– Дядя, ты чего? – опешил третий, отвлекаясь от перепуганной Полины, прижавшей к себе заплаканную, но готовую к бою Соню.

– Ничего, – буркнул безопасник и в два удара сложил непонятливого в кусты сирени сразу за аркой. Завсегдатаи библиотеки к этому моменту успели раствориться в ранних сумерках.

С чувством выполненного долга Петр обернулся к барышням и едва успел подхватить осевшую Полину. Соня сползла с обмякших рук, вцепилась в ногу мужчине и тихо шмыгала носом.

– Что за день сегодня такой? – сдержал мат Горянов и… влепил пощечину.

– П! –задохнулась Полина, судорожно хватая ртом воздух.

– Пётл Иванысь, не бей Павлину Валеньевну, она хорросая, – Соня повисла на рукаве, гипнотизируя мужчину зелеными блюдцами.

"Вся в папу: в любой непонятной ситуации включай обаяние," – чуть не заржал безопасник.

"Зарычала!" – Полина расцвела от счастья, что ее воспитанница наконец выговорила этот ненавистный звук. Даже забыла о горящей щеке, которая в полной мере ощутила тяжесть мужской руки.

– Софья Львовна, признали все-таки, – пристыдил Горянов маленькую обманщицу. Девочка потупилась и стала ковырять носочком асфальт.

– Спасибо, что вмешались, – Полина аккуратно высвободилась из слишком крепких объятий. – Но ребенка я вам все равно не отдам.

– Не сильно-то и хотелось, – ухмыльнулся Петр, – тем более скоро бабушка с дедушкой приедут и заберут это чудо к себе.

– Давайте я еще раз позвоню… – попыталась сгладить неловкость Полина.

– Не тратьте время, – мужчина сам не заметил, когда стал почесывать Соню за ушком, отчего девочка разомлела и чуть не села на землю. Горянов оказался быстрее и подхватил малышку на руки. Малышка крепко его обняла, спрятав нос в плечо, и засопела. Не самый спокойный вечер вырубил ребенка задолго до детского времени. – Мама выйдет на связь часа через два – у нее сейчас глубокая ночь. Папа возьмет телефон в руки, только отработав программу, а она сегодня длинная и с фуршетом.

– Может, чаю? – растерянно предложила Полина. Пытаться оторвать сонного ребенка от теплого и безопасного мужчины было бесполезно.

Ничто не мешало Петру уйти в закат с долгожданной ношей. Да, Полина вполне могла устроить показательное выступление с привлечением внимания, но что-то ему подсказывало, что этого не случится. Вот только она сильно расстроится и точно в нем разочаруется. А этого мужчине не хотелось. И уходить тоже.

– А давайте, – милостиво согласился Горянов. Стоять на улице пару часов с дитём на руках ему не улыбалось. Под вечер похолодало. Петр привык к превратностям погоды. В отличие от Сони. Застуженный ребенок здорово бы осложнил жизнь Лёве, но мстить таким образом было недостойно офицера. Со спящим чудом на руках мужчина шагнул в подъезд следом за Полиной.

– И как вы тут еще ноги не переломали? – недоумевал Петр, пытаясь просчитать закономерность шагов в темном подъезде.

– Привычка, – ответила девушка, дробно стуча каблучками на полпролета впереди. – Пришли, – короткий звон ключей, скрип открываемой двери, глухой щелчок выключателя. Темнота осталась неизменной.

– Я могу понять отсутствие лампочек в подъезде, но в квартире… – удивился Горянов.

– Лампочка на месте, – включила фонарик на телефоне Полина и, встав на цыпочки, достала с антресоли большой прямоугольник промасленной бумаги. – Огоньку не найдется?

– Не курю, – ответил Петр.

– Я тоже, – вздохнула девушка и убежала со свертком в конец коридора. Петр замер, боясь что-нибудь снести сослепу.

– Проходите в комнату, – пичужка появилась с зажженной свечой в руках и приглашающе указала на ближайшую дверь, за которой пряталась небольшая спальня с большой кроватью. – Кладите, – девушка откинула плед и, подбив подушку, отступила, освобождая проход мужчине с ценным сонным грузом.

Отцепить ребенка оказалось не так-то просто.

"И как только Лёва гриву сберечь умудрился?" – удивился Горянов, когда маленькие пальчики в попытке удержаться на занятом плацдарме зарылись в его короткий ежик. Были б волосы подлиннее, отрывание львиного детеныша без снятия скальпа бы не прошло.

Уложив худенькую девочку в мягкую постель и укрыв ее пледом, взрослые тихонько выскользнули из спальни в коридор.

– У вас тапочек не найдется? – поинтересовался Петр, скосив глаза на свои кроссовки. Они поражали белизной, но воспитание не позволяло бороздить чужую жилплощадь в уличной обуви.

– Нет, – смутилась девушка. – У меня нечасто бывают гости.

– А вы не будете возражать против носков?

– Нет, – девушка смутилась еще больше, как будто он предлагал ей нижнее белье продемонстрировать, а не обычные белые носки.

На кухне было чуть светлее, чем в остальном помещении, благодаря большому окну с видом на проспект. Петр просочился к подоконнику и выглянул на улицу. Его машина стояла аккурат под окном пичужки. "Вот что значит – годами тренированная интуиция," – похвалил себя мужчина.

– Петр, Вы будете чай или кофе? – шуршала чем-то у него за спиной пичужка.

– Коньяк, – на автомате ответил Горянов, оборачиваясь. Девушка прижимала к груди чайник и явно не знала, что делать. – Но при его отсутствии с удовольствием выпью кофе, – исправил собственную оплошность.

– У меня только растворимый, – огорчилась Полина.

– На безрыбье и рак рыба, – вздохнул мужчина, так некстати вспомнив канувшую в небытие рыбалку.

Наполнив пузатый чайник, девушка поставила его на плиту и в растерянности замерла, обхватив плечи руками. После рабочего дня очень хотелось есть, но гость откровенно смущал. Как при нем, таком холеном, явно знающем себе цену, строгать бутерброды и варить овсянку? Все решило громкое урчание, напомнившее Горянову, что разгрузочные дни – это, конечно, хорошо, но на голодовку организм не подписывался.

– Простите, – теперь настала очередь мужчины рассматривать напольное покрытие.

– Может, Вас покормить? Правда, у меня нет ничего такого, – Полина никак не могла собраться.

– А какое есть?

– Хлеб, колбаса. Вареная, – зачем-то уточнила девушка. В ее голове гость с вареной колбасой не стыковался. Такой должен был есть исключительно сыровяленую или балык. – Яйца, овсянка, – от последнего продукта Горянова перекосило.

– Буду благодарен за яичницу и бутерброд, если Вас не затруднит, – он постарался быть предельно любезным.

– Присаживайтесь, я быстро, – сказала радушная хозяйка и развела бурную деятельность. В неровном свете свечи она достала из пакета хлеб и колбасу, из холодильника – яйца, поставила на вторую конфорку сковороду.

Петр украдкой наблюдал, как она мужественно сражается с хлебом. "Наверное, слишком свежий, весь крошится. Или что-то с ножом," – решил он. Откромсав ломоть, Полина сдула прядь со лба и занялась колбасой. "Странно. На легкость нарезки колбасы ее свежесть не влияет," – озадачился Горянов. Встал. Подошел бесшумно, мягко накрыл руку с ножом, беря девушку в кольцо. Не ожидавшая такого коварства, она дернулась и впечаталась ему в грудь. Забыла, как дышать. Выпустила батон варенки из ослабевших пальцев.

– Давайте я, – тихо предложил Петр, забирая колюще–режущее орудие из дрожащих рук. – Сковорода готова.

Проблема оказалась в ноже, тупом до безобразия. "Вот что значит – нет мужчины в доме," – обрадовался внутренний голос. "Чего радуемся? Она ж ребенок совсем!" – не понял восторга мужчина. "У детей груди нет. У нее есть. Интересно, своя или?" – внутренний голос ушел в дебри анализа информации. "На зарплату бюджетника «или» весьма проблематично," – завершил обработку данных и переключил мысли исключительно в бытовое русло.

– Оселок есть? – спросил Горянов.

– Что? – не поняла девушка.

– Пилочка такая большая. Для ножей, – объяснил он.

– А-а, – Полина открыла нижний ящичек и достала искомое. – Вот.

– Спасибо. У Вас сковорода, – напомнил и занялся приведением ножа в божеский вид.