– Это вовсе не для детей, – отчитывала она сына. – Если еще раз увижу – накажу.

– А для чего же это? – пытался узнать любопытный Славик.

– Тебе знать еще рано.

Когда родителей не было дома, Славик пригласил компанию, своих друзей. Хотел им показать интересные штучки: может, кто из ребят знал, для чего они, но "надувных игрушек" там уже не было. Тогда ребята по его команде принялись рыться по углам, переворачивая все вверх дном. Попутно опустошили кухонный буфет, плотно заправившись сытным угощеньем. Потом устроили игру в догонялки…

В общем, к приходу родителей в доме был настоящий бедлам. И тогда впервые Славик испытал: что такое стоять в углу на коленках на горохе. Традиция детского наказания, что называется, передавалась из поколения в поколение. А вообще, конечно, наказывать детей надо, и физически тоже, иначе они начинают садиться на голову.

Уже будучи постарше, решил Слава поэкспериментировать, познать некоторые явления жизни при помощи подручных средств. Бутылку, наполненную водой, засыпал карбидом, который нашел на стройплощадке (где, кстати, по вечерам с другими пацанами развлекались тем, что бросали камни в окна строящегося жилого дома), плотно закрыл пробкой и зарыл в сугроб. На следующий день, откопав заледеневший "снаряд", стал испытывать его на прочность, потихоньку ударяя о край кирпичной стены здания. Разумеется, в его руках так рвануло, что облило с ног до головы выпущенным на волю из разбитой бутылки "джином". Это просто было чудо, что ни один из разлетевшихся в разные стороны стекольных осколков не попал ему в лицо, в глаза. А так, боюсь, навеки пришлось бы ему расстаться с неодолимой тягой к неизведанному и смириться с горькой участью инвалида. Однако зрение у него все-таки в будущем подпортится, и на то, видно, была воля Божья, но об этом, господа, позже.

24.

На глазах у маленького Славика происходило много таких странных, отнюдь не детских вещей, что ему их, конечно, следовало бы и не видеть.

В армии происходили перемены, вернее, в ее вооружении. Пальму первенства у некогда главенствующих бронетанковых войск все решительней и активней перехватывали ракетчики. Среди них даже был выделен особый род войск – войска стратегического назначения. То есть теперь именно баллистическим ракетам с ядерными боеголовками отводилась основная роль в нанесении сокрушительного удара по вероятному противнику. В связи с этими переменами Игоря и послали в долговременную командировку на переучивание в Улан-Удэ.

Прошло несколько недель, и надо же было такому случиться, что у Васильевых, соседей Драйзеровых по двухквартирному дому, жену с приступом аппендицита увезли в город на операцию. Николай, ее муж, высокий блондин с глазами удивительно приятного василькового цвета, давно втайне нравился Лене. Нравился, конечно, не только за внешность эдакого русского богатыря, но и за добродушный, покладистый характер. Света, его супруга, постоянно командовала, понукала им, как хотела. И он, как бы безумно ее любя, покорно сносил ее капризы и всячески старался угодить. "Вот бы мне такого, – не раз про себя отмечала Лена, – и что он, собственно, в ней нашел: ни лицом, ни фигурой не вышла?! Воистину говорят: не родись красивой, а родись счастливой."

Лену просто подмывало женское любопытство вызвать этого человека на откровенность, побыть с ним в интимной обстановке. И вот, кажется, удобный случай подвернулся. Она, разумеется, рисковала: ведь ни сегодня-завтра, судя по письмам мужа, он должен был вернуться из командировки. Однако дамская эмоциональность, желание "расколоть" этого редкого красавчика взяли верх.

– Что, сосед, не весел, голову повесил? – не случайно завела разговор Лена, как бы невзначай увидев его на улице, выносящего мусорное ведро. – Знаю, знаю. За хозяина остался. Переживаешь небось?

– Да, думаю, все будет хорошо, операция-то, в принципе, распространенная, – охотно включился в беседу Николай, – наверное, в каждой второй семье кому-нибудь ее делают.

– Оно, конечно, так, только уж лучше под нож никогда не попадаться: мало ли что может случиться во время операции.

– Ну теперь уж ничего не изменишь, – тяжело вздохнул любящий супруг.

– Ты чем сейчас будешь заниматься?

– Да вот уложу дочку спать и сам, наверное, пораньше лягу, завтра, говорят, возможна учебная тревога.

– Да брось ты хандрить. Не горюй: вернется твоя Светка жива и здорова. Слушай, у меня немного спирта медицинского осталось от растирания моих ни к черту негодных почек. Сам понимаешь, сейчас растирать некому – мой на переучивании.

– И что, – простодушно улыбнулся васильковыми глазами Николай, – предлагаешь, чтобы я тебе растер?

– А че покраснел-то? Не бойся, я не Света – работать тебя не заставлю. Просто хочется посидеть, поболтать. Скукота зеленая. Глядишь, и время быстрей убьешь до возвращения своей ненаглядной. В общем, укладывай дочурку, и я тебя жду.

– Да нет, спасибо, – стал вежливо отказываться Васильев, – как-нибудь в другой раз, а то люди еще не так истолкуют. Жена у меня очень ревнивая.

– Ну как знаешь, – стараясь быть спокойной, ответствовала Драйзерова, – хотела о чем-то важном тебя спросить, но ты, вижу, совершенно не готов к этому разговору да еще вдобавок ко всему, оказывается, большой трус.

На том и разминулись. Но минут через сорок послышался робкий стук в дверь.

– Ба, кого я вижу, – с легкой иронией приветствовала Лена, – неужто решились все-таки заглянуть на огонек?! Ну заходи, коли так, милости просим.

На столе быстро появились закуска, двухсотпятидесятиграммовый бутылек спирта.

– Да я, в общем-то, ненадолго, – как бы себе в оправдание изрек Николай, – уж больно заинтриговала ты меня: о чем таком важном спросить желаешь?

– Удивляюсь я вам, мужикам, – Лена указала ему взором на бутылек: разливай, мол, – когда надо быть твердыми, принципиальными… не-не-не, мне чуточку, себе вот лучше побольше плесни, вода, если запиваешь, в той кружке.., так вот, говорю, когда нужно быть надежной стеной, броней защитной для дамы сердца, вы пасуете, проявляете непростительную халатность, равнодушие, безволие, а когда же вам чего-то хочется от дамы, то тут такую завидную прыть выкажете, упорство, что просто вынь вам и положь.

– К чему же это ты так расфилософствовалась? – осторожно спросил Васильев.

– Давай, Коля, сначала выпьем за то, чтобы успешно прошла операция у твоей драгоценной Светы.

Крепчайший напиток моментально ударил по мозгам. Приоткрывший дверь своей комнаты Славик видел, в какой полусмешной и в то же время неприятной гримасе исказились лица его матушки и дяди Коли, сидящего напротив.

– А к тому, Коленька, что вот давеча я позвала тебя в гости как джентльмена, могущего развеять и унять тоску, поселившуюся в душе дамы, составить ей компанию в интересной беседе о том – о сем, а ты же, пока не уловил для себя определенной выгоды, даже согласиться не соизволил. Корыстный ты, видать, мужчина, да?

– Ты что-то не то говоришь, Лена, – обиженным тоном заметил Васильев, – какую же корысть я могу извлечь из нашего с тобой разговора?

– Какой ты прямолинейный, право. Общение с дамой предполагает не только разговор, вернее, не столько разговор, сколько то, что за ним кроется, следует.

– Туманно, Лена, изъясняешься. Можно попроще?

– Можно, но сперва плесни еще. Себе, как полагается, побольше… вот, молодец, а мне немножко… Так, – опустошив свою рюмку, продолжила диалог дама, – на чем это, приятель любезный, мы с тобой остановились?.. Ах, да, ты все хочешь выпытать у меня, что я о тебе думаю?

– Не совсем так, – поправил ее Николай, – ты собиралась сообщить мне что-то важное.

– Это одно и то же, – спокойно отреагировала Драйзерова, – я хотела тебе сказать, вернее, говорю уже сейчас, – язык Лены стал немного заплетаться, – что ты, милый, б-а-альшая половая тряпка, о которую вытирают ноги все, – здесь, конечно, прежде всего она имела в виду его боевую, не церемонящуюся с ним Светочку, – кому не лень, но тем не менее ты мне оч-чень даже симтоксичен… пардон.., симпатичен.