Антон Иванович получил назначение на должность начальника штаба 3-й Заамурской бригады, поднявшись по иерархической лестнице сразу на две ступеньки. Солидный денежный оклад позволил ему в ближайшие месяцы аннулировать долги по «завещанию» и позаботиться о матери. Штаб бригады, охранявшей дорогу Харбин — Владивосток почти в 500 километров, находился на одной из глухих станций. В служебные обязанности Деникина включались вопросы строевой, боевой подготовки и разведки. Он разъезжал с конными отрядами по всему краю, изучал местность и быт населения, знакомился с китайскими войсками, охранявшими внутренний порядок за полосой отчуждения.
Это был совершенно иной мир, которого Деникин не знал. Приходилось открывать для себя новое. Пограничная служба, всегда беспокойная, тяжелая, сильно отличалась от армейской. Там, в его родном Варшавском округе, все было по-другому: мирная жизнь, учения. Теперь же совсем неподалеку — противник. Основные силы деникинской бригады дислоцировались на станциях, между которыми были «путевые казармы», окруженные высокими каменными степами с круглыми бастионами и косыми бойницами в них, с всегда наглухо закрытыми воротами. Между казармами находились землянки, в которых располагались окруженные окопчиком посты, по 4–6 пограничников. Когда один из них в течение восьми часов патрулировал вдоль дороги, другой стоял на посту.
Служба протекала в обстановке постоянной опасности. Впервые объезжая на дрезине бригаду вместе с ее командиром полковником Пальчевским, Деникин увидел трех человек с оружием, пересекавших дорогу. Он спросил:
— Что это за люди?
— Китайские солдаты.
— А как вы их отличаете?
— Да главным образом по тому, что не стреляют по нас…
Кругом рыскали шайки хунхузов. Они состояли из люмпенов, босяков и самых настоящих разбойников. Одни оказывались в них по нужде, другие — в силу преступности их натуры. Шайки возглавлялись выборными начальниками. Действуя в том или ином районе, они облагали данью заводы и богатых китайцев, грабили подрядчиков, захватывали заложников, чтобы получить за них выкуп. Нередко нападали на небольшие русские гарнизоны, случалось, вырезали их; оказываясь в окружении, сражались дерзко, отчаянно, до последнего человека. Пленных русские пограничники сдавали китайцам. Там их допрашивали и судили. Своих хунхузы не выдавали, даже подвергаясь избиениям бамбуковыми палками. Многих казнили публично. Но головы свои, по рассказам очевидцев, они клали под топор с полным спокойствием, даже безразличием. Один пленный хунхузский предводитель, увидев Деникина (никогда, кстати, не ходившего на казни), браво крикнул по-русски: «Шанго капитан, руби голова скорей!» Китайские власти и войска практически не вели борьбы с бандитами. Затравленное и терроризируемое население смерилось с судьбой, смотрело на них как на предначертанное и непреодолимое зло.
К Пасхе 1904 года Деникин получил звание подполковника. Но ни быстрое продвижение по службе, ни хорошее отношение командиров и сослуживцев, ни значительное денежное вознаграждение не приносили ему полного морального удовлетворения. Все-таки не ради этого он оставил службу в цивилизованном Варшавском округе, одинокую мать, своих друзей. В глубине души он чувствовал, что его место — это фронт. Волновало его и то, что война, глядишь, скоро закончится, а он так и не успеет по-настоящему повоевать, проявить себя как боевой командир. Вероятно, думалось и о том, что участие во фронтовых действиях, если повезет, станет надежным трамплином к дальнейшей карьере, откроет важную страницу в биографии профессионального военного. Оп готов был рисковать собой, исходя из принципа «либо грудь в крестах, либо голова в кустах». На фронте офицер продвигается вверх несравненно быстрее.
И подполковник Деникин решил пробиваться в Действующую армию. Однако начальник Заамурского округа пограничной стражи в Харбине генерал Чичагов ответил на его просьбу решительным отказом. Тогда Деникин отправился в Ляоян, в Маньчжурскую армию, возглавляемую генералом от инфантерии А. Н. Куропаткиным, бывшим военным министром и его старым знакомым. Начальник ее штаба генерал Сахаров, бывший сослуживец по Варшавскому округу, объяснил, что Заамурский округ подчиняется их армии лишь в оперативном отношении и возглавляемый им штаб не вправе распоряжаться личным составом округа. Деникин был удручен. Но, как уже нередко бывало, и на этот раз помог ему «господин случай». Вскоре один капитан Генерального штаба Маньчжурской армии попросился по болезни на более спокойную службу. Там все помнили о просьбе Деникина и обратились к генералу Чичагову согласиться на «обмен». Тот не стал возражать. В середине октября, устроив на прощание дружескую пирушку, окрыленный Деникин отправился в штаб Маньчжурской армии.
Аналитик русско-японской войны
Прибывшему в Ляоян Деникину было предложено занять пост начальника штаба дивизии, ибо занимавший его полковник Российский был тяжело ранен. Правда, Антона Ивановича откровенно предупредили, что в штабе том голова «плохо держится на плечах». «Ничего, Бог не без милости!» — ответил он, тотчас соглашаясь. И через полчаса в сопровождении коиного ординарца Старкова, пограничника из донских казаков, прошедшего с ним потом через всю войну и удостоенного звания урядника и солдатского Георгиевского креста, и конного вестового с вьючной лошадью, на которой размещался кровать-чемодан со всем остальным немудреным скарбом, двинулся к месту назначения. 28 октября 1904 года, в самый разгар боев, он прибыл в Восточный отряд, генерала Репиепкампфа и вступил в должность начальника штаба Забайкальской казачьей дивизии.
Русско-японская война 1904–1905 гг., по сути, была первой крупной войной начавшегося XX века, с его бесконечной чередой войн — больших и малых, мировых, локальных и гражданских. Уже она несла на себе печать последствий промышленных переворотов, вершившихся в наиболее развитых странах, в том числе и в Японии. В этой войне выявилась роль военно-экономического потенциала страны, научно-технического и морального факторов. Как никогда ранее, в ходе ее получили широкое применение такие образцы новейшей техники, как пулеметы, скорострельные пушки, минометы, ручные гранаты, радио, прожекторы. Произошли кардинальные сдвиги в оперативном искусстве. Впервые вошли в практику крупные операции в масштабах армии и фронта. Соответственно изменилась тактика общевойскового боя и управления войсками. Приобретен был опыт ночных боевых действий на суше и море, а также взаимодействия разных родов войск, проведения глубоких рейдов по тылам противника.
Эта война стала суровым экзаменом для мнивших себя полководцами, но на деле ими не являвшимися, временем крушения дутых авторитетов с высшими воинскими званиями и взлета военных, находившихся до этого в тени второго эшелона, школой для массы офицеров и кузницей будущих военачальников Российской армии, кому суждено было пройти через ее горнило.
Расчет Деникина целиком оправдался. Война для него стала второй академией. Вершина дивизионного командного звена обеспечила широкий обзор, в сущности, всего фронтового пространства. Информация на этот уровень поступала исчерпывающая. А тесное общение с крупными военачальниками, отличными теоретиками и практиками, и, в частности, с Ренненкампфом, позволяло глубже осмыслить причины поражений и побед, овладевать искусством вождения войск и боевого управления ими. Склонный к аналитике и обладавший некоторым опытом в этой области, Деникин в редкие свободные минуты, подвергал пристальному анализу развертывавшиеся на его глазах боевые действия сторон. И, можно сказать, он стал одним из первых авторов по истории русско-японской войны.
Наблюдения и заметки Деникина на эту тему и поныне не лишены интереса. Они, однако, не востребованы наукой. А ведь, к примеру, вывод, который он сделал, анализируя причины мукденской катастрофы русских войск, представляется весьма важным: «Никогда еще судьба сражения не зависела в такой фатальной степени от причин не общих, органических, а частных. Я убежден, что стоило лишь заменить заранее несколько лиц, стоявших на различных ступенях командной лестницы, и вся операция приняла бы другой оборот, быть может, даже гибельный для зарвавшегося противника».
