Вероятно, подобные формулировки покажутся несколько категоричными, особенно если смотреть на них глазами советской историографии. Ее оценка русско-японской войны носила сильно политизированный характер: события на Дальнем Востоке выявили гнилость, обреченность царского режима, об остальном умалчивалось. Но при ближайшем рассмотрении факторов, в том числе приведенных Деникиным, картина существенно меняется.
В самом деле, война началась при крайне неблагоприятных обстоятельствах для России. На театре боевых действий японская армия имела свыше 375 тысяч человек, 1140 орудий, 147 пулеметов, флот — 80 боевых кораблей. Иначе говоря, она превосходила русские силы на Дальнем Востоке в 3 раза по живой силе, в 8 раз по артиллерии и в 18 раз по пулеметам, по кораблям в 1,3 раза. Свою задачу японское командование видело в том, чтобы внезапным ударом уничтожить русский флот, перебросить войска на материк, захватить военно-морскую базу Порт-Артур и разгромить русскую армию в Маньчжурии. Русский план на случай войны с Японией предусматривал частью войск противостоять наступлению японской армии, удерживая Порт-Артур, а затем, перебросив подкрепление и перейдя в общее наступление, разгромить противника и высадиться на японских островах.
Начальный период войны показывает, что каждая из противоборствующих сторон действовала в соответствии со своими планами. Но успех сопутствовал японцам. И не только потому, что они обладали перевесом в силах, по и по причине царящей в русском командовании неразберихи. А возникла она вследствие некоего двоевластия, образовавшегося на Восточном театре военных действий. Генерал Куропаткин, командующий Маньчжурской армии, тянул одеяло на себя, а наместник царя на Дальнем Востоке — адмирал Е. И. Алексеев (1843–1918), главнокомандующий на всем театре войны, — на себя, поскольку каждый из них придерживался разных взглядов на способы ведения войны. По возникшим между ними разногласиям они то и дело обращались, жалуясь друг на друга, к военному министру или даже к государю. Терялось время для принятия решений, а конкретные, быстро менявшиеся боевые события на фронте опережали рекомендации из Петербурга. Последние, в свою очередь, принимались без всестороннего учета многообразных обстоятельств и только запутывали дело. Но и эти рекомендации Куропаткин, если они расходились с его мнением, выполнял формально, для видимости, постольку-поскольку. Впрочем, вероятность вакханалии на театре войны в Петербурге не исключалась с самого начала, но для ее предотвращения ничего не сделали. Хотя председатель Совета Министров граф С. Ю. Витте (1849–1915), прощаясь с Куропаткиным, отъезжающим из столицы на войну, полушутя советовал ему: «Когда приедете в Мукден, первым делом арестуйте Алексеева и в вашем же вагоне отправьте в Петербург, донеся телеграммой государю. А там пусть велит казнить или миловать!» Тем не менее эти два медведя оставались в одной берлоге, противоборствуя друг с другом и причиняя тем самым непоправимый вред войскам.
Русские войска терпели поражения. Из них наиболее существенными были: в начале апреля под Тюреиченом; в середине июня под Вафангоу, на направлении Порт-Артура, который японцам удалось отрезать от сухопутных войск; в конце июля под Ташичао, в результате чего японцы перерезали железнодорожные магистрали к портам и обеспечили бесперебойное снабжение своих армий. Несмотря на все это, численность русских войск непрерывно возрастала, и к концу августа они имели перевес в силах.
Куропаткин решает до конца оборонять Ляоян. На подступах к нему разыгралось большое сражение. Наступление трех японских армий 30 августа натолкнулось на ожесточенное сопротивление русских войск. Это повергло противника в смятение. По словам английского военного наблюдателя генерала Гамильтона, японцы уже готовились отступить, но в ночь на 1 сентября Куропаткин приказал войскам отойти на главные позиции Ляояна. Аналогичные установки — не ввязываться в упорные бои — получили соединения и на других направлениях. По заключению Деникина, такая тактика уклонения от боя заранее подорвала «психологически наступательный импульс», внесла неуверенность «в распоряжения начальников и действия войск».
Ляоянское сражение, длившееся 11 суток (24.8–3.9 по н. ст.), развернулось на фронте протяженностью в 75 км. и глубиною в 35. Русской Маньчжурской армии, в 152 тысяч человек при 606 орудиях, противостояли три японские армии общей численностью в 130 тысяч человек при 508 орудиях (командующий маршал И. Ояма). Противник пытался окружить русских, но ему это не удалось. Потери русских достигли 18 тысяч человек, японцев — 23,5 тысяч. Бои шли с переменным успехом, по постепенно наметился перелом в пользу русских. Однако утром 3 сентября, когда войска сражались с особым подъемом, Куропаткин приказал им оставить Ляоян и немедленно отступить по всему фронту на линию реки Шахэ (Маньчжурия, Северо-Восток Китая).
После Ляоянского сражения русская Маньчжурская армия, получив подкрепление в несколько корпусов пехоты и кавалерии, достигла численности свыше 200 тысяч человек при 758 орудиях и 32 пулеметах. Три японские армии Оямы уступали ей во всех отношениях, имея 170 тысяч человек, 648 орудий и 18 пулеметов. Куропаткин решил взять реванш, считая силы своей армии достаточными для перехода в наступление. Войска, по свидетельству Деникина, встретили его приказ с воодушевлением.
Наступление русских войск предпринималось для того, чтобы помочь осажденному Порт-Артуру и добиться перелома в войне. Японское командование решило обороной на подготовленных позициях обескровить наступающих и затем перейти в контрнаступление.
Шахэйское сражение (5—17.10.1904 г. по нов. ст.) для русских войск началось удачно. Восточный отряд генерала Ренненкампфа обошел по флангу и нанес удар. Развитие успеха требовало наступления по всему фронту. Но его не последовало. Более того, Ренненкампф получил приказ приостановить движение отряда, что позволило японцам оправиться от неожиданного удара и приготовиться к отражению наступления русских. Фактор внезапности утратил свое значение. В довершение ко всему, наступление началось в гористой местности и войскам пришлось штурмовать отвесные кручи. Продвижение Восточного отряда захлебнулось. Тем временем маршал Ойяма нанес удары двумя армиями по Западному отряду и центру фронта. Завязались кровопролитные сражения, в ходе которых потери каждой из сторон составили свыше 40 тысяч человек. Исчерпав силы, противники почти одновременно прекратили боевые действия. Таков был финал Шахэйской операции.
Подводя итоги и говоря о причинах ее неудачи, Деникин подчеркивал, что последние связаны не с отсутствием доблести русских войск, а с целым рядом просчетов, допущенную командованием. Среди них он выделял и неверный выбор главного удара (оп был нанесен в горном районе, в то время как на западном фланге фронта лежала равнинная местность, более привычная для наших войск); и допущенная проволочку с развертыванием наступления; и упорные лобовые атаки злосчастных гор, в особенности горы Лаутхалазы, вместо обходных маневров; и отказ от развития успеха отряда Ренненкампфа.
Окончательно поняв, что не справляется с обязанностями главнокомандующего, адмирал Алексеев подал прошение об отставке. В столице это тоже наконец-то поняли, правда, значительно позднее подполковника Деникина. 26 октября государь удовлетворил прошение адмирала. А Маньчжурская армия, значительно возросшая, была разделена на три армии. 1-ю (Восточную) возглавил генерал от инфантерии Н. П. Линевич (1839–1908), бывший командующий Приамурским военным округом и генерал-губернатор Приамурья; 2-ю (Западную) — генерал Грицепберг; 3-ю (Центральную) — генерал барон Каульбарс. Главнокомандующим стал Куропаткин.
«Деникинская сопка»
Восточный отряд Ренненкампфа к моменту прибытия в него Деникина состоял из трех полков 71-й пехотной дивизии, трех полков Забайкальской казачьей дивизии, артиллерии и приданных отряду более мелких частей. Отряд делился на три группы, из которых центральная находилась в Цинхечене, прикрывая гористый левый фланг фронта. После реорганизации Маньчжурской армии отряд Ренненкампфа был включен в 1-ю армию.
