Местные резчики предпочитали кедр и сандал — хотя с первого взгляда было ясно, что в Дасине ни тот, ни другой не росли.

Взгляды колоссов были пристальными, будто они задавали вошедшему какой-то одним им понятный вопрос. А в самом дальнем зале среди статуй богов висел портрет самого императора. Изображение, вопреки окружавшему его многоцветию, было нарисовано в мягких, переходящих один в другой неярких тонах. Выражение же лица оставалось недоступным взору: взгляд императора казался потусторонним, как будто он и сейчас находился в состоянии медитации, которой посвящал свое время в стенах монастыря. Приблизиться к нему вплотную было невозможно из-за расставленных внизу ваз, чашек и плошек, и Орлов тихонько заметил:

— Проще дотянуться до богов.

Ксения покосилась на него с улыбкой.

— Тебе… Вам не нравится здесь?

Орлов вздрогнул от этой неожиданной фамильярности, но Ксения так покраснела, что капитан предпочёл её не замечать.

— Я не знаю, — сказал он. И тем не менее озабоченное выражение ни на день не покидало его лица.

Ксении особенно нравилось бродить по старому Дасину ранним утром. В тумане пустынные пагоды Сина казались сошедшими со старинных гравюр. И чем больше Ксения смотрела на Дасин, тем чаще задавала себе вопрос: как существа, настолько похожие на людей, могли оказаться так далеко во вселенной три тысячи лет назад?

Первый шаг к знакомству сделал принц Цы Си. Спустя три месяца пребывания Орлова и Ксении в выделенных им апартаментах достаточно неожиданно тот прислал им приглашение во дворец. Но и после этого дело сближения двух народов продвинулось мало. Орлов не понимал порядков этой страны, и никто не стремился их ему показать.

В центре Цивея стояло главное здание всех дворцовых построек — Зал Абсолютного Просветления.

Лестница с ограждениями из сверкающе-снежного мрамора вела к мраморной галерее, декорированной резными орнаментами, которая приподнимала зал Престола Дракона над всеми постройками и придавала еще больше парадности его торжественной красоте. Как и в выделенном им дворце, сверкающую покрытой глазурью черепицей золотую трехъярусную крышу с изогнутыми скатами поддерживали красные колонны.

На лестнице, ведущей в зал, располагались площадки, на которых находились семнадцать огромных жертвенников, две черепахи — символы мирозданья — и две золотые вазы для возжигания благовоний, а также солнечные и лунные часы.

Туда послам по-прежнему не удавалось попасть.

Путь к нему лежал от площади Ворот через череду не таких больших павильонов, построенных на высоких террасах из молочно-белого камня с широкими лестницами и ажурными каменными балюстрадами.

Павильоны эти отличались от других строений лакированными узорами на стенах и приподнятыми кверху углами золотисто-жёлтых, слепивших в солнечную погоду своим сиянием, крыш.

Все эти здания тянулись с севера на юг и переходили одно в другое, в просторных залах все было залито светом и запахом цветов. Но стоило сделать хотя бы шаг от них на восток или запад, как человек сразу же оказывался в непроходимом лабиринте других дворцовых улочек, проходов и поворотов. Домам и дворикам не было числа. Если бы не проводник, ведущий их, ромеи легко могли бы заблудиться в неимоверном количестве сложных переходов, идущих от одного строения к другому.

В одном из таких небольших павильончиков и ожидал их Цы Си.

Орлов поначалу рассчитывал увидеть сына императора — как он успел понять из немногочисленных оговорок сопровождавших их повсюду посредников, тот был очень красив и выглядел «как едва распустившийся цветок». Он, впрочем, удивился не так уж сильно, когда Цы Си, с поклоном присевший за столик напротив него, скромно опустил глаза и представился как супруг.

Он взял в руки маленький чайничек, принесённый ему юношами из его свиты, и принялся размеренными движениями разливать чай.

Орлов, поколебавшись, присел в ту же позу — на колени — по другую сторону стола. Когда же Ксения попыталась повторить его поступок, все присутствующие озадаченно оглянулись на неё.

Поняв, что стала объектом слишком уж пристального внимания, Ксения торопливо поклонилась и, краснея, покинула павильон.

— Ваша девушка не успела изучить обычаи? — спросил тем временем Цы Си.

— Она пуглива, как лань, но желает только добра, — ответил осторожно Орлов.

— Понимаю. Я сам некогда был таким.

Цы Си, закончивший разливать чай, посмотрел теперь на него напрямую, и Орлов подумал, что юноша этот далеко не так прост, как хотел бы казаться.

— Отец детей моих заинтересован вами, но мы боимся, что произойдёт как в прошлый раз.

— Посланники моего народа когда-то оскорбили вас?

— Те люди не носили формы с орлом, но были похожи на вас. И это верно — я был оскорблён.

Орлов склонил голову набок.

— Я бы никогда не нанёс оскорбления столь благородному и юному созданию, как вы.

Принц улыбнулся, но глаза его были холодны.

— Вы знаете, как говорить с сатаи, генерал. Но моему сыну уже двадцать пять, и глаза мои достаточно остры, чтобы распознать, что мне хотят сказать.

— Я бы не стал вам лгать.

— Я всё сказал. Сейчас вам лучше покинуть меня. Мы будем думать. И сообщим вам, когда будем готовы решать.

«Сатаи…» — уже оказавшись в саду, Орлов всё продолжал думать про произошедший разговор. Зачем принц позвал его и что хотел сказать? Плохое владение языком всё так же сильно ограничивало его — нюансы удавалось улавливать с трудом.

Невольно он задумался и о том, как назвал Цы Си супруга — если, конечно, говорил о нём. «Отец моих детей».

«Нужно побольше узнать о том, откуда у Сина берётся дети», — подумал про себя Орлов, а затем остановился, разглядывая тоненькую, как тростник, фигурку, стоявшую на горбатом мостике вдалеке.

Вдоль всего парка, где ждала его Ксения, вереницей с запада на восток протянулись большие озёра, в изумрудных водах которых плыли лотосы и кувшинки. Их окружали разросшиеся вековые кипарисы и клены. Тут были обустроены и рукотворные холмы и горки.

Тут и там через парк в разных направлениях бежали дорожки, ведущие к разноцветным беседкам, похожим на праздничные фонари.

А над узкими перешейками, связывавшими озёра между собой, были перекинуты горбатые арочные мостики, на одном из которых и стояла девушка.

Ксения стояла спиной к капитану и смотрела на горизонт — туда, где за пределами города в сизой дымке мерцали те самые Алмазные горы, о которых до сих пор до ромеев доходили одни только слухи.

Она казалась мраморной скульптурой, идеально дополнявшей этот пейзаж, и какое-то время Орлов стоял, просто глядя на неё, опасаясь, что, попытавшись приблизиться, спугнёт эту красоту.

Когда Орлов в первый раз встретил её при дворе, Ксения ничем не отличалась от других. Множество девушек, искавших общества Орлова, были так же стройны и куда более ухожены, чем она. Они украшали себя драгоценностями, как будто те могли заменить их глазам тот блеск, который абсолютно неожиданно для себя Орлов обнаружил в глазах Ксении.

«Если бы всё было по-другому, — думал он, — если бы я встретил тебя десять лет назад…» Впрочем, прошлое нельзя было изменить, и Орлов прекрасно это понимал. Сейчас он мог лишь смотреть, но блеск этих юных глаз не мог осветить его души, не верившей уже ни во что.

Потом, на корабле, Ксения всё больше начинала интересовать его. Своей чистотой, благородством, своей любовью к звёздам — их общей любовью к звёздам, которую, пожалуй, не мог бы разделить с Орловым никто другой. Он сам боялся показать, как интересует его всё то, о чём рассказывает Ксения. Боялся, что кто-то узнает, что адмирал Орлов, член тайного совета Александра, увлекается такой ерундой.

Но сейчас, на фоне голубоватых контуров гор, Ксения была не просто человеком, с которым Орлову было интересно — она вдруг показалась безупречно выточенным из белого камня изваянием талантливого скульптора. Её волосы, сейчас освещённые тусклыми лучами местного холодного солнца, отливали серебром и слегка накрывали плечи лёгкой волной.