Когда Виктор исчезает за дверью ванной, я иду к балкону, открываю французские двери и выхожу на теплый ночной воздух очень поздней весны. Городской воздух далеко не свежий, но он знакомый, и я вдыхаю его, пытаясь успокоиться. Пытаюсь напомнить себе, что что бы ни случилось, я все еще здесь, все еще дома, в Нью-Йорке. Меня не отправили в Россию. Меня не выслали. Я нахожусь среди знакомых вещей, даже если мужчина в соседней комнате мне совершенно незнаком.

Я смотрю вниз с балкона, на улицу, раскинувшуюся на много этажей ниже меня. Я думаю о том, что будет дальше, после сегодняшнего вечера, о годах брака с врагом моей семьи, с человеком, который холоден ко мне, для которого я не что иное, как контракт. У меня внезапно возникла мысль, что прямо сейчас я могла бы отказаться от этого. Это могло бы быть моим выбором. Вместо того, чтобы возвращаться в дом и ложиться в постель с Виктором, позволяя ему раздевать меня, быть внутри меня, я могла бы покончить с этим сейчас.

Я сказала Луке, что выбор есть всегда, и теперь я вижу, что была права. Я могу выбрать жизнь с Виктором, или я могу лишить его невесты. И в этот момент, глядя на бетон внизу, я понимаю, какой выбор сложнее. Но я также знаю, какой выбор правильный. Поэтому, когда я слышу, как Виктор зовет меня по имени из номера для новобрачных, я медленно разжимаю пальцы с перил, бросая последний тоскующий взгляд на бескрайнюю тьму внизу.

А затем я поворачиваюсь и захожу обратно внутрь.

ВИКТОР

Я не из тех, кто часто бывает неуверен. Я всегда гордился тем, что я решительный человек, человек, который знает, чего он хочет. Тот, кто управляет строго и непреклонно, кто не колеблется. Но в этом я впервые не уверен.

Мой первый брак был браком по любви… даже скорее по страсти. Такое не часто случается в кругах, подобных нашему. Катя была красивой, элегантной, с родословной и соответствующим трастовым фондом, и пользовалась большим спросом. Когда-то я верил, что нас привела друг к другу удача, даже судьба. Не было ни ссор, ни слез, ни торга за ее руку, за исключением того, чего хотел ее отец в обмен на брак. Она хотела меня, а я хотел ее, и мы едва дожили до нашей первой брачной ночи, когда она все еще была девственницей. Как бы то ни было, к тому времени, когда это произошло, она была девственницей в самом строгом смысле этого слова.

Мы были без ума друг от друга, и хотя эта любовь со временем изменилась, стала чем-то более мрачным и извращенным, я все еще верю, что это была любовь или все, что я когда-либо знал о ней. С Катей не было вопроса о том, как пройдет брачная ночь. Но с Катериной я не совсем уверен, как действовать дальше. Этот брак, деловая сделка, но я не могу отрицать, что хочу ее. Я уже знал, что она красива, но в кружевах и атласе, идущая ко мне по проходу, она была нереальным видением. На танцполе, держа ее за талию в своих руках и вдыхая аромат ее духов в ноздри, я почувствовал желание, которого не испытывал годами, если вообще испытывал что-то подобное.

Она не девственница. Она знает, что произойдет. Но чего я не могу решить, так это как к этому подойти. Должно ли это быть холодно и бесчувственно, по-деловому? Или мне следует попытаться соблазнить ее, доставить ей удовольствие, чтобы сегодняшний вечер был посвящен не только выполнению контракта? Я не хочу вводить ее в заблуждение, заставлять ее думать, что этот брак будет каким угодно, только не по расчету. С другой стороны, мое желание к ней делает это очень неудобным. Было бы намного проще, если бы я мог просто приказать ей лечь в постель, расстегнуть молнию и быстро завершить наш брак. Но я хочу большего. Я хочу насладиться своим призом. Я хочу насладиться ею.

Я планирую наслаждаться ею еще много раз в ближайшие недели и месяцы, пока она не подарит мне наследника. И если я смогу доставить ей удовольствие, возможно, это будет проще.

Я не хочу пугать свою молодую невесту. Но если и есть один урок, который я усвоил в юном возрасте, так это то, что в этой жизни эмоции означают смерть. Холодность, жестокость, непреклонность, это то, что вызывает у вас уважение, даже страх перед другими, когда уважение невозможно найти. Это то, что поддерживает в вас жизнь. Быть мягким в нашем мире, значит умереть.

Катерина должна это знать. В конце концов, она выросла в этой жизни. Но опять же, моя первая жена, по иронии судьбы с именем Катя, тоже была такой. И она не смогла справиться с моей холодностью, с тем, что она называла безэмоциональностью. Это доводило ее до крайности, пока для нее ничего не осталось. Ее неспособность справиться с суровостью моей жизни стоила ей ее собственной.

Я не хочу этого для моей Катерины. И когда я захожу в спальню с напитком для каждого из нас и вижу ее, стоящую на балконе, у меня по спине пробегает холодок. Я представляю, как она смотрит вниз, думая о том, чтобы броситься вниз, покончить с этим до того, как это начнется. Мне хотелось бы думать, что брак для нее не хуже смерти, но я знаю, что не все согласились бы.

— Катерина, — зову я ее по имени, строго, но не резко. Достаточно громко, чтобы она услышала, но не звучало сердито. — Зайди внутрь, пожалуйста.

Я вижу, как она напрягается, ее спина выпрямляется, как будто она готовится к тому, что ждет ее впереди. А затем она медленно поворачивается, ее подбородок царственно поднят, когда она возвращается внутрь ко мне, закрывая за собой французские двери.

Она действительно видение в своем свадебном платье, принцесса мафии во всех смыслах этого слова. Сильная, красивая, храбрая. Она подходит мне во всех отношениях. Жаль, что мне больше не нужен партнер. Только средство для достижения цели.

— Я приготовил тебе напиток. — Я протягиваю ей граненый хрустальный бокал. — Водку с содовой и лаймом. Я могу приготовить тебе что-нибудь еще, если хочешь.

— Нет, все в порядке. — Ее слова спокойные и отрывистые, и я могу сказать, что она сдерживается. Я не знаю, что именно она сдерживает; гнев, желание, страх, и не собираюсь спрашивать. Она может чувствовать все, что ей заблагорассудится, ночь будет продолжаться. И если все пройдет хорошо, это будет хорошо для нас обоих.

Если нет…

Что ж, я делал более отвратительные вещи, чем заявлять права на красивую женщину в нашу первую брачную ночь, независимо от ее чувств по этому поводу.

Я делаю большой глоток своего напитка, пока она потягивает свой, а затем отставляю его в сторону, жестом предлагая ей повернуться.

— Я расстегну твои пуговицы.

— Их очень много. — Однако она послушно поворачивается, и я вижу, что она говорит правду. Они тянутся от ее затылка до подола платья, и, хотя мне нужно расстегнуть их только наполовину, это все равно пугает. Женская одежда всегда была для меня загадкой.

Я нежно убираю волосы с ее затылка и чувствую, как она напрягается под моими прикосновениями. Ее рука застывает, стакан на полпути к губам, а затем она делает глоток, судорожно сглатывая, когда я расстегиваю первую пуговицу. А затем вторую. И третью. Четвертую…

Я провожу пальцем вниз по ее позвоночнику, прослеживая линию ее кожи, пока расстегиваю еще одну и еще. Время, которое требуется, чтобы раздеть ее, кажется каким-то эротичным, чего я не ожидал. Я едва прикоснулся к ней, и я чувствую, как мой член начинает напрягаться в предвкушении того, что будет дальше, словно разворачиваю подарок на Рождество. Такого чувства у меня давно не было.

Ощущение, которое может быть опасным, если его не остановить.

У меня возникает внезапное желание разорвать платье, расстегнуть пуговицы, разорвать кружево до поясницы и содрать его с нее. Но вместо этого я продолжаю расстегивать пуговицы, провожу пальцами по ее спине, пока мне почти не удалось расстегнуть их до основания позвоночника. И затем, не задумываясь, я поддаюсь внезапному желанию наклониться вперед и прижаться губами к ее коже, между лопатками, вдыхая аромат ее духов. Она мягкая под моими губами, и я думаю о том, какой она будет ниже, о мягкости ее киски, о вкусе ее…