– Плохо смотрел, вот и не увидел! – возмутился Вадим. – Ты вообще прозаик, в стихах ничего не понимаешь!

– Не надо перебивать, давайте говорить по очереди, – остановил его Эмиль Викторович. – Кто слушает – собирает, а кто говорит – сеет. Так-то.

– Но я только… – как обычно продолжил Вадим.

– Послушайте меня, – остановил его Борисов. – Я расскажу вам одну притчу. Пришел человек к учителю и попросил взять его в ученики. Тот говорит: «Пойдем пить чай». Взял учитель чайник и льет. Чашка уже полная, вот-вот перельется. Ученик не выдержал, закричал: «Учитель, что ты делаешь, не видишь – чашка полная?!» Учитель говорит: «Ты полон собой». И не стал его учить.

– Можно выйти на секундочку? – снова спросил нервный студент с первого ряда.

– Можно, – ответил Борисов. – Но, может, вам уже хватит того, за чем вы выходите?

– Да я покурить!

– Идите, идите, – покачал головой мастер.

Когда Толик закончил свое выступление, начал говорить Вадим:

– У меня от этой подборки сложилось ощущение гармонии, глубокой гармоничности. Да, извиняюсь за множественную тавтологию. Единое восприятие очень цельного мира. Точные образы, «трава, как лес», например, как будто автор рисует с натуры. И ничего онегинского здесь совершенно нет! Онегин мучился ощущением своей оторванности от бытия, он был чужой этому миру. А лирическая героиня подборки – наоборот, и через нее бытие себя и проявляет. Гармонию мира передает через себя. Какая-то даже детская целостность мироздания. Вот тут в стихотворении, например, где героиня спасает шмеля – у нее классно получилось! Я сам был в такой ситуации, пытался спасти шмеля, но из меня плохой спаситель получился – он меня ужалил, и я его убил…

На этих словах все расхохотались.

Улыбнулся и Вадим: «Ну вот, а у лирической героини все получается. И это хорошо. И еще я бы сказал, что стихи эти очень одинокие. Хотя вообще человек наедине с миром одинок. Автор поймал свое внутреннее дыхание, дыхание своей души, а это главное».

Надя решила, что эти стихи очень похожи на Мандельштама периода «Камня»: «Здесь есть детальное восприятие мира, лирический микромир, что очень ценно. Есть дар такого взгляда и дар воспроизведения. Автор – созерцатель, осторожный, сосредоточенный, любящий уединение. Очарованный наблюдатель. Интонационно стихи убедительны, однако присутствует речевая и литературная пыль, с которой автору еще предстоит бороться. Эту подборку можно сравнить с акварелью. Поэтика требует не столько понимания, сколько вчувствования. Присутствуют соразмерность всех строк, ритм, закономерность образного мышления. Тихие, неяркие, но в то же время очень надежные слова. Выраженная душевная тишина, это и есть чудо лирического стихотворения…»

Когда все высказались по поводу подборки, слово перешло к мастеру. «Главная задача нашего семинара, – начал говорить Борисов, – подчеркнуть своеобразие, а не убить, не стереть. Непохожесть дает возможность раскрыться душе, которая нам неизвестна. Нельзя разъять поэзию как труп – все вы помните такое выражение? С другой стороны, можно проверить алгеброй гармонию, но мы здесь все же не математики. Хотя поэзия близка математике точным дыханием, но не формой. Поэзия живая, и каждое стихотворение – живое существо. Помощь семинара заключается в том, чтобы исправить значимые недостатки, если, например, мы видим, что у этого живого существа руки вместо ног. И спасти его можем мы все вместе.

Образование – открытие обоснованного воображения. Дошел до конца – иди дальше. Ум – это наше прошлое. Научитесь видеть красоту. За каждую крошку добра хвалите. И тогда ребенок пойдет туда, где добро, ибо он будет знать, что это такое. Ясность – это ваш свет. Вдохновение есть получение ритма, когда, себя не помня, пишем. Мы внешним пользуемся, чтобы выразить внутреннее. Господь создал мир, чтобы познать себя со стороны. Он во всем и все в нем. Когда автор попадает в личные заграницы, и мы вместе с ним – в его или свой мир. Ведь не будь этой подборки, не были бы сказаны все те слова, что мы услышали сегодня. Поэт растет на чтении. Ваши стихи – самое нужное, потому что это искреннее чтение. Когда читаем классиков – невозможно избавиться от предвзятости, предубеждения. Нужно работать, это работа сердечная – суровая работа. Но доброжелательная. Найти всю доброжелательность и иметь все бесстрашие любви, потому что любовь – суровая штука…»

Перед тем как перейти к подробному разбору каждого стихотворения, Борисов сказал: «Я выражаю свое мнение, но это не значит, что я говорю, как надо писать, ни в коем случае! Чем меньше слов в строке, тем больше воздуха в стихе. А когда торчат отовсюду эти мелкие, ничего не значащие словечки, мы о них спотыкаемся. Слово должно быть точным…»

Надя слушала его с интересом, хотя иногда ей казалось, что слова Эмиля Викторовича не имеют никакого отношения к обсуждаемой подборке. Борисов ей хоть и понравился, но казался слишком мягким – Андрей Мстиславович за некоторые строчки, напиши кто-то из его семинара такое, камня на камне бы не оставил! А Борисов рассуждает о внутреннем и внешнем мире. «К чему все это?..» – размышляла она.

С тех пор, как Лялин стал их мастером, всего за три месяца семинар заметно ожил, – они яростно спорили, оппоненты старались перещеголять друг друга в своих выступлениях, к советам Андрея Мстиславовича прислушивались и радовались его положительной оценке. Наде с сокурсниками по семинару повезло – они искренне поддерживали друг друга, пытаясь найти лучшее решение для каждого стихотворения. И Лялин, несмотря на бескомпромиссность, был наставником на которого можно было опереться, почти сразу между ним и новыми учениками образовалось взаимное доверие и интерес. Порой семинар затягивался, но уходить никому не хотелось. Надя ждала выступления своего мастера и радовалась, когда высказанное ей мнение совпадало с его. Хотя на него обижались или злились – те, в чьих стихах Андрей Мстиславович находил больше недостатков, чем достоинств. Он даже сказал Кизикову на недавнем обсуждении: «Не понимаю, как вы добрались до четвертого курса с такими стихами?» В ответ Леша надулся и затаил обиду. Нет, их Лялин не стал бы пускаться в какие-то общие размышления, а сказал прямо и по существу…

– Ты чего разулыбалась? – Легко пихнул ее в плечо Вадим. – Мастер нравится?

– Нравится, – кивнула Надя.

Сдав последний экзамен по зарубежной литературе, Надя загрустила. С одной стороны, хорошо, когда все зачеты и экзамены сданы, с другой – лето означало, что теперь не будет ни семинаров, ни лекций. К тому же следующий, пятый курс – последний. Ровно через год, примерно в это же время, они отметят получение дипломов – и что дальше?

Вчера ей позвонила Марина – Ветров звал всех на Визборовский слет куда-то в Подмосковье. Вся их компания собиралась ехать. Надя очень обрадовалась этой поездке. На следующий день с утра она была на Савеловском вокзале. Билет в одну сторону стоил двадцать четыре рубля. До поезда Надя успела зайти в привокзальный магазинчик за бутылкой вина и шоколадкой.

В электричке она села возле окна, рядом с ней – Антон и Руслан. Напротив ехали Марина с Мишей и Аня. Остальные заняли места поблизости.

– А я зарубежку сдала на отлично! – похвасталась Надя.

– Да тебе просто повезло! – заметила Марина. – Знаю, как ты готовилась!

– А что, нормально готовилась.

– Да? Слушайте, я звоню Милютиной ночью перед экзаменом, а она там водку пьет над биографией Гюисманса! Я кофе выпила три чашки и все равно не успела все прочитать…

– Вот, а я выпила три рюмки водки и тоже не успела! Результат одинаковый!

– А я решил стать известным рок-музыкантом, – сообщил Ларичев, протягивая к бутылке с вином пустой стаканчик.

– Откуда такие перемены в судьбе? – удивилась Аня.

– Да вот, отстриг бороду, подарил девушке. Вы же заметили, что я без бороды? – Он потер свой подбородок. – Пока шел домой, разбил телефон, а потом попал в милицию. Ночь прошла спокойно, но жестко.