— Дышит, — я попросил у Вики зеркальце, приложил ко рту. Запотело.

Выбирать здание для скорой ехали в мрачном расположении духа. Гришин умер на операционном столе, не приходя в сознание — Боброву пришлось успокаивать впечатленную чужой смертью Вику, пока я размывался. Честно сказать, хотел отменить маклера. Но сотовых телефонов еще не будет лет сто, а обычного у Бориса Абрамовича не было — пришлось к часу дня тащиться на встречу с ним на Большую Молчановку. Там был дом на продажу. Вика увязалась следом за мной — не столько смотреть дома, сколько выговориться по дороге.

— Я прямо чувствую, как черствею душой, — жаловалась мне в санях Талль. — Намедни приходил свататься Емельян Федорович.

— Хрунов?

— Да. Маменьки не было дома — так я обругала его и прогнала прочь.

— Как обругала? — поинтересовался я, разглядывая Вику. Тяжело ей. Врачебное дело вообще нелегкое, медики быстро выгорают, а потом еще и профессионально деформируется психика. Цинизм, вульгарность… Хочу ли я, чтобы такой стала дочка профессора?

— Ты почему так на меня смотришь? — обеспокоилась Виктория.

— Как так?

— С жалостью.

— Потому, что жалею тебя. Ну и чем там кончилось с прокурором?

— Мне так стыдно. Нагрубила ему.

— Приехали, барин! — к нам повернулся кучер, сделал «тпру» лошадке. — Вон он, ваш желтый дом.

Я пригляделся. Рядом с воротами были припаркованы еще одни сани, в которых укрывшись пологом, сидел низенький, чернявый мужчина в тонком пальтишке. Увидев нас, он вышел, похлюпал галошами к дому.

— Борис Абрамович? — поинтересовался, пожимая руку чернявому. Сколько ему лет? Под полтинник. Явно из евреев, но не очень понятно, как обошел черту оседлости. Выкрест? Представил Вику, объяснил ей, что маклера порекомендовал Калашников и тот может продать, купить обратно и продать снова всю Москву.

— Очень ррад знакомству, — «Березовский» — так я про себя решил называть картавого Бориса Абрамовича, поклонился. — Прройдемте в дом, ключи у меня есть.

Да уж, речь у специалиста по недвижимости грассирующая, как у актера любительского театра, пытающегося изобразить французский акцент. Главное, не начать смеяться в начале общения, потом, надеюсь, привыкну как-нибудь.

А до этого со зданием для скорой никак не ладилось. Я осмотрел по объявлениям уже с полудюжины домов — и ничего путного. Или слишком маленькое, или наоборот. Плохой подъезд, небольшой двор, нет водопровода — одно за другое цеплялось, и я раз за разом отступал. Арбат, вроде в наше время шестнадцать. Это в нашем времени, сейчас Москва без номеров, дома по владельцам различают. Доходный дом Федосюка на Самотеке. Покровка, два здания напротив Полицейской больницы, ни одно не подошло. Дом Полежаевой на Лужниковской. Борисоглебский, восемь, рядом с будущим музеем, это точно помню. Так я скоро сам риелтором стану.

На первый взгляд, дом великоват. Четыре этажа, два подъезда. Но красавец!

— Дом новый, готовится к сдаче, — начал окучивать нас маклер. — Общая площадь — пять тысяч триста сорок восемь квадратных аршин…

— Это сколько в метрах? — перебил я его.

— Две семьсот пять, — ни секунды не задумываясь, перевел Борис Абрамович.

Специалист, однако. Думаю, он бы и в квадратные футы мигом конвертировал, и в какие-нибудь китайские меры. Только плати.

— А что случилось? Почему продают? — задал я беспокоящий меня вопрос.

— Очень нужны деньги. Внезапно, — понизив голос, будто нас кто-то может услышать, доверительно сообщил Борис Абрамович. — Заказчик проигрался в карты, собирает нужную сумму. Поэтому и так дешево, что срочно.

— И сколько же хотят?

— Пятьдесят четыре тысячи, — маклер еще тише произнес заветную сумму. Лицо у него было такое… торжественное. Я бы даже сказал, одухотворенное.

Тут задумался. Таких денег у меня нет. Только треть. Ну больше немного. Когда пойдут деньги от Келера — думаю, наберу. А пока…

— Давайте внутри посмотрим, — так ничего и не решив, сказал я.

Н-да, надо было отказываться на улице. Стоило мне войти в открытую дверь, сразу стало понятно — это то, что искал. Вот здесь сносим перегородки, и будет замечательный приемный покой. Тут смотровая, комната для персонала, процедурный кабинет… Лестница широкая, носилки носить легко. Сделаем стационар на втором этаже, тоже путем объединения помещений. Тут же операционная… Третий этаж, соответственно — лаборатория, персонал, аптека, кухня… Нет, кухню на первом этаже, с отдельным входом… А на четвертом… Будет жить главный врач! Квартира вот как раз замечательная, пять комнат, мечта!

Борис Абрамович носился за мной, рассказывая про подведенный уже водопровод, отопление на угле, строительную артель, готовую по моему слову исполнить любую прихоть по перепланировке, обширный подвал, который мы еще не посмотрели, каретный сарай, конюшню — а я уже знал, что костьми лягу, в любой кредит залезу, но дом этот будет моим, и больше ничьим.

— Завтра дам ответ, — сказал я «Березовскому». — Подумаю еще. Но в цене надо бы подвинуться немного. Тогда предварительно будет «да». А пока — не знаю.

— Две тысячи, максимум, больше не смогу, — сделав вид, что подумал, ответил маклер.

— Сорок пять, и мы можем говорить о сделке.

— Да вы без ножа режете, Евгений Александрович, пятьдесят, и так себе в убыток сделаю всё!

Как же, в убыток. Вон, в Борисоглебском я видел приют «Красного Креста» для инвалидов. Туда сходи, расскажи, может, поверят. А денежек хочется, даже заговорил без выпендрежа, забыв про грассирующий говор.

— Сорок восемь. Завтра после обеда я с вами свяжусь.

После того, как мы попрощались с «Березовским», я повез Вику домой. Она всю дорогу молчала, и только когда провел ее к двери, спросила:

— А где ты собираешься взять деньги? Это же неимоверная сумма!

— Банк ограблю, наверное, — улыбнулся я. — Или он меня, что скорее.

Вика чмокнула меня в щеку, и пошла домой. А я в окне дома увидел лицо вдовы. Вот нас и запалили!

Где взять денег? Вот вопрос, который меня волновал день и ночь. Дворянский земельный банк согласился выдать ссуду под залог Знаменки. Но только десять тысяч. Сроком на пять лет под шесть процентов годовых. Восемнадцать тысяч я получил от арбатских толстосумов. Плюс около пяти тысяч накопил на счете — доходы с имения, врачебная практика. Не хватало пятнадцати тысяч. Идти на поклон к Пороховщикову? Так он в Париже. По телеграфу ему ничего не объяснишь — такие вопросы решаются только лично. Можно попросить у Калашникова. Благо, я теперь почти родственник — стал крестным отцом его сына. Но как-то сразу после крестин просить денег… Поймут неправильно. Да и есть ли у него такая сумма в распоряжении?

Или у Келера? Продажи стрептоцида и зеленки били все рекорды, фармацевтический магнат, поди, с удовольствием купит один патент или оба. Но это будет история из разряда библейского Иакова, который за чечевичную похлебку продал первородство. Эх, почему я подписал ежеквартальную выплату роялти, а не ежемесячную? Сейчас бы так не страдал.

В итоге, намучившись, пошел к Сеченову. Иван Михайлович вник в мои затруднения, раскурил трубку. Сам не поленился пощелкать счетами, водя пальцем по строчкам бюджета.

— Нужно не пятнадцать тысяч, а двадцать девять, — припечатал меня профессор, и я чуть не стек по стулу на пол.

— Как двадцать девять?

— Считайте. Перепланировка — шесть тысяч. Мебель, кровати для больных. Еще тысяч пять. У вас тут указано два экипажа. Специальные кареты, лошади, овес… Две тысячи минимум клади. А то и поболе. Больничная аптека, хирургический инструмент. Тысяча, полторы. Никак не выходит пятнадцать, — Сеченов хитро на меня посмотрел.

И что же делать? Я, честно сказать, растерялся. Нет, дополнительные расходы на оборудование подстанции у меня были запланированы. Но не сразу.

— Оклад врачам надо бы хороший положить. Дело новое — докторов требуется лучших нанять. А когда доходы еще с клиники пойдут? Так что, милостивый государь, тут как ни крути, тридцать тысяч нужно.