаза Алексея сужаются, рот поджимается. — Я не люблю терять деньги. Но ты выводишь меня из себя, старая сука. Ты должна знать свое место.
Но, к моему ужасу, Ольга не отступает. Вместо этого она опускается на колени, все еще протягивая руки. Я слышу вздох справа от меня, вероятно, Катеринин, но я не отвожу взгляд. Я не могу, потому что знаю, что будет дальше. И это моя вина.
Во всем этом моя вина.
— Я умоляю тебя, — говорит Ольга, неуклюже опускаясь на колени под тяжестью возраста, теперь более отчетливого, хотя ее старческий голос дрожит с оттенком страха. — Если в тебе есть хоть капля милосердия, не…
Грохот выстрела оглушителен. Елена начинает кричать, когда Ольга падает на пол, кровь, капающая из раны на ее лбу, хорошо видна. Ее пронзительные крики наполняют комнату, достаточно громкие, чтобы быть услышанными даже через временную глухоту от выстрела, и Алексей разворачивается на каблуках, на его лице явно написано раздражение.
— Заткни это гребаное отродье, — рявкает он. — Мне нужен только один ребенок живым, если она не заткнется нахуй…
— Нет! — Теперь очередь Катерины кричать. Она вырывается из рук мужчины, держащего ее со свирепостью, которой я никогда не видел, ее изящное тело изгибается, когда она вонзает локоть ему в ребра, наступая ему на ногу, и высвобождается, бросаясь на пол рядом с Еленой и Аникой. — Шшш, — шепчет она, заключая Елену в объятия, физически загораживая ее от линии огня Алексея и кого-либо еще. — Ты должна вести себя тихо, детка, пожалуйста. Я знаю, ты напугана, я тоже, но сейчас ты должна помолчать, ради своего отца и меня. Тсс, тсс…
Она продолжает напевать Елене, поглаживая ее по волосам, все ее внимание сосредоточено на маленькой девочке, несмотря на то, как она напугана, я вижу, что она напугана. Я знаю, что она еще не оправилась от травмы собственного похищения, и я знаю, что это, должно быть, снова поднимает все это. Но я вижу по ее лицу, что ничто не может помешать ей защитить моих дочерей, и мое сердце наполняется чувством к ней, которого я желаю больше всего, чтобы я мог выразить словами до этого момента.
— Мама-медведица. — Алексей смеется. — Эта тоже беременна? — Он смотрит на меня, и я знаю, что он ждет от меня ответа.
Я не знаю, какой ответ лучше. Софии не причинили вреда с тех пор, как Лука выкрикнул это, но у меня есть неплохое представление о том, что Алексей надеется сделать с присутствующими здесь женщинами. Беременная женщина — это новинка, но не многие мужчины, желающие купить, хотят результата. Это снизило бы ее цену.
Меня тошнит от одной мысли о Катерине в таком ключе, но я должен думать о том, как наилучшим образом защитить ее, пока Алексей одерживает верх. И я понимаю, свежим взглядом, которым я посмотрел на Сашу, что я думал о сотнях женщин именно так. Для меня это просто не имело значения, потому что они не были моей женой или моими дочерями. Тем не менее, я был ответственен. Так же, как я несу ответственность за все, что случилось с Сашей, Катериной и Ольгой. Я смотрю на старую женщину, ее тело неподвижно лежит на ковре, кровь течет у нее со лба, когда Алексей делает знак, чтобы ее унесли. Ее жизнь оборвалась в одно мгновение, потому что она вступилась за меня.
Я этого не заслуживал. Она была верна мне, а я этого не заслужил. Я хорошо относился к ней все те годы, что она работала в моем доме, но на что она закрывала глаза все это время? Как она оправдывала это, продолжая так преданно заботиться о моей семье и обо мне?
Только Катерина противостояла мне. Только Катерина отказывалась дарить мне свою любовь и преданность, пока я не увижу себя таким, кто я есть на самом деле. Даже первой жене не удалось выразить свои чувства словами. Только Катерина была достаточно сильна.
А теперь уже слишком поздно.
— Она нет, — тихо говорю я.
— Хорошо. — Алексей удовлетворенно улыбается. — Разделите остальной персонал, — говорит он мужчинам, стоящим по бокам от них, поглядывая в том направлении. — Женщины в возрасте до двадцати пяти лет с достаточно приличной внешностью выставляются отдельно на продажу. Остальные держатся отдельно, возможно, мы еще найдем на них покупателей. Итальянка, блондинка, жена Виктора, и эта маленькая вертихвостка, — он кивает в сторону Саши, — они идут со мной обратно в главный дом. Вместе с детьми. — Он улыбается мне, выражение его лица самое жестокое, какое я когда-либо видел. — Эти две девочки очень хорошенькие. Представь себе цену…
Звук, который вырывается из моего рта, не похож ни на что, что я когда-либо слышал, звериный звук, когда я бросаюсь к нему, мой контроль окончательно сломлен. Алексей отступает назад, издавая странный звук.
— Давай, давай, Виктор, помни, что твое поведение имеет значение. Чем сильнее ты будешь давить на меня, тем больше я буду вымещать это на них. — Прежде чем мы уйдем, — продолжает он. — Совершенно ясно, что я не могу оставить тебя в живых, Виктор. Ты не хочешь уйти на пенсию с почестями. И я не могу допустить, чтобы кто-то из наших соотечественников пытался отомстить за тебя. Поэтому многим из вас придется умереть. Поскольку у нас нет времени на развлечения, я сделаю это быстро. Пристрелите их. — Он отступает назад, кивая своим людям, и они в унисон поднимают оружие.
