18 июля последовали два указа Временного правительства Правительствующему Сенату. Один — о назначении Верховным главнокомандующим Л. Г. Корнилова, другой — о назначении генерала В. А. Черемисова главнокомандующим Юго-Западного фронта. В тот же день Керенский поздравил Корнилова с этим знаменательным событием и выразил ему пожелания боевых успехов. На следующий день, 19 июля, Корнилов разразился в адрес правительства двумя телеграммами ультимативного характера. Первая гласила: «Постановление Временного правительства о назначении меня Верховным главнокомандующим я исполняю как солдат, обязанный являть пример воинской дисциплины, но уже как Верховный главнокомандующий и гражданин свободной России заявляю, что я остаюсь на этой должности лишь до того времени, пока буду сознавать, что приношу пользу родине и установлению существующего строя. Ввиду изложенного докладываю, что я принимаю назначение при условиях: 1) ответственности перед собственной совестью и всем пародом, 2) полное невмешательство в мои оперативные распоряжения и потому в назначения высшего командного состава, 3) распространение принятых на фронте за последнее время мер и на те местности тыла, где расположены пополнения для армии, 4) принятие моего предложения, переданного телеграфно Верховному главнокомандующему к совещанию в Ставке 16 июля». Как впоследствии узнал Деникин, первоначально эту телеграмму редактировал В. Завойко, пользовавшийся тогда большим доверием у Корнилова и оказывавший на него сильное политическое влияние. В ней содержался пункт с неприкрытой угрозой — в случае, если Временное правительство не исполнит требования, «объявить на Юго-Западном фронте военную диктатуру».
Во второй телеграмме, ссылаясь на первую как на юридическое обоснование новых требований, Корнилов указывал: так как Черемисов назначен без согласования с ним, он требует от военного министра «отменить сделанное назначение», ибо иначе он «не признает возможным принять на себя Верховного командования». 20 июля Корнилов послал телеграмму Савинкову: «До получения категорического ответа на мои телеграммы я в Ставку не выеду». И действительно Корнилов продолжал находиться в Бердичеве до 24 июля, пять дней самовольно не приступал к исполнению своих служебных обязанностей, хотя для фронта было опасно промедление и одного часа.
Такой поворот событий буквально шокировал Керенского. Оп предложил Временному правительству немедленно уволить от должности Корнилова, «если хотим восстановить дисциплину в армии», и предать его «суду по законам военного времени». Но другие министры с этим не согласились. А Корнилов и его окружение, по мнению Керенского, расцепили «эту снисходительность власти как ясное доказательство ее бессилия». И это было очень близко к истине. Хотя Деникин при этом не отрицал права правительства «заставлять всех уважать власть». Но, указывал он, «у военных вождей не было других способов остановить развал армии, идущий свыше; и если бы правительство поистине обладало властью и во всеоружии права и силы могло и умело проявлять ее, то не было бы ультиматумов ни от совета, ни от военных вождей. Больше того, тогда было бы ненужным 27-е августа и невозможным 25-е октября».
Корнилов упорно стоял на своем, пока в Бердичев не приехал Верховный комиссар Филопепко и не сообщил, что все его требования приняты правительством, Черемисов назначен в распоряжение военмина, а временным главнокомандующим Юго-Западного фронта назначен генерал П. С. Балуев. 24 июля Корнилов вступил в должность Верховного главнокомандующего с чувством одержанной победы над правительством.
Призрак «генерала на белом коне», возникший в июне, к концу июля получил, по определению Деникина, «все более и более реальные очертания». Вокруг него сплачивались томившиеся, страдавшие от безумия и позора, в волнах которого захлебывалась русская жизнь. Шли и честные, и бесчестные, и искренние, и интриганы, и политики, и воины, и авантюристы. Но все в один голос говорили ему: «Спаси!» «А он, — резюмировал Антон Иванович, ставший Корнилову ближайшим соратником, — суровый, честный воин, увлекаемый глубоким патриотизмом, неискушенный в политике и плохо разбиравшийся в людях, с отчаянием в душе и с горячим желанием жертвенного подвига, загипнотизированный и правдой, и лестью, и всеобщим томительным, нервным ожиданием чьего-то пришествия, — он искренне уверовал в провиденциальность своего назначения. С этой верой жил и боролся, с нею же умер на высоком берегу Кубани.
Корнилов стал знаменем. Для одних — контрреволюции, для других — спасения Родины.
И вокруг этого знамени началась борьба за влияние и власть людей, которые сами, без него, не могли бы достигнуть этой власти…».
Одним из главнейших направлений стала борьба с большевистской пропагандой и лояльным отношением к ней Временного правительства. В Ставке, а потом и в штабе Западного фронта, ее возглавил А. И. Деникин, считавший эту деятельность большевиков самой серьезной угрозой для фронта. Под его руководством тогда было установлено, что центры большевистской пропаганды и солидаризировавшихся с ней других левых, экстремистских, националистических организаций возникли по всей Европе при финансовой помощи Германии еще в 1915 г. В частности, с тех пор активно действовали в Гааге «Комитет революционной пропаганды», в Австрии — «Союз освобождения Украины», в Дании — «Копенгагенский институт» Парвуса; в Швейцарии — «Комитет интеллектуальной помощи русским военнопленным в Германии и Австрии»; издавался целый ряд газет: в Женеве — «Социал-демократ» (Ленин), «На чужбине» (Чернов и Кац), «Русский вестник», «Родиая речь», «Неделя», в Париже — «Наше слово» (Троцкий) и другие.
С победой революции, по словам Деникина, в Россию хлынули не только боровшиеся за народное благо, но и вся «революционная плесень, которая впитала в себя элементы «охранки», интернационального шпионажа и бунта». Между тем Временное правительство, больше всего боясь обвинений в недостаточности демократизма, говоря словами Милюкова, не раз заявляло, что оно «признает безусловно возможным возвращение в Россию всех эмигрантов, без различия их взглядов на войну и независимо от нахождения их в международных контрольных списках». Исходя из этого, министр иностранных дел потребовал от англичан пропустить задержанных ими Троцкого и других революционеров. По возвращении в Россию, согласно списку из 159 лиц, опубликованному В. Л. Бурцевым (1862–1942), известным публицистом, издателем журнала «Былое», разоблачителем провокаторов царской охранки Е. Ф. Азефа, Р. В. Малиновского и других, все эти революционеры, «вольные или невольные агенты Вильгельма», вышли на большую политическую арену. В. И. Ленин, IO.O. Мартов, Г. Е. Зиновьев, А. В. Луначарский, М. А. Натансон, Д. Б. Рязанов заняли главенствующее положение в большевистской партии, в советах и разных комитетах. 3–5 июля 1917 г. они организовали в Петрограде вооруженное противоправительственное восстание.
Деникин, как и Алексеев, не раз направлял Временному правительству материалы, уличавшие в шпионаже революционера Х. Г. Раковского, украинского националиста А. Скоропись-Колтуховского и других. Особенно важным было сообщение от 16 мая о прапорщике Д. С. Ермоленко, якобы бежавшем из германского плена, но на допросе он показал, что заброшен немцами для агитации в пользу сепаратного мира с Германией. Более того, выяснилось, что это поручение Ермоленко получил от офицеров германского Генштаба Шидицкого и Любаря, которые тогда ему рассказали, что такой же работой в России уже занимаются их агенты — А. Скоропись-Колтуховский и В. И. Ленин. Последнему поручено подрывать доверие русского народа к Временному правительству и отпущены на это деньги через некоего Свендсона, служащего германского посольства в Стокгольме.
Однако правительство усомнилось в достоверности данной информации. И в самом деле, было совсем не понятно, для чего немцам вдруг потребовалось сообщать Ермоленко столь конфиденциальные сведения о таких важных своих агентах, которые совершенно не требовались для выполнения поручавшегося ему задания. Просто для того, чтобы вдохновить его? Но подозревать служащих такой серьезной разведки, как немецкая, в подобном примитивизме не было никаких оснований. Поэтому Керенский продолжал публично дискутировать с Лениным по вопросам политики, в том числе и об отношении к войне и армии, считая, что «свобода мнений для него священна, откуда бы она не исходила». А лидер меньшевиков И. Г. Церетели прямо заступался за Ленина: «Лениным, с его агитацией я не согласен. Но то, что говорит депутат Шульгин, есть клевета на Ленина. Никогда Ленин не призывал к выступлениям, нарушающим ход революции. Ленин ведет идейную пропаганду». Деникину такой подход представлялся легкомысленным.
