Печка затухать стала. Григорий сходил ещё за дровами. Снова почаёвничали да по самокрутке выкурили.

Рассвело скоро, погода действительно успокоилась, как дед и обещал, небо очистилось, солнышко показалось. Рыболовы отыскали улов, собрали вещи, какие метель не унесла, и вернулись вечером к узкоколейке. Дрезина не опоздала. Машинист подобрал их в условленном месте, и поехали они в райцентр, где машину оставили. Покачивалась дрезина на разбитых путях, пыхтел дизель. Прыгал впереди свет от прожектора, слабо освещая путь. Звёзды неслись вдогонку состава.

Улыбчивый машинист раскурил папироску:

— Ночью вьюга была, как вам в палатке ночевалось-то?

— Унесло нашу палатку, — вздохнул Гриша.

— Мы землянку в лесу нашли, — пояснил Петька, — там и заночевали.

— Землянку? — удивился машинист. Он ненадолго задумался, затягиваясь табаком, и продолжил. — Была здесь одна землянка. В ней как-то давно мёртвого лесоруба нашли. Голого и босого. Жена у него осталась с дочкой. Да только эта землянка сгорела давно. Как раз после того случая, — он посмотрел с подозрением на пассажиров. — Может, вы путаете чего?

Григорий и Петька переглянулись между собой, но ничего не ответили.

После слов машиниста Гриша ощутил неприятный холодок на спине и перевёл взгляд в окно. Дрезину трясло на кривых рельсах. Стучали колёса на стыках, поднимался в небо дым от дизеля. Окружающий лес скрывался за темнотой. В кабине все молчали.

Григорий смотрел на своё отражение в оконном стекле и вдруг отчётливо услышал, как незнакомый старушечий голос шёпотом протянул: «Верни-ись».

Изба оказалась хорошая: срубленный лет эдак с пятьдесят назад ладный бревенчатый пятистенок. Он уверенно опирался мощными первыми венцами на фундамент и всем своим видом показывал, что до ветхости ему ещё ой как далеко. Банька оказалась под стать: крепкая, приземистая, с тёплым предбанником, где уже висело на стене штук пять свежих веников и лежала стопка чистых простыней.

Хозяйка этой красоты, Марфа Никитична, подбросив пару полешек в печь, уже растопленную в доме, принялась деловито показывать и рассказывать, где что лежит, откуда носить воду: центрального водоснабжения здесь не было. Её внучка Нюрка играла во дворе. Я ненадолго остановился, воспользовавшись тем, что Никитична озаботилась вопросом обеспечения полотенцами и убежала в избушку неподалеку, через огород — там они и жили с Нюркой, сдавая большой дом желающим провести время в деревенской тиши. Почти рядом текла спокойная речка, обещавшая рыбалку и купание, так что от постояльцев не было отбоя и летом.

Так вот, пока хозяйка дала послабление со своей организационной суетой, я блаженно выдохнул и окинул взглядом окрестности. Солнце ярко светило, а воздухе, вопреки ожиданиям южан, пощипывал морозной остротой. Сугробы блестели, ёлки за околицей стояли припудренные инеем, в небо тянулись вырастающие из засыпанных снегом крыш серые ленты дыма.

Взгляд мой от созерцания округи опустился к играющей Нюрке. Та возилась с тряпичной куклой: катала её на маленьких санках. Видимо почувствовав внимание, она посмотрела в мою сторону. Глаза у меня вдруг заслезились, непроизвольно прищурились: облик девочки поплыл, сверкая бликами, словно я прямо глянул на солнце или мелкая проказница пустила в меня его отблеск осколком зеркала. Я напряжённо заморгал, но тут нечто тёмное надвинулось, перекрыв слепящее сияние и в руки ткнулся ворох чего-то на ощупь ворсистого, застывшего жестковатыми листами. Когда перед глазами разъяснилось, стало понятно: Никитична вернулась с охапкой пахнущих морозом полотенец.

— На вот, подсоби. В избе на верёвочку повесь — дойдут у печки, а то после стирки на дворе вымерзали, — сказала она, всучив мне принесенное. Смотрела в этот момент как-то пристально, будто встревожено. Слегка озадаченный я отправился выполнять поручение. Попутно ещё раз глянул на Нюрку: да вроде ничего блескучего: так, сидит худенькая девчонка, с игрушкой возится.

«Похоже от наста засвет поймал, вот и показалось», — объяснил я себе. Когда опять вышел во двор, девочки там уже не было, а Никитична громыхала чём-то в бане. Я пожал плечами и пошёл дальше осваиваться.

А занесло меня в это удалённое от цивилизации место по следующей причине: решили мы с друзьями Новый год небольшой компанией встретить без городской суеты, всех этих криков и взрывов на улице. Громкого и активного общения с людьми нам всем хватало на работе. Порешали взять несколько дней в счёт отпуска и укатить в одну деревню — Серёга где-то адрес нарыл: дом, баня, лес. Можно и на лыжах пробежаться, и горка с санками наверняка найдётся. Даже с удочкой посидеть есть где над лункой. Красота! Ну а чтоб не суетиться бестолково всей этой толпой привыкших самостоятельно принимать решения людей, я решил заехать на денёк пораньше: разведать что? как? подготовить всё. Решил и рванул прямо с раннего утра на своей старенькой, но не подводившей зимой Хонде. К обеду приехал и всё закрутилось.

Марфа Никитична наконец ушла, тщательно убедившись, что я всё понял по комплектации и технике безопасности в эксплуатации вверенного имущества. Ну а я решил, пока дом медленно, но верно набирал тепло, пополнить запасы колотых дров. Их было полно в сарае, однако хотелось размяться, да и занять себя чем-то было нужно. Почитать, если что, и вечером успею.

Взяв под навесом неплохой тяжелый топор, подступил к куче заснеженных чурок. Первая пошла не очень, потом потихоньку втянулся так, что даже нервно дёрнулся, когда сзади громко окликнули:

— Паря, никак с города в нашу мухосрань?! — у забора стоял, расслабленно опершись на верхушку штакетника, хитровато улыбающийся мужичок в изрядно замызганном синем пуховике и сдвинутой на затылок вязанной, такого же цвета, шапке. Всё лицо его, скомканное складками и морщинками, напоминало облик весёлого гнома из какой-нибудь сказки.

— Да вот, решили от суеты городской у вас спрятаться, — ответил я.

— Что есть, то есть, тишина тут — гробовая. Да и правильно так, по-тихому, без ферверков всяких: он ведь яркостей не того, не любит. А по мне и так хорошо: стакан выпил да к бабе под бочок, если есть к какой. Ну а нет — можно и второй, да третий: по здоровью, в обсчем. Смекаешь, о чем я, паря? — пустился в смутные рассуждения мужичок.

— Э-э, не понял: кто не разрешает? — уточнил я, озадаченный неопределенной отсылкой «он». Председатель что ль какой или, как там ещё бывает, староста? Дак сейчас поди и нет такого. И в смысле — по-тихому? Тусить прям с размахом не собирались, но и как мыши сидеть — стакан и под бочок, — тоже не планировали. Девчонки у нас звонкие: как начнут ржать. Да и мы с Серёгой это дело любим — Саня-то так, он больше молчун.

— А, дак ты совсем не местный? Думал, мож к тётке али бабке прикатил… Ну-у, тады… Ладно, пойду я, паря, а то чей-то заболтался, точно делов нет. Давай, пока, — неожиданно скомкал разговор мужичок и побрёл восвояси, оставив меня с некоторым не совсем осознаваемым, но неприятным осадочком. Его я, правда, отодвинул, опять за колун взялся, а то уж замерзать начал, выслушивая загадочные речи.

Примерно часам к шести в целом всё было готово: дом неплохо прогрелся, дров я наколол в запас, воды еще натаскал из проруби с прицелом на завтрашнюю баню и даже мясо на шурпу поставил потихоньку томиться в большом чугуне в горниле русской печки. Осталось дождаться своих: Серёга с Маринкой, Саня с Наташкой и моя Светка должны были подтянуться на следующий день. Я поужинал салом и варёной картошкой с маринованными огурчиками — часть продуктового запаса была мной уже прихвачена, — тяпнул под это пару стопок в честь завершения важного дела и решил немного прогуляться: Серега говорил, что места вроде спокойные. На улице уже стемнело, но в дом я возвращаться не стал: хотелось немного осмотреться, по деревне зажигались огни, обещая какой-никакой ориентир, да и фонарик имелся.

В целом и впрямь было тихо: так, собаки временами о чем-то гавкали. Я пошел, не торопясь, идущей кругом по всей деревне улице, поглядывая на добротные домишки и невольно прислушиваясь в общей тиши к временами доносящимся звукам обычной жизни. Сделав один кружок, двинулся на второй.