— Тихо. Разбуди остальных.

Когда все проснулись, Эрик спросил:

— Не встречались ли вы с женщиной по имени Миранда незадолго до того, как вас схватили?

Четверо заключенных переглянулись, и первым заговорил ШоПи:

— Темноволосая, с ярко-зелеными глазами? — Эрик кивнул. — Я встретил ее в пригороде Шаматы, и она заговорила со мной. В ней было что-то, и я это сразу заметил. Она обладала силой.

— О чем вы с ней говорили?

Шо Пи пожал плечами:

— О пустяках. Мне она показалась привлекательной, и я был польщен тем, что она обратила на меня внимание. Только ее больше интересовали абстрактные вопросы, чем плотские удовольствия. И еще, помню, я удивился, почему у меня возникло ощущение, что она не такая, какой кажется.

— В разговоре вы не касались ничего такого, что могло привести тебя в тюрьму?

— Насколько я помню, ничего, — сказал Шо Пи. Билли и Луи утверждали, что она пользовалась другим именем, но по описанию было ясно, что каждый из шестерых встретил Миранду меньше чем за месяц до ареста.

— Выходит, эта дамочка вездесуща, если она умудрилась поговорить с тобой,

— Бигго указал на Шо Пи, — в Шамате за неделю до встречи с Эриком и Ру под Даркмуром.

— Откуда она нас знает? — недоумевал Луи.

— Она как-то связана с Оракулом, который предсказывает будущее. А для нас главное — пережить следующие девять дней. Я не знаю, почему нас спасли от виселицы и какую ценность мы представляем для этих людей, но я ничуть не сомневаюсь в одном: если Кэлис решит, что мы способны поставить его план под угрозу, он повесит нас всех, перед тем как сняться с лагеря, — а это произойдет через десять дней. Если же он сочтет, что мы заслуживаем доверия, то оставит нас в живых. Вот так, — сказал Эрик.

— Значит, придется поднапрячься, — заметил Билли.

— Мы надорвемся. Я и так уже почти нажил горб, — пожаловался Луи.

— Я имел в виду — поднапрячься, чтобы стать такими, какими нас хотят видеть.

— Билли прав; мне и ему надо сдерживать свой темперамент, — сказал Шо Пи. Он вернулся к своему топчану и сел, откинувшись назад и опершись на локти. — Бигго должен доказать, что умеет думать самостоятельно.

— Ну а я? — спросил Луи, очевидно, напуганный перспективой, что через девять дней его сочтут не заслуживающим доверия.

— Ты должен отбросить свою гордость и перестать вести себя так, словно каждый приказ является оскорблением и любая работа ниже твоего достоинства. Твое высокомерие приведет тебя на виселицу.

— Я вовсе не высокомерен! — возразил Луи. Он явно был готов затеять ссору, и, чтобы предотвратить ее, Эрик поспешно сказал:

— Но это еще не все!

— Что еще? — спросил Бигго.

— Если они сочтут не заслуживающим доверия одного из нас, то повесят всех шестерых.

Ру бросил на Эрика быстрый взгляд и кивнул:

— Мы — команда. Мы выживем или умрем как один человек.

Луи огляделся и увидел, что все смотрят на него.

— Я.., стану покорным. Если эта маленькая свинья прикажет мне жрать дерьмо, я радостно скажу — сколько прикажете, господин сержант? — Последние слова он произнес на родном языке.

Бигго ухмыльнулся.

— Если и есть более твердолобые парни, чем вы, чертовы родезанцы, так это цуранцы из Ла-Мута, но и то ненамного. — И, поглядев на Шо Пи, добавил:

— Я столько лет прикидывался дураком, чтобы от меня не ждали подвоха, что, боюсь, это вошло у меня в привычку. Но я постараюсь выглядеть чуточку умнее.

— Теперь ты, Руперт. Ты должен перестать вести себя так, словно ты умнее всех. Это выйдет тебе же боком. Ты не так умен, как думаешь, да и другие не такие уж дураки, — сказал Шо Пи.

— Ну а я? — спросил Эрик.

— Не знаю, Эрик фон Даркмур. Вроде бы ты не делаешь неверных поступков. Но.., есть что-то. Я точно не знаю. Возможно, нерешительность. Тебе следует стать более твердым, — ответил Шо Пи.

Разговор был прерван появлением капрала Фостера, который скомандовал подъем. Заключенные вскочили и вытянулись по стойке смирно. Капрал подозрительно оглядел их, осмотрел палатку, видя, что непосредственно перед его приходом что-то произошло, но, ничего не обнаружив, через минуту гаркнул:

— Ладно! Выходи строиться, собаки! Времени мало!

Фостер навис над Билли, извергая на него поток брани. Видно было, что Билли едва сдерживается, чтобы не броситься на капрала. Человек в черном стоял рядом, тяжело отдуваясь после учебной схватки. Они боролись, и Билли одерживал верх, когда Фостер внезапно подставил ему ножку, а теперь ругал на чем свет стоит, как будто Билли был виноват.

Под конец Фостер выкрикнул:

— И мать твоя была шлюхой!

Когда он повернулся, Билли вскочил на ноги. Но прежде чем он успел достать Фостера, Эрик ударом в грудь вновь опрокинул его. Они покатились по земле, и Эрик, используя свою силу и вес, подмял Билли под себя.

Подбежавшие солдаты растащили их, а Фостер заорал:

— Эй, вы! Что такое?

Эрик поднялся и, утирая разбитый нос, сказал:

— Просто я не даю ему наделать глупостей, капрал.

С минуту Фостер разглядывал Эрика, потом буркнул:

«Ладно», и повернулся к Билли:

— Так ты, свинья, хотел напасть на меня сзади? А как тебе понравится сделать это, когда я стою к тебе лицом? — Он выхватил меч. — Отпустите его.

Солдаты подчинились, и Билли, пригнувшись, тоже достал меч, но тут между ними встал Бигго.

— Эй, капрал, ведь Билли не поздоровится, да, не поздоровится, если эти парни на стене всадят в него парочку стрел, так?

Билли поднял голову и увидел, что двое лучников, натянув луки, внимательно наблюдают за ними.

— Бигго, жирная куча навоза, отойди, — приказал Фостер. — Я хочу слегка обстругать эту падаль.

Луи подошел и встал рядом с Бигго; Шо Пи отстал от него только на шаг. Ру подскочил с другой стороны, и Эрик, стряхнув с себя руки солдат, присоединился к остальным.

— Это что — бунт? — зарычал Фостер.

— Нет, — ответил Шо Пи. — Просто пытаемся не допустить чересчур опасного развития событий.

— Я его вздерну! — заорал Фостер, и в это время подошел де Лонгвиль.

— Тогда, я думаю, вам придется повесить всех нас, — сказал Бигго.

— Что здесь происходит? Хотите опять на виселицу? — сказал де Лонгвиль.

— Сержант, если одного из нас хотят вздернуть, считая, что он хотел убить этого добрейшего капрала, тогда лучше повесить всех шестерых, потому что мы мечтаем об этом раз двадцать на дню, не меньше. И лучше сделать это прямо сейчас, а не мучить еще неделю муштрой, которая у нас уже в печенках сидит. При всем к вам уважении, сержант, — сказал Бигго, приветливо улыбаясь.

Де Лонгвиль удивленно поднял брови.

— Он говорит за вас всех?

Заключенные переглянулись, а потом Эрик сказал:

— Я думаю, да, сэр.

Де Лонгвиль шагнул вперед и заорал прямо в лицо Бигго — причем для этого ему пришлось встать на цыпочки:

— Я не приказывал вам думать! С чего это вам взбрело в голову, что меня интересует, о чем вы думаете? Если вы думаете, значит, у вас слишком много свободного времени. Я это исправлю! — И, повернувшись к солдатам, которые за минуту до этого держали Эрика, он сказал:

— Надо чистить конюшню. Отведите туда этих собак, и пусть они ее вылижут! И нечего пачкать новенькие метлы и вилы! Пусть убирают руками! Увести!

Солдаты построили заключенных и быстро повели прочь, а Фостер, взглянув на де Лонгвиля, сказал:

— Бобби, похоже, начинает действовать. Де Лонгвиль задумчиво потер подбородок.

— Не знаю. Посмотрим. Но они стали лучше. Мы и так недобрали людей, и мне не хотелось бы вешать эту шестерку за день до отплытия.

— Если Билли Гудвин не перерезал мне глотку, когда я назвал его мать шлюхой — она и была шлюхой, но он такой обидчивый, — значит, он кое-чему научился. И они за него вступились, — сказал Фостер.

Де Лонгвиль кивнул:

— Может быть, ты и прав. А может, они умнеют. Увидим, не так ли?

Не дожидаясь ответа, он повернулся и пошел в офицерский барак.