Литмир - Электронная Библиотека

Далее Антон Иванович четко сформулировал меры, которые, с его точки зрения, могут еще спасти развалившуюся армию и вывести ее на истинный путь: 1) Временное правительство должно осознать свои ошибки в отношении офицерства, которое искренне и радостно приняло революцию; 2) столица, не знающая армии, должна прекратить военное законотворчество и возвратить все полномочия Верховному главнокомандующему, ответственному лишь перед Временным правительством; 3) оградить армию от политики; 4) отменить солдатскую «декларацию» в основной ее части. Постепенно изменяя функции комиссаров и комитетов, упразднить их вовсе; 5) вернуть власть начальникам. Восстановить дисциплину и внешние формы порядка и приличия (отдавать честь старшим и т. п.); 6) производить назначения на высшие должности не только по признакам молодости и решимости, но и с учетом боевого и служебного опыта; 7) создать из отборных, законопослушных частей резервы во всех родах войск как опору против военных бунтов и ужасов предстоящей демобилизации; 8) учредить военно-революционные суды и ввести смертную казнь в тылу для военных и гражданских лиц, совершивших тождественные преступления. Конечно, резюмировал Деникин, эти меры скажутся не сразу, ибо «…разрушить армию легко, для возрождения нужно время».

Генерал считал, что продолжение войны необходимо не взирая ни на что, даже если потребуется отступление на дальние рубежи. Пусть союзники сейчас, говорил он, не рассчитывают на скорую нашу помощь наступлением. Но обороняясь и отступая, мы отвлечем на себя крупные силы общего противника, который иначе сначала раздавит союзников, а потом добьет и нас. «На этом новом крестном пути, — говорил Деникин, — русский народ и русскую армию ожидает, быть может, много крови, лишений и бедствий. Но в конце его — светлое будущее.

Есть другой путь — предательства. Оп дал бы временное облегчение истерзанной стране нашей… Но проклятие предательства не даст счастья. В конце этого пути — политическое, моральное и экономическое рабство.

Судьба страны зависит от ее армии».

Заключительный аккорд дерзкой и патриотической речи, обращенный к присутствовавшим чипам Временного правительства во главе с премьером, прозвучал как призыв, и наказ, и заклинание, и страстное обличение: «Ведите русскую жизнь к правде и свету — под знаменем свободы! Но дайте и нам реальную возможность за эту свободу вести в бой войска под старыми нашими боевыми знаменами, с которых — не бойтесь! — стерто имя самодержца, стерто прочно и в сердцах наших. Его нет больше. Но есть Родина. Есть море пролитой крови. Есть слава былых побед.

Но вы — вы втоптали наши знамена в грязь.

Теперь пришло время: поднимите их и преклонитесь перед ними.

…Если в вас есть совесть!»

В зале установилась звенящая тишина. Присутствующие оцепенели. По словам Керенского, «все генералы не знали куда деваться». Первым пришел в себя министр-председатель. Глотая горькую пилюлю, Александр Федорович вскочил со стула и, протягивая руку закончившему речь оратору, сказал: «Благодарю вас, генерал, за то, что вы имеете смелость высказать откровенно свое суждение». Позднее, отвечая на вопросы следственной комиссии, Керенский указывал, что Деникин «наиболее ярко изложил ту точку зрения, которую разделяли все», сказал все, что накопилось у генералов и против нового строя, и против него, военного министра. Разница состояла лишь в том, что Алексеев, Брусилов, Рузский, хотя и кипели, но более искушенные в разных тонкостях, сдержали себя, а Деникин, прямой и простой солдат, сказал то, что не могло бы быть сказанным при старом режиме. По его заключению, в своей речи Деникин впервые сформулировал тогда программу реванша и музыку военной реакции, вдохновлявшей тех, кто потом присоединился к корниловскому движению. «Я, — говорил Керенский, — протянул руку Деникину не потому, что был согласен с ним по существу, а чтобы разрядить накалившуюся атмосферу и показать, что свобода суждений куда важнее личных нападок, что правительство, действительно подчинившее свою деятельность праву, закону и правде, может и должно спокойно выслушивать всякое честное и свободное мнение».

Но участники совещания не поняли тогда внутренних высоких помыслов А. Ф. Керенского и, следуя собственному опыту, сочли за благо уклониться от дальнейшего обострения анализа обстановки и ограничились общими суждениями, хотя в целом они солидаризировались с деникинской речью. Клембовский, как выход из безнадежного положения, предложил упразднить единоначалие и поставить во главе фронта своеобразный триумвират из главнокомандующего, комиссара и выборного солдата. Алексеев ограничился одобрением основных положений доклада Деникина. Рузский сопоставлением старой и революционной армий разгневал Керенского, обвинившего его в стремлении к восстановлению самодержавия, хотя именно этот генерал сыграл значительную роль в подталкивании царя к отречению от престола. Отсутствие в выступлениях генералов, по заключению Керенского, «стратегического и политического горизонта» раздосадовало его и произвело на него удручающее впечатление.

Большой резонанс на совещании вызвала зачитанная телеграмма Корнилова. Главком Юго-Западного фронта, перекликаясь с Деникиным, требовал введения смертной казни в тылу, главным образом для обуздания распущенных солдатских банд запасных частей; восстановления дисциплинарной власти начальников; ограничения круга деятельности войсковых комитетов; воспрещения митингов и противогосударственной пропаганды всяких делегаций и агитаторов на театре военных действий. Но, в отличие от Деникина, он предлагал введение в корпусах института комиссаров с правами утверждения приговоров военно-революционных судов и чистки командного состава. Керенский с облегчением воспринял послание Корнилова. В нем, по его оценке, «было некоторое более объективное отношение к солдатской массе и к командному составу». На фоне Алексеева, Рузского и Деникина, показавших «отсутствие всякого стратегического и политического горизонта», Корнилова он воспринял как «человека, шире и глубже смотрящего на положение вещей», по позднейшим его уверениям, по стилю телеграммы он тогда уже понял, что автором ее является кто-то другой.

Брусилов на совещании отсиделся, промолчал.

Заключительную речь произнес Керенский. Оп говорил о неизбежности стихийности в демократизации армии, обвинил генералов в приверженности к старому и в сведении всех причин поражения летнего наступления к революции и ее влиянию на солдат. Как говорил он позже, «вино ненависти к новому затуманило старые мудрые головы». Для них «в прошлом все было прекрасно». «Россия и Временное правительство, — считал министр-председатель, — остались без совета и помощи вождей».

Таким образом, совещание не достигло своей цели. Все его участники разошлись с тяжелым чувством. И Деникин тоже, но в глубине души у него теплилась надежда, что голос генералов все-таки услышан.

Уклонение от активной работы на совещании Брусилову, по-видимому, представлялось самой оптимальной позицией. Однако Керенский расценил ее крайне отрицательно, как показатель того, что Верховный не знает, что ему делать дальше и как продолжать курс с большим уклоном не на командный состав, чего требовали генералы, а на солдатскую массу. На совещании Брусилов, подчеркивал Керенский, «не противопоставил ничего своего этим разговаривающим генералам». Он не был контрреволюционером, по при отсутствии у него ориентировки и больших колебаниях, делал вывод военный министр, «оп не может дальше руководить армией». Усиливавшаяся угроза германского наступления требовала срочной замены Верховного.

Выбор оказался чрезвычайно узким. Назначение человека с программой Деникина, считал премьер, сразу бы вызвало «генеральный взрыв во всей солдатской массе». Оставаясь с Брусиловым, значило идти «навстречу событиям в полной пе-известности». Продолжение операций на отдельных направлениях фронта создавало опасность усиления разрухи и распыления армии. Выбор со всей определенностью пал на Корнилова, только что отмеченного производством в чип генерала от инфантерии, который совсем недавно, 11 июля, предложил «немедленно прекратить наступление на всех фронтах», а 16 июля, как тогда показалось Керенскому, отмежевался от «контрреволюционного генералитета». Кроме того, это совпадало и с возникшим тогда планом Керенского сформировать новый состав правительства «па принципе утверждения сильной революционной власти». И в этой связи Корнилов рассматривался также как кандидат на должность Верховного главнокомандующего, М. М. Филоненко — Верховного комиссара при нем, а Б. В. Савинков — на пост Управляющего военным министерством.

44
{"b":"866470","o":1}