«Последний свет разлился в поднебесье…» Последний свет разлился в поднебесье, Весь шум земной собою приглушив. Нирвана – это точка равновесья Земли и неба, Бога и души. И сердце, погружённое в нирвану, Удержит без усилья и труда Земной простор, моря и океаны, И небеса, где теплится звезда. «Есть сокровенное познанье…» Есть сокровенное познанье, Сердечное, иное зренье. В котором уровень молчанья Есть уровень проникновенья. Есть умолкание такое, В котором нас совсем не слышно. И этот океан покоя Заполнит всем Собой Всевышний. «Ничего. Лишь водная пустыня…» Ничего. Лишь водная пустыня, Темная вода и валуны. Только в небе редкий просверк синий И разлив великой тишины. И вода о выступы не бьётся, Лёгкой ряби не заметит глаз. Тот, кто этой тишины напьётся, Будет ветру отдавать приказ. «Есть тишина, зовущая к ответу…» Есть тишина, зовущая к ответу. Есть тишина, как строгий Божий взгляд. Не плавай в грёзах, ни на что не сетуй. Замри, как даль, в которой – весь закат. Замри, как небо ало-золотое Или как море в самый тихий час, Пред Зодчим мира неподвижно стоя, Не отводя ни на мгновенье глаз. «Здесь было тихо, было пусто…» Здесь было тихо, было пусто. Прохладный вечер. Даль бледна. Парила над водою тусклой, Расправив крылья, тишина. Вода в лесов темневшей раме Глядела, как иконный лик. Мы были здесь… Мы были в храме. Храм был безлюден и велик. Тумана редкие седины Касались леса и реки. И было ясно: есть Единый. Он не разорван на куски. «Так долго, так бессрочно долго…» Так долго, так бессрочно долго, Как длится горизонта нить… Морская даль уже замолкла, И нам нет силы говорить. Так тихо, так бездонно тихо, Как море в предрассветный час, Когда везде открылся выход И всё провидит вещий глаз. Так много, так бессчётно много, Как неба – всем морям дано. Так созерцает сердце Бога, Так наполняется оно. «Выходит путник на дорогу…» Выходит путник на дорогу, Глядит в звезды далёкий глаз. Не надо, не ищите Бога, Покуда Бог не ищет нас. Я сяду на прибрежный камень, Под длинной горною грядой, Под стынущими облаками, Над тихой сизою водой. Я потеряюсь меж косыми Ветвями, я сольюсь с листвой. Я позабуду даже имя, Я позабуду облик свой. Пространства сизого остуда, Воды безмолвной долгий зов… Я о себе совсем забуду: Ни грёз, ни планов и ни слов. Там, где-то на холме покатом, У старого большого пня Я потеряюсь. И тогда-то, Тогда-то Бог найдёт меня. «Когда догорает дневное светило…»
Когда догорает дневное светило И первые звёзды видны, Когда тишина превращается в силу, А сила полна тишины, И темень лесная всё глубже, всё гуще, И к ветке подходит звезда – Тогда тихим шагом идёт Всемогущий Из высей надмирных – сюда. «Да, жить в лесу, молиться пням…» Да, жить в лесу, молиться пням… Не пням, а деревам растущим, Зелёной шелестящей гуще И вверх протянутым стволам. В нерукотворный этот храм Входить и затихать мгновенно. И чувствовать поток священный, Текущий на земле и в небе. И тихо совершать молебен. И сердцем всем, всей сутью знать, Что наша жизнь – не труд, не битва, А непрестанная молитва, А восхожденье к небесам, К Творцу беззвучное движенье Во всём, всегда, в любом мгновеньи. «По небу летит одинокая птица…» По небу летит одинокая птица, Чтоб всей бесконечностью молча напиться. Кружит, неподвижные крылья раскинув, Над старого дерева тёмной вершиной. И вдаль уплывает в закатное пламя, И всей бесконечностью делится с нами. «…» День пасмурный, сырой, спокойный, Весь дальний план из глаз исчез, И монохромный, многослойный Вставал перед окошком лес. Шептались капли неустанно И тихо понимала я, Что мир родился из тумана, Что рядом – лоно бытия. И этот шорох затаённый, Неспешный, монотонный сказ Нас зазывает в Божье лоно. В живой покой, растящий нас. «Как хорошо молчать с простором вместе…» Как хорошо молчать с простором вместе. Как с небом вместе хорошо молчать. Ни славы, ни признания, ни чести, А лишь одна немая благодать. Как хорошо скитаться одиноко В лесу и слышать шелесты вершин, И вдруг увидеть просиявшим оком, Что ты на самом деле не один. |
