* * *
Порой Януш казался и мне тем самым, разбрасывающим серебро без меры и счета, рыцарем, ведь он – в отличие от многих других – делился со мной своими знаниями, был щедр и на совет, и на всякого рода академическую поддержку. Так, например, у меня были успешно приняты редколлегией и опубликованы две статьи в нашем университетском ежегодном альманахе Gaudeamus. Первая статья – о легендарном московском издательстве начала XX века «Мусагет», и вторая – о российско-немецком философском журнале «Логос». Думаю, все это стало возможным не только благодаря моим публицистическим и научным достижениям, но, как ни печально это звучит, именно благодаря коллегиальной протекции Януша и его полезнейшим знакомствам в научных кругах, иначе неминуемо ждать бы мне публикации еще год, толпясь в бесконечной очереди из других студентов и докторантов.
Начиная с Рождества мы с Янушем фон Армансбергом крепко дружили.
Прежде всего нас связывала общая драма – горечь утраты нашего учителя и наставника, профессора Веронези, еще была очень сильна! Быть может, он был мне признателен за то, что я замолвила за него пару слов перед герром Пулером, следователем, ведущим дело по убийству Веронези, и часть бесценных рабочих материалов, включая закодированные рабочие флешки, Янушу, после долгих и нудных переговоров, все же вернули.
Говоря откровенно, моей помощи там было немного. Просто коды были известны лишь двум людям: беспокойному и настырному практиканту Янушу и – увы! – ныне покойному профессору Веронези, но, даже будучи расшифрованными, эти научные документы, полные схем и таблиц на латыни и греческом, были настолько сложными и малопонятными для непрофессионала, что представляли интерес лишь, пожалуй, для их создателя Януша, а отнюдь не для господ полицейских.
Кроме того, мы сблизились с моим молодым коллегой в процессе подготовки свежих, иногда неоконченных и еще не опубликованных материалов Веронези – советы Януша, историка, литературоведа и медиевиста, бывали порой для меня просто бесценны.
Признаюсь, часто эти советы просто спасали меня от неизбежных промахов, в то время когда я должна была отчитываться перед руководством университета о проделанной за последние месяцы научной работе.
Но рядом всегда был мудрый и добрый Януш, и к нему буквально в любое время дня и ночи можно было позвонить и обратиться за помощью и советом – по вечерам он, как правило, пропадал в своей любимой столярной мастерской, доставшейся в наследство ему от деда и расположенной в подвале его собственного роскошного четырехэтажного дома с колоннами и настоящим камином – в этом особняке, точнее сказать, вилле, стоящей на некотором отдалении от города, в горах, я бывала пару раз.
Как же все-таки повезло мне с друзьями, в очередной раз думала я, размешивая ложечкой ароматнейший кофе, заказанный для меня Янушем у владельца ресторана и нашего старого приятеля Maurizio.
Если современные немцы умеют жить – добротно и основательно, в хороших, со вкусом выстроенных домах, и уверенно управляют своими лучшими в мире автомобилями, то итальянцы – умеют жить прежде всего вкусно!
Вот уже слышится голос Celentano или Ramazzotti[37], вы улыбаетесь официанту как старому другу, заказываете свой немудрящий обед или же просто десерт, если вы забежали буквально на полчаса. Официант с вами любезен, даже если вы безбожно опоздали, и неважно, что он потом сдерет с вас три шкуры, подав страшно завышенный счет, все равно!
Ради этих двух минут истинной дружбы с хорошим человеком ничего не жалко, право слово, что ж на него сердиться! Особенно это мне стало понятно в Венеции – в конце прошлого лета…
Ручаюсь – и, думается, многие из вас согласятся – в знойный июльский день, когда, чернея трещинами, плавится раскаленный асфальт и хочется бежать из этого ада в поисках спасительной тени, нет ничего прекраснее беседы со старинным другом на прохладной веранде хорошего семейного ресторана, со свежим хлебом, маслом и восхитительными зелеными оливками, подаваемыми в качестве Tapas[38], и…
И – конечно же – самóй средиземноморской кухни, а сицилийская самая лучшая, поверьте, ничто с ней не сравнится!
Это не кухня – афродизиак!
Шеф-менеджер расточает комплименты вам на итальянском, и сама себе кажешься дивой, просто балериной assoluta[39], в соответствующем окружении…
– …Вечно какие-то истории… Честное слово, ну хоть бы ты меня защитил от себя самой, Януш! – жалобно пропела я, взмахнув рукой и едва не опрокинув высокий золотой бокал со свежевыжатым апельсиновым соком: он слегка покачнулся, но все же устоял, оставив на льняной белоснежной скатерти ярко-оранжевый отпечаток.
– Typisch Anna[40]. Prost![41] – усмехнулся мой многоумный и язвительный друг, поднимая ответный бокал.
– Ты что, издеваешься надо мной? – уже было возмутилась я.
– У-гу-гу… – В ответ донеслись какие-то нечленораздельные звуки: Януш прожевывал сочное мясо, щедро пролитое пряным и острым соевым соусом, пытался ответить, подавая мне какие-то сигналы рукой, и одновременно не мог совладать со смехом.
– Друг называется… Таких друзей сдавать в музей, как говорила моя бабушка, – проворчала я, приступив наконец к трапезе. Ох, вот уж воистину, как же мало человеку нужно для истинного счастья после долгого студенческого трудового дня! Первый же отведанный мной кусочек щедро пролитой соусом рыбы совершенно примирил меня с миром и даже с моим ироничным собеседником. Это действительно что-то божественно вкусное, первой свежести, по Булгакову!
– Анна, пожалуйста, не злись, я просто неудачно пошутил… Кстати, а почему ты убеждена, что этот твой Сандерс невиновен? – Отсмеявшись, Януш посмотрел на меня уже более внимательно, даже пристально и отчего-то без улыбки. Эта внезапная перемена настроений показалась мне странной и даже слегка подозрительной. Что это с ним?
– Во-первых, он не мой, и тебе это известно, Януш, – звонко отчеканила я, благоразумно отставив в сторону бокал с апельсиновым соком. – Во-вторых… просто знаю. Знаю, и все.
– И все же это не аргумент, милая Анна. Такого не бывает, чтобы невиновного просто так посадили, безо всяких на то улик, – задумчиво и примирительно покачал головой Януш, и в его голосе была почти религиозная убежденность, которая передалась и мне. В самом деле, Сандерс мог исказить факты – с него станется, – а я, наивная, как всегда верила, почему-то игнорируя очевидные вещи.
Он, например, утверждал, что ссоры как таковой между ним и Веронези не было, а было некоторое… скажем так, некое недоразумение, связанное с моим личным конфликтом с Веронези, а он меня просто пытался защитить, вот и все! А ведь я с Антонио Веронези не конфликтовала! Да и как бы я могла – скромная аспирантка, каких десятки, – решиться идти на конфликт с маститым профессором, маэстро медиевистики, научными работами которого не устает восхищаться весь просвещенный мир!
Я просто не могла бы этого сделать как из этических, так и эстетических соображений, поверь мне, дорогой читатель!
– А его работа по Лоршским Евангелиям может быть связана с этим дурацким конфликтом с Сандерсом? – спрашивала, а вернее сказать, допрашивала Януша я уже в который раз.
– Анна, дорогая, успокойся, я прошу тебя. Твой бедняга Сандерс не при делах, здесь задействованы совершенно другие люди. Забудь уже эту историю, давай сменим тему, – примирительно заключил спец по историческим вопросам Януш и, в знак особого доверия, чуть наклонился ко мне.
– Послушай, ты не мог бы оказать мне любезность и перестать называть его моим?.. – вновь чуть не смахнув бокал, хлопнула ладонью по столу я. Да сколько же можно, в конце-то концов, издеваться над поэтессой? Сандерс никогда не был моим.
