Но после июльского восстания в Петрограде министр юстиции П. Н. Переверзев предал гласности через печать письмо Деникина военному министру от 16 мая и заявление социалистов-провокаторов Г. А. Алексинского и В. С. Панкратова, обличавшие Ленина в предательстве Родины. Однако против таких свидетельств с гневом высказались вожди меньшевиков Н. С. Чхеидзе, И. Г. Церетели и министры Н. В. Некрасов, М. И. Терещенко и др. Правительство запретило публиковать в печати непроверенные сведения, порочащие Ленина, и осудило чины судебного ведомства. Исполком Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов 5 июля заявил о неприкосновенности большевистских лидеров и предложил средствам массовой информации «воздержаться от распространения позорящих обвинений» против Ленина и других политических деятелей впредь до завершения расследования дела особой комиссией. Исполкомы Всероссийского и Петроградского советов 8 июля осудили попытку анархо-большевистских элементов свергнуть правительство, но выразили опасение, что «неизбежные меры, к которым должны были прибегнуть правительство и военные власти… создают почву для демагогической агитации контрреволюционеров, выступающих пока под флагом установления революционного порядка, по могущих проложить дорогу к военной диктатуре».

Однако 7 июля Временное правительство издало постановление об аресте Ленина и других видных большевиков. В тот же день Ленин заявил, что он подчинится ему, если его подтвердит ЦИК советов рабочих и солдатских депутатов. Но вечером совещание большевистских лидеров решило: Ленин не должен являться на суд. Ленин, Зиновьев и Каменев, пользуясь «гостеприимством» редакции еженедельной газеты «Новая жизнь», группы меньшевиков-интернационалистов, попросили опубликовать их письмо, разоблачавшее показания Ермоленко и заявление Алексинского и призывавшее партии эсеров и меньшевиков предотвратить «юридическое убийство» заведомых кандидатов в Учредительное собрание. Руководители большевиков перешли на нелегальное положение, Ленин и Зиновьев вскоре укрылись в шалаше на берегу Финского залива под Сестрорецком. И июля «Новая жизнь» опубликовала письмо Ленина и других. 13 июля объединенное заседание ЦИК советов рабочих и солдатских депутатов и ВЦИК советов крестьянских депутатов заявило о недопустимости уклонения Ленина от суда.

В ответ расширенное совещание в ЦК РСДРП (б) 13–14 июля вновь подтвердило прежнее решение о неявке Ленина на суд. 15 июля газета «Пролетарское дело» поместила письмо Ленина и Зиновьева, сообщавшее, что они «переменили свое намерение подчиниться указу Временного правительства», поскольку «никаких гарантий правосудия в России в данный момент пет… обвинения нас в «заговоре» и в «моральном» «подстрекательстве» к мятежу… являются простым эпизодом в гражданской войне… ни один русский революционер не может питать более конституционных иллюзий. Происходит решающая схватка между революцией и контрреволюцией».

Деникин резко осуждал нерешительность Временного правительства. Тем более что Переверзев, начавший борьбу, под давлением Петроградского совета ушел в отставку, а сменивший его на посту министра юстиции А. С. Зарудный начал выпускать арестованных большевиков. Преемник последнего В. Н. Малянтович вскоре заявил, что в деяниях большевиков вообще не усматривается «злого умысла». Говоря об этом, Антон Иванович подчеркивал: «Попустительство, проявленное в отношении большевиков — самая темная страница в истории деятельности Временного правительства. Ни связь большевиков с враждебными державами, ни открытая беззастенчивая, разлагающая проповедь, ни явная подготовка восстания и участие в нем, ничто не могло превозмочь суеверного страха правительства перед обвинением его в реакционности, ничто не могло вывести правительство из рабского подчинения совету, покровительствовавшему большевикам». Состоявшийся в конце июля — начале августа VI съезд большевиков в знак «благодарности» за терпимость к ним объявил меньшевиков и эсеров предателями революции и взял курс на вооруженное восстание.

В конце июля Ставка предложила Деникину занять пост главнокомандующего Юго-Западным фронтом. В переговорах с начальником штаба Верховною главнокомандующего генерал-лейтенантом А. С. Лукомским (1868–1939), сказав, что приказание исполнит, Деникин спросил о мотивах перемещения, предупредив, если политические, то он просит не трогать его с места. Лукомский заверил, что это связано со стратегическими замыслами Корнилова, которыми Юго-Западному фронту отводится главная роль. Снова забрав с собой Маркова, Деникин отправился из Минска в Бердичев. По пути заехал в Могилев.

В Ставке царило оживление. На совещании начальников ее отделов обсуждалась «корниловская программа» восстановления армии, в основе которой лежали уже известные меры, в том числе по совещанию от 16 июля. Правда, чтобы сделать дисциплинарную власть более приемлемой для революционной демократии, в ней предлагалась курьезно подробная шкала соответствия проступков наказаниям. По окончании совещания, оставшись наедине, Корнилов почти шепотом сказал Деникину: «Нужно бороться, иначе страна погибнет. Ко мне на фронт приезжал N. Оп все носится со своей идеей переворота и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича;…и предложил совместную работу. Я ему заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что-либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства… Ну, нет! Эти господа слишком связаны с советами и ни на что решиться не могут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там — пусть делают, что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

— В полной мере».

По прибытии к новому месту назначения, Деникин получил письмо М. В. Алексеева, находившегося на положении причисленного к Временному правительству, или его советника. «Мыслью моей, — писал его бывший начальник, — сопутствую Вам в новом назначении. Расцениваю его так, что Вас отправляют на подвиг. Говорилось так много, по, по-видимому, делалось мало. Ничего не сделано и после 16 июля главным болтуном России… Власть начальников все сокращают… Если бы Вам в чем-нибудь оказалась нужною моя помощь, мой труд, я готов приехать в Бердичев, готов ехать в войска, к тому или другому командующему… Храни Вас Бог!»

Но вместо подготовки к свершению чего-то героического, Деникину пришлось целиком погрузиться в сумятицу стремительно обострявшегося армейского бедлама. В частях фронта царил беспорядок. Революционные организации, воспользовавшись попустительством его предшественников — Брусилова, Гутора, Балуева — превратились в полновластных хозяев, переставших считаться с начальниками. Комиссар фронта Н. И. Иорданский отдавал приказы войскам фронта. Митинги, проходившие в Бердичеве, по сообщениям местной газеты «Свободная мысль», угрожали офицерам Варфоломеевской ночью. Все помнили потрясшую всех зверскую расправу с генералами Г. М. Гиршфельдом, К. А. Стефановичем, комиссаром Ф. Ф. Линде.

В первых числах августа в Бердичев стали просачиваться ободряющие слухи, что Корнилов начинает активизироваться. Любому сколько-нибудь внимательному наблюдателю было видно, что в Ставке уже сложилась атмосфера антиправительственных настроений. В частности, это сразу заметил по прибытии в нее М. М. Филоненко и немедленно сообщил Савинкову. Но к тому времени последний, используя и Филоненко, уже приступил к реализации своего плана по захвату власти. Этот отчаянный авантюрист отводил в нем соответствующее место и Корнилову. Позднее А. И. Деникин писал о Савинкове: «Сильный, жестокий, чуждый каких бы то ни было сдерживающих начал «условной морали», презиравший и Временное правительство, и Керенского; в интересах своих целей поддерживающий правительство, но готовый каждую минуту смести его. В Корнилове он видел лишь орудие борьбы для достижения сильной революционной власти, в которой ему должно было принадлежать первенствующее значение».