Шипение и тихое "Ай!" за спиной заставили бросить почти наточенное орудие в раковину и обернуться. Раскаленное масло угрожающе брызгало во все стороны. Глаза цвета мокрого асфальта испуганно таращились на мужчину. Мизинец почему-то был во рту.
– Масло? – спросил Петр. Жертва продуктового беспредела обиженно кивнула. Резко дернул на себя, прижимая, чтоб не вырвалась, открыл кран с холодной водой и сунул пострадавший палец под струю. Девушка всхлипнула и попыталась освободиться. Не на того напала. Мужчина держал крепко, млел от тепла изящной спины, плотно пристыкованной к его тонкой рубашке, и непроизвольно поглаживал большим пальцем нежную кожу около запястья.
Решив, что охладительные процедуры можно закончить, Полина ужиком вывернулась в объятьях Горянова и оказалась в еще более неловком положении: тыл прижат к раковине, фас – к мужчине. И взгляд у этого мужчины странный такой. То ли убить хочет и выбирает метод, то ли залюбить до смерти, что не сильно-то отличается от первого варианта, то ли съесть.
"Он же голодный," – услужливо маякнула память. Девушка попыталась просочиться в сторону плиты. Зацепилась. Попыталась идентифицировать мешающий бегству предмет. Осознала. Приготовилась к смерти.
Неловкий маневр с побегом вызвал не самые приятные ощущения у Петра. "Издевается, что ли?" – подумал мужчина, когда это мелкокалиберное безобразие призывно потерлось об него всем корпусом. Постарался передать свое возмущение наглой провокацией глазами. Понял, что девушка ждала не такого эффекта и явно в шоке от полученного результата. Отскочил, но приготовился заткнуть рот на случай включения поруганной сирены. Сероглазая сигнализация покраснела, спрятала руки за спину, но не сработала.
– Бутерброд будете? – отмер Горянов. Кивнула. По дуге обойдя девушку, чтобы избежать любого телесного контакта, Петр взял дощечку, продукты, нож и принялся за нарезку.
Полина шумно выдохнула, разбила одно за другим четыре яйца в недовольно шкварчащее масло, разболтала вилкой желток, посолила. Дождалась пока зарумянится, разделила бело-желтый блин на условно равные части и бодро перевернула на другую сторону. Не глядя, потянулась за тарелкой, соприкоснулась с мужчиной, который как раз смотрел, что берет, шарахнулась. Тарелка встала на столешницу ребром и съехала на пол. Печальный "дзынь" ознаменовал конец ее существования.
– Я уберу! – засуетилась девушка.
– Замрите! – рявкнул Петр. – И сковороду с огня уберите, – добавил более миролюбиво, оценив эмоциональное состояние Полины. Слава Богу, она решила не пререкаться. Убрав следы погрома, Горянов удалился за стол, позволяя девушке переложить яичницу и упорядочить нарезку.
– А чем у вас так вкусно пахнет? – материализовалось на кухне мелкое привидение с косичками. И как по заказу, включился свет. Везде и сразу.
– Яичница, бутерброды с колбасой и чай, – перечислил Петр все возможные варианты, слегка щурясь после полумрака.
– Я тоже буду, – Соня резво взобралась на стул в ожидании еды.
– Наглость – второе счастье, – хмыкнул Петр. Полина тем временем переделила яичницу и докромсала колбасу с хлебом, подозревая в хрупком тельце далеко не детский аппетит.
– Это что? – мужчина удивленно поднял бровь, обозревая нечто с зажаристой корочкой на тарелке.
– Я-иш-ни-ца, – по слогам произнесла Соня и скорбно посмотрела на Горянова: мол, совсем вы, Петр Иванович, отупели в вашей охране.
Вилка звякнула по столу, Полина вылетела из кухни.
Взгляд Сони стал еще скорбней: не только тупой, но еще и бестактный, бесчувственный чурбан.
Петр медленно отложил столовый прибор и отправился извиняться. Критиковать кулинарные таланты хозяйки – последнее дело для воспитанного мужчины и первое для женской истерики. Даже если хозяйка умудряется испортить укроп.
В коридоре прислушался, решая, куда двигаться. Уловил тихие всхлипывания слева. Прикинул планировку и понял, что хозяйка решила дать волю слезам в ванной. Помялся несколько секунд: уж больно место интимное. Однако извиняться требовалось срочно, поэтому Петр вздохнул и открыл дверь.
Потревоженная вторжением нежданного свидетеля, Полина вскочила с фаянсового изделия и опять впечаталась в мужчину. Площадь уборной только с виду была большой.
"Да что за наказание такое!" – рычала девушка одними глазами цвета грозового неба.
"Чего прилипла?" – возмущались в ответ такие же.
"Хороша, наверно?" – ужаснулась Полина, представив, что сейчас видит этот Джеймс Бонд во плоти. Коса растрепалась, глаза зареванные, нос красный, губы покусанные. Мечта садиста, честное слово.
"Горянов, ты как юнец зеленый, – ехидничала совесть. – То кричишь, что она ребенок, то смотришь, как голодный на булку. Определись уже как-нибудь. Хороша же девка. Глазищи, как угольки. Прическа, как после ночи на сеновале, только сена в волосах и не хватает для полноты картины. А губы-то какие! Ни помады, ни силикона не надо. Даже не знаю, куда б их применить лучше…»
Варианты Петр слушать уже не стал. На автопилоте потянулся к приоткрытым губам цвета спелой вишни, не разрывая зрительного контакта, чтоб сбежать не успела. Хотя девушка вроде и не собиралась.
Кафельный романтик прервали нежные трели Рахманинова. Петр рыкнул и ответил на звонок.
– С приземлением, Аделаида Святославовна! – матушка Лёвы со всеми ее загонами вызывала у Горянова бурный восторг. В отличие от ее гениального дитятки. – Соня в полном порядке и даже ест. "Наверное," – говорить, что объект не в поле зрения не стоило. – Приезжайте, конечно, – мужчина продиктовал адрес и завершил звонок.
– Кофе, – выдавила Полина.
– Что? – не сразу понял Петр.
– Вы кофе так и не попили, – пояснила и шмыгнула, в очередной раз задев самое ценное, на кухню.
– А вы что там делали? – подозрительно посмотрела на вернувшихся блудных взрослых Соня.
– С Аделаидой Святославовной общались, – взял ситуацию в свои руки безопасник.
– О-о, – только и сказала девочка и срочно занялась яичницей в прикуску сразу с двумя бутербродами.
– Соня, ты же лопнешь! – Полина наблюдала за поглощением еды со смесью ужаса, удивления и умиления.
– Она котенок, в нее поллитра молока залпом помещается. А тут всего лишь яичница и два бутерброда, – хмыкнул Горянов. – Молодой растущий организм, однако! – подмигнул довольной Соне и принялся за свою порцию. Странно выглядящее блюдо оказалось очень даже съедобным. А с бутербродами – просто божественным. Поэтому бабушке с дедушкой ребенка передавал практически сытый и условно довольный жизнью мужчина. Для полного счастья не хватало сущей мелочи, о длительном отсутствии которой напоминало неудобство ниже пояса.
"Дожили," – разозлился сам на себя Горянов и отправился домой срочно спасаться холодным душем.
Глава 3
Пятилетие Софии Львовны Оджиковской отмечали с подобающим имени размахом. Мудро пригласили всех близких и даже больше. По-львиному рыкнули на особо отказывающихся.
Разнообразие гостей поражало воображение. Где еще можно было увидеть за одним столом отставного офицера и воспитателя детского сада в компании олигарха и всемирно известного музыканта? Всё и все смешались в доме Оджиковских чудесным летним днем.
– Полина, вы совсем не едите, – к гостье подсела мама именинницы. – Невкусно? Или вам нельзя? – Ирина искренне переживала за девушку, которая явно чувствовала себя не в своей тарелке.
– Что вы! – смутилась Полина. – Я просто не голодна, – в подтверждение своих слов гостья взяла с общего блюда ломтик огурца и с аппетитом им захрустела.
– Если что, не стесняйтесь, – Ира ободряюще пожала тоненькую ладошку.
– Ирина Александровна, вы меня игнорируете? – за спиной хозяйки вырос высокий зеленоглазый брюнет и властно взял женщину за плечи, не давая избежать ответа.
– Лев Максимович, не рычите! Всех гостей перепугаете, – Ирина с жеманной улыбкой хлопнула мужа по загребущим рукам.