”Да, но вопрос о дисциплине все еще остается открытым. Я не должен вам напоминать, что дисциплина в наших рядах необходима. Мы не можем позволить вам брать деньги у того или иного человека, который жертвует деньги в Керен Айесод* и тем самым навязывать ему вашу идеологию. У любого народа может быть лишь одна армия и лишь одна политика”.

”Но наш народ стонет под игом могущественной иностранной державы, поэтому у угнетенного народа может быть лишь одна политика: борьба за освобождение”.

* Объединенный фонд Палестины, куда евреи всего мира вносили довольно значительные денежные суммы. Керен Айесод был главным фондом развития Эрец Исраэль.

Беседа наша подошла к концу лишь часам к трем утра. Личный представитель Бен-Гуриона наконец потребовал, чтобы мы представили наши планы на рассмотрение либо Еврейского агентства, либо командования Хаганы. Я ответил ему то, что намеревался ответить самому Бен-Гуриону: ’’Если вы будете сражаться, мы не только будем сражаться вместе с вами, но и последуем за вами до конца. До этого времени мы, к сожалению, не можем представить наши оперативные планы на ваше рассмотрение. Наша борьба требует абсолютной секретности как в планировании операций, так и в исполнении их. Неужели мы можем вручать наши планы институтам местной власти, которые отрицают наше право на существование?”

Личный представитель Давида Бен-Гуриона ответил со странной улыбкой: ”Вы, господин Бегин, убедили меня лишь в одном: в Эрец Исраэль должна существовать лишь одна еврейская боевая единица”. Пообещав дать Давиду Бен-Гуриону полный отчет о ходе нашей беседы, он удалился.

Личный представитель Бен-Гуриона не боялся британских ночных патрулей. В те годы он был довольно уважаемым и лояльным гражданином. Я остался с Элиягу Ланкиным, который сопровождал меня к месту встречи и рассказал ему о нашей беседе. Мы заговорились до ранних петухов и задремали. Светало. Когда мимо окон прошли рабочие, отправляясь на заводы и фабрики, мы тоже отправились задними дворами да тихими боковыми улочками к месту нашей работы. Мы сообщили нашим товарищам обо всем, что происходило на встрече с личным представителем Бен-Гуриона. Давид Бен-Гурион, несомненно, также получил полный отчет о нашей беседе. Человек, который представлял Бен-Гуриона, говорил о своей вере в сэра Уинстона Черчилля и о Бен-Гурионе с горячим запалом и пристрастием, был Моше Сне.

3

Осенью 1944 года за увещеваниями последовали угрозы. Элиягу Голомб, главнокомандующий Хаганы, только что возвратился из Лондона. Очевидно, он наладил тесные контакты с правительством Великобритании и видными представителями британского парламента. Влияние доктора Хаима Вейцмана в британских правительственных кругах — или то, что Голомб принимал за это влияние — произвело глубокое впечатление на командующего Хаганы. Во всяком случае, сразу по возвращении из британской столицы, Голомб стал во главе крестового похода против Иргун Цваи Леуми. Он созвал пресс-конференцию, на которой выразил свою пламенную веру и надежду на изменение отношения Великобритании к еврейскому народу. Он предполагал, что многие двери, ведущие в высшие правительственные и парламентские круги Великобритании, которые были наглухо заперты даже для многих европейских правительств в изгнании, были широко открыты для президента Всемирной сионистской организации. По мнению Элиягу Голомба именно ’’терроризм” ставил под угрозу все виды на будущее еврейского ишува в Палестине.

Несколькими неделями позже к нам обратились с предложением встретиться с так называемым ’’министром безопасности” ишува, вышеупомянутым Элиягу Голомбом. Не очень-то легко было согласиться на подобную встречу. Мы все сомневались, возможно ли при существующих обстоятельствах, встретиться с людьми, которые уже объявили нам открытую войну. Все сомнения развеял своими убедительными аргументами Элиягу Ланкин. Ланкин доказывал, что прямой контакт с противником полезен всегда. Почему, спрашивал Ланкин, следует давать волю воображению Голомба? Мы могли, конечно, и не убедить Голомба в том, что наша единственная цель — борьба за освобождение родины. Как бы там ни было, мы могли поколебать его веру в том, что мы стремимся лишь к ’’власти над ишувом”. Если мы преуспеем в этом, заключил Элиягу Ланкин, польза от этой встречи будет больше, чем возможный вред от нее.

Эти логичные аргументы не рассеяли всех наших сомнений, но мы согласились встретиться с Элиягу Голомбом и ответить твердое ’’нет” на любое требование прекратить нашу борьбу. Элиягу Голомба сопровождал Моше Сне; Иргун Цваи Леуми был представлен Элиягу Ланкиным и мной. Встреча, которая произошла на одной из самых деловых тель-авивских улиц — Алленби — была весьма официозной. Элиягу Голомб и Моше Сне поставили нас в известность, что представляют на встрече с нами ’’кнессет Израиля”* .

* Официальное название еврейской общины в Эрец Исраэль.

Итак, выступая от имени израильского кнессета, они потребовали немедленного прекращения наших боевых действий против англичан. Большинство их аргументов не были новыми для нас. Элиягу Голомб придерживался мнения, что наши военные операции, когда мы не ущемляли интересов Еврейского агентства, были всего лишь следствием полудетского стремления к героике и романтике. На нашей встрече Элиягу Голомб долго и пространно говорил о подвигах членов Хаганы на службе британской разведки, действовавшей во многих странах мира против фашистской Германии. В годы войны членов Хаганы забрасывали парашютами в целый ряд оккупированных Гитлером государств Европы. ’’Вот это истинное мужество и отвага, — заявил главнокомандующий Хаганы. — И вы могли бы участвовать в этих операциях против настоящего врага, если бы не обратились к террору”.

Аргументы Элиягу Голомба представляли собой странную смесь комплиментов, предназначенных для того, чтобы завоевать наше расположение, и смутных угроз, чтобы погасить наш боевой пыл. ”Я не отрицаю, конечно, — продолжал Голомб, — что многими из вас движет дух самопожертвования, но вы должны направить его в другое русло. Я могу предположить, что ваши действия могут даже иметь определенное политическое значение, ибо вы доказали, что если евреи становятся на путь вооруженной борьбы в Эрец Исраэль, они готовы идти до конца и умереть за правое дело. Но если это является вашей основной целью, то сделанного достаточно. Вы доказали все, что хотели доказать. Сейчас вы должны прекратить всякую деятельность, и, — добавил он более решительно, — не только прекратить ее, но и объявить во всеуслышание, что намереваетесь так поступить”.

С нашей стороны, в смысле доводов, также не было ничего нового. Мы говорили о массовом уничтожении европейского еврейства. Мы напомнили Моше Сне и Элиягу Голомбу, что ворота Эрец Исраэль все еще закрыты для остатков мечущегося в поисках выхода еврейства. Мы указали также нашим оппонентам, что борьба Иргун Цваи Леуми вызвала сочувственное эхо, прокатившееся по всем континентам. Мы подчеркнули тот факт, что вовсе не стремимся к приключениям и псевдогероике. Нами двигало сознание правоты нашей миссии. Нас обуревала мысль о том, что если мы сложим оружие и свернем знамя восстания, то над нашим народом опустится бесконечная черная ночь. Но если мы будем сражаться, то мы сможем изменить положение. Соответственно, мы не могли подчиниться безответственным требованиям прекратить нашу борьбу. Нам непонятно, почему наши же собратья-евреи должны были сражаться против нас только потому, что мы объявили войну оккупантам.

Улица Алленби, шумная по вечерам, уже давно отошла ко сну, но мы вчетвером продолжали дискутировать, приводя доказательства, вспоминая давно прошедшие и совсем недавние времена, предугадывая будущее. Как я уже говорил, никто из нас не сказал ничего нового, но две вещи, сказанные Голомбом, прочно запечатлелись в моей памяти. Элиягу Голомб выразил убеждение не только в предстоящей победе лейбористов в Великобритании, но и в решительной перемене отношения Великобритании к сионизму, которую эта победа принесет с собой. Мы пытались развеять его более чем наивные соображения, но, к сожалению, напрасно.