Зацвела лаванда в саду: сиреневые пики в океане, вот-вот вспорхнут пташками, устремятся к синеве закатных небес. Хорошо на балконе, свежо. Рубиновая пастель горизонта – точно остывают реки лавы под громадой облаков.

Ведут пальцы императора по краю чаши. Спешит наполнить её чаем слуга и поскорее отступить обратно за порог покоев. Не мешать господину, не отвлекать присутствием. Покидает с низким поклоном балкон и придворная певица. Семенит прочь, уносят за ней кото.

Император же прикрывает слабые глаза, слезящиеся от созерцания пламенного горизонта. Реденькие короткие ресницы, одутловатое лицо. Непроизвольное жевательное движение челюстей. Долетает до балкона детский смех: то гуляют по дорожкам сада два императорских племенника – десяти и четырех лет. Резвятся под неусыпным надзором свиты нянек.

Белые и черные камешки на игральной доске. Задумчиво мычит император, постукивая подушечкой пальца по керамической стенке чаши и предаваясь воспоминаниям.

Сбегает юный наследник по узкой винтовой лестнице, подгоняемый шкворчащим гневом. Крутые каменные ступени, шорох парчовых туфель, низкие потолки. От сырости неприятно щекочет в носу и возникает желание чихнуть. Морщится брезгливо наследник, торопливо шагая по коридорам, настороженно прислушивается, вглядываясь в вязкую, плохо разгоняемую фонарями тьму.

Никогда не нравилась ему эта темница – Палаты непослушания, как прозвали её Цветы. Не явился бы он сюда, если бы нужда не звала, и если бы тюремщик не был подкуплен до мозга костей, до кончиков грязных ногтей, до последнего волоска. Не станет подслушивать, не станет доносить. О тех вещах, что обсуждает здесь наследник с верным ему Цветком.

Хризантема даже не поворачивает головы, когда наследник, остановившись у клети, хватается за тяжелую дубовую решетку – мелочь для того, кто наделен даром, однако не снесет её Цветок, не посмеет дерзить.

Вымуштрованы с пеленок, сломлены изощренными пытками и дурманами, насилием во всех его проявлениях, покорны точно псы. Повели и убьют себя, только бы угодить, только бы не лишиться подаренного им смысла и цели – служить и в службе быть полезными Небесным Людям и их потомкам. Но разве сами Цветы тоже не Небесные Люди? Крамольная мысль.

– Что это было? – шипит наследник.

Сжаты крепко зубы, сверкают лихорадочно топазовые глаза. Была бы возможность, он бы дал пощечину этой твари по ту сторону решетки, исполосовал бы кнутом, взял бы палку и бил до тех пор, пока кости не вылезут наружу. Никогда не замечал за собой прежде подобных порывов наследник, но никогда прежде и не был он столь зол.

Только нельзя, нельзя. И приходится бессильно топтаться у решетки да в бешенстве жевать собственный язык.

Хризантема же поводит лопатками. С глухим рыком возвращается себе на место вывернутые суставы пальцев. Ободранная кожа висит темными лоскутами, поблескивает сукровица. Медный таз у босых ступней, вода в нем черна от грязи и крови, как и тряпица на бортике.

– Что это было? – повторяет наследник, теряя крохи терпения. – Ты, мерзавец, вздумал весь план сорвать?

Хризантема нехотя бросает исподлобья взгляд, прежде чем усмехнуться – грязно, мерзко, так, что мурашки прокатываются от макушки до пят.

– Мне, однако, льстит ваше беспокойство, – мурлычет хрипло, – ваше величество драгоценный принц.

У наследника перехватывает дыхание.

– Прекрати, – кидается он на прутья клети, багровея. Скалит зубы, а в ответ ему скалятся клыками, ласково-пренебрежительно. – Почему я должен тревожиться о том, не сдохнешь ли ты раньше срока? Тебе велели вести себя тихо и не вызывать у других Цветов гнев. Но что я вижу? Как из тебя выбивают дух Гербер и Гвоздика! Валяют по площадке словно мешок с трухой.

Поворачивается Хризантема. Скинуты лохмотья одежд, собрались на поясе, обнажив торс. Переплетения мускулов и жил. Голодный хищник, которому не хватает мяса. Выглядит куда мельче и слабее, чем есть.

– Ты разве не потомок легендарного Иссу? – желчь капает с наследных уст.

И Хризантема щурится. Проводит языком по тонким губам, задерживается на глубокой ранке, покрытой коркой засохшей крови. Синяки подтеками изукрасили грудную клетку. Прощупывают методично пальцы целы ли ребра.

– Как же вы перепугались, ваше величество драгоценный принц, – замечает ехидно Хризантема. – Верно от того, что я ваш единственный Цветок, – прикусывает язык наследник. Глядит с нескрываемой ненавистью. – Но не волнуйтесь, я принесу вам головы ваших врагов, дайте срок.

Сбилось дыхание, сжаты кулаки. Знает. Эта тварь всё знает и понимает.

Не столь един регентский Совет Медных, как желает казаться. Держится на трех столпах, на трех избранных Главах: Главе над садом, Главе над государственными делами и Главе над армией. Но даже при извечных разногласиях никто не заподозрит в измене самого надежного из них, отвечающего за войска. Того, кто когда-то подстроил смерть Регента и императрицы-матери, а нынче собрал собственную коалицию и вознамерился вернуть престол Золотой крови, встав подле неё незаменимым советником, прощённым за прошлые прегрешения. Опорой для венценосного, слабого здоровьем юнца.

Пусть падут остальные. Только бы сделать что-то с Цветами, безоговорочно подчиняющимися Главе над садом. Ослабить, задержать, пока не войдет во дворец армия, пока не окажутся на пиках головы членов Совета, пока не сядет на трон наследник. Тогда не останется Цветам иного, как подчиниться и признать нового хозяина.

Делает медленный вдох наследник, усмиряя свой пыл. Потому что именно Хризантема должна по плану совладать с другими Цветами. И не сомневается наследник, что падет она, израненная и покалеченная, а уж если не испустит дух в бою, то добить её не составит труда.

– Не слишком ли ты самоуверен? – растекается улыбка.

Но сверкать ей не более мгновенья. Серые глаза у Хризантемы, серые до какой-то неприятной зернистой мути, словно слепые глаза рыбы. И мерещится вдруг наследнику белесый огонек в их зрачках. Поднимается на ноги Хризантема.

– Ваше величество драгоценный принц, – воркует сыто точно в любви признается. Делает шаг к решетке. – Пообещайте мне хорошую награду, и моя самоуверенность прекратит вас удивлять.

Поднимает голову наследник, чтобы видеть лицо Хризантемы. Расчерчено то тенями и светом, остро скулами. Мерцают белесые огни под прозрачными ресницами.

– Да как ты смеешь что-то требовать.

– Как смею? – вновь обнажены клыки. Становится вплотную к решетке Хризантема, взирает нагло свысока. Старше наследника всего на год, но выше на полторы головы. – Удивительно, отчего Глава по саду ещё ничего не знает о вашем заговоре с Главой над армией, – упиваются властью звуки, потешаются интонацией. – Цветы многое подмечаются, ваше величество драгоценный принц. Многое видят и слышат.

– И чего ты хочешь?

– Вольную.

– Вольную!

– Пожалуйте мне титул и земли, а я продолжу вам служить как вольный Цветок.

– Немыслимо, – не верящая усмешка, подняты в растерянности брови. – Ты верно рассудком повредился.

– И дайте мне супругу Золотой крови.

Удар приходится на решетку. Взвизгивает кратко наследник от боли в ладони, но тут же брызжет слюной:

– Как можно?! Из других Цветов себе возьмешь. Хоть всех женщин разом. Пусть продлится только род Иссу, я не возражаю. Но Золотую кровь!

– Ваше величество драгоценный принц, вы верно позабыли, что Цветы связаны родственными узами. А я видел, что может уродиться от кровосмешения, – неприкрыто отвращение. – Я сам от него рожден, когда Астра осеменил своих сестер. Потому и желаю чистую Золотую супругу.

Прошибает холодный пот наследника. Не находит он правильных слов, вспоминая разом все многочисленные слухи, что примечал с детства. И среди них были слухи о Цветке, убившем родами мать. О Цветке, который в тринадцать лет получил как заведено «тело» для плотских утех – провинившуюся служанку из Земных, да только не взял девчушку, как того от него ожидали, а распотрошил и невозмутимо копошился во внутренностях, пока это безобразие не пресекла стража. О Цветке, что, получив новый шанс познать «тело», всё же им овладел, как подобает, но, закончив, сразу умертвил, и поступал так с каждым новым «телом» после первого соития.