…и подливал парторгу винца.
Потом подали традиционную котлету-каку и много-много водки, после которой и работяги, и контора стали дружно ругать тех придурков, которые навязывают им в директора.
– Какой лозунг придумали: «На работе – работать», – возмущалась Таня, – так и совсем загнуться можно!
– Требуют, понимаешь, чтобы в рабочее время ни капли спиртного! – возмущался кто то из работяг, – Они, что, фашисты что ли!
Потом подали густо посыпанные перцем и зеленью помои, которые хорошо опьяневший трудовой коллектив уплетали под самогон, настоянный на коровьем навозе.
Остатки трезвости заставляли Капусту опасливо переспрашивать соседей:
– Мы на свадьбе, или на похоронах?..
– На юбилее, – уточнил кто-то.
– Ну хорошо, что не ошибся, – успокоился Капуста, – а то на днях на какой-то банкет заглянул, выпил, песни петь начал, танцевать, а мне в ухо влепили: оказалось это поминки…
А секретаря парткома, видимо, последние остатки трезвости покинули: он предложил тост, но выговорить нормально уже не мог:
– Давайте выпьем за само…, само… – лепетал он, но наконец выпалил, – За самоуправство трудового коллектива!
После того, как я выпил за самоуправство, остатки трезвости оставили и меня. Я только и помню, что ничего не помню.
Проснулся я на следующий день в актовом зале шараги, где собрался трудовой коллектив. После вчерашней попойки в зале витал запах самогонного перегара и отрыжки помоями. Туда же товарищ из горкома привёл двух солидных дядей с солидными брюшками, из которых трудовой коллектив должен быть выбрать директора. Товарищ из горкома торжественно провозгласил о том, что сейчас реализуется принцип самоуправления трудового коллектива трудового коллектива, установленный законом о госпредприятиях и предложил проголосовать за предлагаемых кандидатур, которые уже не одну неделю обсуждали в коллективе (и, как я понял, жестоко возненавидели за их желание заставить работать на работе). Видимо, у товарища из горкома уже был разработан сценарий избрания кого-то из пузатых дядей, но спектакль сорвался, когда на формальный вопрос товарища из горкома: «Может у коллектива есть ещё другие кандидатуры», последовал дружный вопль зала:
– Есть!!! Есть!!!
У товарища из горкома и кандидатов в директора округлились глаза.
Слово взял Роберт Робертович, который заявил.
– Коллектив считает, что директором должен быть член коллектива, который хорошо знает, что этому коллективу нужно. Таким человеком является глубоко уважаемый нами Аполлон Эдуардович Клизма!
– Позвольте, – растерялся товарищ из горкома партии, – мы же договаривались…
– О чем это вы за нашей спиной договаривались!!? – заорал кто то из работяг, – А как же гласность?!!
– Вы что это нам навязываете каких то дядей со стороны! – закричал кто то ещё, – Что за административно-командные методы!
Товарищ из горкома растерялся ещё больше.
– Надо бы биографию… программу действий… – пытался перевести он в деловое русло выходящее из под контроля собрание.
Но собрание неумолимо перерастало в балаган.
– Мы все о нём знаем! – кричал зал.
– Программу действий он сам знает! Мы ему вчера…, – пытался кто то выдать вчерашнее, но ему своевременно заткнули рот.
– Клизму в директоры! Клизму в директоры! – начали скандировать несколько голосов.
С похмелья кто-то из работяг не понял, о чём речь идёт и воскликнул: «Директор-клизма!? А чё, клёвое зрелище!»
– Парторг, где парторг! – за последнюю соломинку схватился Товарищ из горкома.
Но парторг, не прохмелившийся после буйного застолья, только повторял заученные вчера фразы:
– Видите, это реализация прав на самоуправство, простите, на самоуправление трудового коллектива… Демократический централизм, понимаете ли, требует подчинения меньшинства большинству… А народ и партия, понимаете ли, – едины…
– Нужны будут новые бюллетени для голосования… – все ещё пытался остановить лавинообразное развитие событий Товарищ из горкома.
– Какие ещё бюллетени?! – закричали из зала, – Открытое голосование! Гласность так гласность! Пусть каждый покажет своё лицо или рожу!
…За кандидатов, предложенных горкомом партии, не было подано ни одного голоса. Ну а на предложение проголосовать за мою фамилию взметнулся лес рук!
Товарищ из горкома держась за сердце покинул зал.
В зале началась какая то вакханалия.
– Клизма! Клизма!!! – победоносно скандировал трудовой коллектив, а прохожие, услышав эти возгласы из открытых окон актового зала, недоуменно останавливались, не понимая о чём речь идёт.
Мужчины пожимали мне руки, женщины целовали, так, что через несколько минут моё лицо от губной помады приобрело серо-буро-малиновый цвет. При этом все спешили сунуть на подпись приказы, которые я обещался издать под угрозой объявления козлом. Но первым реализовал свой план Роберт Робертович, который затащил меня в свежеприобретенный кабинет директора и сунул мне на подпись два приказа.
– Вот этот о твоём вступлении в должность, а этот – о моём назначении на должность начальника отдела, – объяснил он.
Я подмахнул приказы, за что Голицын любезно налил мне рюмочку коньячку.
Потом в кабинет ворвался Капуста и подсунул приказ о его назначении на должность начальника отдела, налив мне стопарик водочки.
Потом в кабинет вплыла машинистка Марина с бокалом шампанского и приказом о предоставлении ей годового оплачиваемого отпуска.
Потом ещё кто-то приходил, что-то давал подписывать, поил какими-то спиртными напитками.
В конце-концов я напился так, что заснул и свалился под стол.
– Сынуля! Что с тобой!? Ты жив!? – разбудил истеричный голос мамы, которая с трудом вытаскивала меня из под стола.
На улице было уже темно. Видимо, я проспал под столом полдня. За это время ко мне принесли и рядом с моим телом положили кучу каких-то бумаг, с огромной запиской: «Уважаемый Аполлон Эдуардович! Это всё надо подписать!»
Пока я разбирал эту кучу бумаг, мама хлопотала вокруг меня.
– Какой ты умница, сынуля! – восхищалась она, – Теперь хоть квартирку отремонтируем! Завтра же отправь к нам бригаду строителей!
– А тут хоть строители есть? – задумался я.
– Да хоть кого-нибудь пошли! – настаивала мама, – Ты же начальник. Я пытался разобраться что за бумаги я должен был подписать, но мама мне не дала это сделать.
– Бросай эту ерунду! – закричала она, – Ты опять трусы не менял – пошли домой! Кстати, у тебя должна быть персональная машина с водителем, а ну вызывай!
Но машины, равно водителя в конторе не было, как и других рабочих и служащих шараги, разбежавшихся отмечать моё избрание.
Пришлось идти домой пешком. По пути мама продолжала излагать план действий:
– Мне из этого дурдома, то есть, школы, уходить надо, иначе от этих дебилов и шизофреников и их родителей – педарасов и проституток я с ума сойду! В общем, назначишь меня своей секретаршей!
– Мама, ты что!? – изумился я.
– Знаю-знаю, сынуля, что на такие должности директора своих любовниц берут. Но ты же не любовницу а маму свою на работу устраиваешь. А работы там никакой нет, так что я хоть домохозяйством займусь, а то с этими дебилами и шизофрениками некогда пыль вытереть.
Дома уже ждал со своими предложениями папа.
– Вот что, сын, – заявил он, – раз ты в люди выбился, выведи в люди и отца своего, которого его ученики за человека не считают. Короче, назначь меня своим заместителем.
– Папа, мама уже…
– Знаю-знаю, сын, мама хочет по-человечески похозяйничать по дому, а я хочу по-человечески отдохнуть. Я, знаешь, лет десять на рыбалке не был, шашлык на природе не жарил. А заместителя у прежнего директора не было, да и не нужен он. В общем работать у тебя в шараге не нужно, но я хоть зарплату буду получать, да тебя, может, какой раз подменить по-семейному придётся.
Утром персональная машина за мной не приехала. Я дозвонился до нового места работы и выяснил, что среди прочих приказов, подписанных во исполнение принятых в нетрезвом состоянии обязательств, я подписал, в том числе, приказ о передаче указанной машины в полное распоряжение её водителя Виталика, который убыл с этой техникой в неизвестном направлении. Пришлось идти пешком.
