— Да нет, все она умеет, просто сейчас переведена в режим навигатора и выполняет четко поставленные задачи.

— Понятно. Ты никогда не мечтал ее увидеть?

Серёга рассмеялся.

— Раньше да, особенно в юности, когда она только появилась, мне казалось, я люблю ее так, как не может любить никто на свете. Я не хотел засыпать, чтобы она отключалась, просыпаясь, требовал, чтобы она срочно показала мне свое изображение. Я мечтал, что когда-нибудь она придет ко мне и мы будем вместе не только в моей голове, но и в жизни. У нас же у каждого подключенного программа со своим изображением, которое подобрано индивидуально под каждого. Так что, я думаю, такие мысли посещали каждого человека из нового мира. Но как бы ни прекрасна была твоя подружка или друг в виртуальном мире, люди не перестали встречаться друг с другом. Создавать семьи, заводить детей. Но там все равно все непросто, ведь если перед любым подключенным человеком поставить выбор, его партнер или программа, он в ста процентах выберет программу.

— И ты? — глядя на Серёгу в упор спросила Уна.

— Так было и со мной, пока она не начала отключаться и глючить. С тем сбоем, который произошел, ко мне вернулись полностью все чувства, которые притупляет программа, пусть они даже и не все хорошие, но они мои. И теперь она как бы живет во мне, но отдельно от моих чувств. Это все очень сложно объяснить. Она для меня теперь навязчивый видео-голосовой помощник, и не более того. — Он помолчал, но решился и сказал: — А еще я теперь знаю, что значит любить по-настоящему. — Взглянуть на Уну он пока не решался.

— Да, это-то и печально, что люди тут вроде как живут своими жизнями, а вроде как и не живут. Все не по-настоящему. В то время, когда у нас началась вербовка всех программой, одной из первых, кого туда засосало, была моя мать. Я была школьницей и сначала не понимала, что происходит. Она начала все свое время проводить за компьютером. Когда я подходила к ней сидящей, говорила, что у нее много работы и чтобы я не мешала. Сначала она хоть время суток не путала, но через некоторое время могла, например, послать меня погулять, хотя время было уже к полуночи, и я просто подходила попрощаться с ней перед сном. Отца в тот момент не было дома, он работал в лесной службе и надолго уезжал на осмотр территории. Когда же вернулся, мать была полностью зависима от программы. Он сломал и выбросил ее компьютер и телефон, она сразу же побежала в магазин и купила новые. Никакие угрозы и мольбы на нее не действовали. Сломав очередной компьютер, отец отключил ей доступ к их общим счетам, чтобы она не смогла купить новый. Тогда мать ночью сбежала из дома.

Изумрудные глаза Уны наполнились слезами. Отвернувшись к окну, она продолжила:

— В то время еще не существовало резервации, и рядом с нашим городом проходила трасса, на ней стоял придорожный мотель. Как мы потом узнали, туда она и отправилась, сняла номер и стала заниматься проституцией, ей было все равно с кем, только бы хватало на оплату номера с компьютером. Отец любил мать больше жизни, поэтому, когда узнал, где она, сразу помчался за ней. Нашел он ее всю окровавленную, валяющуюся недалеко от мотеля. У него на руках она и умерла еще до приезда скорой помощи. Как потом выяснила полиция, ее до смерти избил байкер, пересмотревший до дури кибербоев в этом же мотеле.

В ту же ночь его арестовали. Суд тянулся очень долго. Выяснилось, что моя мать была его третьей жертвой по этой дороге. Все женщины были убиты после просмотров им кибербоев. Готовилось пятое заседание за год. Вообще, все судебное разбирательство шло к тому, что его собирались признать невменяемым и отправить на групповое лечение и реабилитацию. Снайпер разнес ему голову прямо перед зданием суда. Пытались обвинить отца, но многие индейцы подтвердили, что видели его в это день в Маунт-Шаста, а суд проходил в Сан-Франциско, так что обвинения были сняты. Мы с ним никогда не говорили на эту тему, но я и так знаю, что это был он.

С тех пор все гаджеты в нашем доме были под запретом. Да я особо к ним и не тянулась. Когда начали всех чипировать, а для несогласных создавать резервации, нам даже переезжать никуда не пришлось, нас просто тут заперли, соседи только сменились, до создания резервации в Маунт-Шаста съезжались адепты множества эзотерических школ, Ибрагим, кстати, был одним из них, он остался, а его первая жена ушла в новый мир, разные ученые, занимающиеся уфологией, так вот получилось, что те, кто был, так сказать, на своей волне, не переключились на программу и остались в резервации. Изабелла из Сакраменто, она очень сильная женщина, вся ее семья, муж, родители остались там, а она не поддалась программе, ушла.

Остальных к нам свозили из Сан-Франциско, Сиэтла, Портленда. Ну а потом мы все тут перемешались, выживать-то как-то надо было.

Из индейцев остались только мы с отцом, шаман в лесу у подножья горы и семья из племени апачей. В резервацию перевезли всех троих, такой целостностью семьи никто больше похвастаться не мог. Они тут являются эталоном сплоченности, у них программа не смогла засосать ни одного члена семьи.

Мой отец очень сдружился с Куруком и его женой Онавой, они одного возраста, да и в общем хорошо относится к их сыну, этому гнусу Бодауэю.

Вот только у меня с их семейством дружба не заладилась с самого начала.

Их сын Бодауэй с детства был противным хвастуном и вруном. Он задирал меня, припоминал мне при любом удобном случае, при каких обстоятельствах умерла моя мать.

Уна сжала свои маленькие кулачки и продолжила:

— Я дралась с ним, расцарапывая его подлую физиономию до крови. А он бежал жаловаться родителям, придумывая всякие небылицы, как будто я без повода набрасываюсь на него, несчастного. У меня не было возможности рассказать правду, потому что приходил отец, и последнее, что бы я сделала, — это при нем начала вспоминать эту историю. Ему и так после смерти матери было очень плохо. Он не знает, но я слышала, да и сейчас слышу, как он плачет и зовет ее во сне. Так что мне всегда приходилось выслушивать обвинения его родителей и принимать все наказания от отца. Время шло, мы взрослели, но вместо чего-то хорошего к его подлости прибавилась лень и жадность. Его родители занимаются выделкой шкур животных, которые мы с отцом им приносим для одежды и обуви, а Бодауэй посчитал, что это слишком грязная и тяжелая работа для него, и начал искать себя, вот ему уже скоро тридцать лет стукнет, а он все сидит на шее у матери с отцом и ищет, — усмехнулась Уна. — Мой отец пытался научить его охотничьему ремеслу и брал его с нами на охоту. Так этот криворукий ухитрялся разогнать своим топотом все стадо. Он так и не смог ни разу застрелить животное с одного выстрела, чтобы оно не мучилось, умудрялся только наделать в нем дырок, так что шкура потом только на заплатки годилась. Иногда мне самой приходилось выслеживать и добивать подранков. А бегать за раненым животным по лесу, я тебе скажу, то еще удовольствие. Домой я приходила и просто падала без ног. Даже мой отец, посмотрев на все это, отмел идею сделать из него охотника.

Курук и Онава понимали, что время идет, они стареют, а их сын ничего не делает и делать не хочет, поэтому придумали отличную идею! Женить его на той, которая всегда прокормит! Ну и, конечно, лучшей кандидатуры, чем охотница, не нашлось! — Она хлопнула себя ладонью по груди. — Курук начал обхаживать отца, рассказывая ему, что и он когда-то был неумехой и бездарью и, только когда женился, образумился благодаря его замечательной Онаве, которая приучила его к труду и усердию. А Онава, в свою очередь, начала намекать отцу, что из индейцев остались только наши две семьи и если мы породнимся, то сможем сохранить чистоту крови наших народов. И это будет великий вклад для будущего. Отец, послушав все это, тоже стал подумывать, что это прекрасная идея. Оставалось только уговорить меня. Но я ни в какую не соглашалась. Представляешь мое состояние? Меня пытались выдать замуж за мужчину, который издевался надо мной с самого детства! И тут появился Кристофер.