– Тише, пострелята, – буркнул лекарь. – С ног деда не сбейте.

Последний пряник Агап подал Ричу. Тут старик заметил девушку и махнул ей рукой, приглашая присесть вместе с ним на скамейку. Гостья уселась рядом.

– Раньше не то, что нынче, – продолжал Прохор Фомич, тряся бородой. – Раньше и водяного задабривали. Сейчас никто обычаев не помнит. Потому пять весен назад дочь Косого и утонула. Скучно стало водяному, вот он и забрал девку. Водяные они ведь как шахи чиванские, гаремы любят. Когда мне было столько годков, сколько вам, я ужасно боялся кривого Кондрата – мельника с водяной мельницы, что сейчас заброшенная выше по Веже стоит. Слыхали о такой?

Дети закивали.

– Говаривали, что Кондрат каждый год на Жнухову Горку в новолуние открывал свой подпол и кидал в омут лошадь или корову водяному в подарок, чтобы тот мельницу водорослями не оплетал. Поэтому я никогда туда с отцом не ездил. Боялся, вдруг он и меня кинет водяному в услужение.

Дети зашептались.

– Кондрат мне был страшнее болотного Гарта. Тогда еще ворон не забрал его колдовскую душу.

– А зачем ворону его душа? – спросила девочка с голубой лентой в косицах, внучка Прохора. Она подошла к деду и забралась к нему на коленки.

Белобрысый соседский мальчишка Картыш фыркнул:

– Души чародеев слишком тяжелы, чтобы подняться в небеса. Вот птицы их и уносят к Боженьке.

– А вы этого Гарта видели? – спросил Ефимка, рослый худой мальчишка, перебиравший в ладони маленькие камешки для игры в каток.

– Один раз токмо. У хлеборобов в полях. Росточком он невелик был, а силен. Такую грозовую тучу унял, помню. Поднял над головой свою палку, крикнул тарабарщину какую-то – и нет тучи. Рассосалась вся.

– Ух ты! – выдохнули дети.

– Жаль, сгинул колдун опосля через год. Мертвецы округ его башни теперь хороводы водят.

В повисшей тишине девчушка на его коленях пропищала:

– Дед Прош, а Рич черного рыцаря видел.

Мгновенно поднялся ребячий гвалт:

– Брехня! Костыль заливает все! Он врет!

– На Гартову топь на двоих-то ногах не дойдешь, а он будто бы доковылял ночью на своей коряге, – Картыш сморщил веснушчатый нос.

Рич понурился. А Картыш продолжил:

– А если и правда, как же он от рыцаря убежал? Ха-ха. Может, ты лягушку за утопленника принял, да и та бы тебя догнала.

Ребята захихикали.

Ну вот, опять. Тиса зажмурилась. В памяти кусочками мозаики вспыхнули картинки: фонарь на болоте, черные руки, шлем в тине, выпавший костыль. Девушка взялась за голову, усилием воли останавливая калейдоскоп.

– Рич вас не обманывает, – дрогнувшим голосом произнесла она. – Он действительно видел рыцаря.

Дети раскрыли рты от удивления. Мальчишка повернулся к нежданной заступнице, в глазах его светилась благодарность. Зато вопросительный взгляд лекаря сделался столь красноречивым, что Тиса удрученно прошептала старику на ухо:

– Дед Агап, я снова вижу.

– Пойдем-ка, помощница моя, чаю вскипятим, – Агап поднялся со скамейки. – И ты, дружок, зайди-ка в дом, – сказал старик Ричу.

Войнова вошла за ними. Под шагами заскрипели половицы. Потолок был так низок, что подними Тиса руку, то пощупала бы его старую штукатурку. В тесной кухоньке Агап налил из высокого жбана воды в чайник и поставил на печь. Через ее решетку видно было, как тлеют угли, зарывшись в золу.

Лекарь перевел взгляд с помощницы на Рича, хмуря кустистые брови.

– Это правда? Ты ходил на болото? – строго спросил он.

Тиса едва расслышала, как мальчишка прошептал себе под нос:

– Мне нужно было.

– Единый! О чем ты думал?

Мальчик скосил глаза на чайник, который начал шипеть, разогреваясь.

– Я поспорил с ребятами с базарной на пару гривенников.

Агап хлопнул себя по бокам.

– Ты слышишь, Тиса? Поспорил он, горе луковое! Вот взять хворостину вишневую да отстегать по мягкому месту! Гартова топь – не место для игр. Ты это понимаешь?

– Да, – протянул Рич виновато и ниже опустил голову.

Старик вздохнул, присел на табуретку у сложенной поленницы и положил руки на колени.

– Прошу тебя больше не ходить туда. Что скажешь? – спросил устало.

– Не буду, дед Агап. Честное слово!

– Хорошо, – сказал тот. – Теперь иди к ребятам, там Зинаида уже, верно, виноград с огорода принесла. А мне с Тисой поговорить нужно.

Рич вышел, и помощница поняла, что настала ее очередь признаваться. Она только сейчас поняла, как отчаянно ей хотелось поделиться своими страхами. Старик слушал ее внимательно, не перебивал.

– Третье за месяц, – девушка огорченно приложила ладонь ко лбу. – Я так надеялась, что они оставили меня навсегда. Уверена, что хорошо отгородила свое сознание, как ты меня учил. Но как только услышала о рыцаре, видение вдруг нахлынуло. Фу, он был весь коричневый, почти черный, – Тиса скривилась от отвращения. – А на голове шлем.

 Агап Фомич вздохнул, в раздумьях потирая бороду.

– Возможно, видение стало слишком для тебя впечатляющим.

– То есть?

– Ты увидела волнующее событие, и от этого обострились твои чувства. Тебе теперь будет сложнее замыкать в памяти свои видения. Нужно сызнова работать над собой. Или выпустить свой дар на волю, научиться им управлять.

– Но я не хочу!

– Солнце, может быть, тоже вставать не хочет, но как видишь – светло на улице.

Тиса закрыла глаза, вспоминая давний разговор.

– Мам, почему мне снятся эти сны?

– О, милая, ты у меня непростая девочка.

– Мама, я что – вэйновка?

– Нет, дорогая. Ты не вэйна. Ты – ищущая. Это великий дар видеть людей на расстоянии, – женщина прикоснулась губами ко лбу дочери.

– Так я вижу будущее?

– Тогда бы ты была пророчицей. Нет, ты видишь настоящее. Я напишу другу твоей бабушки, профессору Мо Ши. Ты поедешь в гимназию для одаренных детей в Оранске. Хоть это твоему отцу и не нравится. Но он знает, как опасно стоять у судьбы на пути. Ты будешь счастлива, дочка.

Мама снова целует ее в лоб.

– Так мы переедем в Оранск?

– Нет. Мы с папой останемся здесь. Ты же знаешь, он не может оставить службу.

– Тогда я не хочу ни в какую школу!

Девушка почувствовала на своем плече ладонь старика.

– Не горюй, дочка. Пути Божии неисповедимы.

Несколько дней после этого Тиса засыпала с тревогой – боялась новых видений. Но, слава богу, ночи оказались спокойными. Из благодарности она спозаранку отправилась в храм на базарной площади – еще за «воскрешение» Трихона обещала воздать молитву Единому и святой Пятерке.

Пять стен храма держали купол и символизировали святых – Жнуха, Небела, Лею, Косиницу и Вэю. Купол же символизировал Единого Творца, объединившего пятерых святых для сотворения мира и отдавшего свою кровь ради жизни человечества. У пятой стены Вэи были приставлены леса. Тиса догадывалась, кто трудился с кистью над тусклыми рисунками, изображающими сцены из Святого писания. Про вэйновскую стену всегда забывали, откладывали восстановление образов в долгий ящик. И как прибыл колдун, тут же спохватились.

– Привет, Симон! – задрав голову, крикнула Тиса стоящему на вершине лесов мужчине. Голова его была повязана платком, длинные волосы забраны в хвост на затылке.

Симон заметил ее и помахал кистью.

– Не спускайся, – крикнула ему Тиса. – Передавай Ганне привет от меня!

– Ладно! – донеслось сверху.

Художник продолжил подкрашивать очи дракона Вэи лазурью. Когда мазок получался особенно хорош, широкие брови Симона гордо взлетали. Тиса еще минуту наблюдала, как вырисовывалась голова святого дракона Вемовея, затем отправилась дальше. По дорожке ко входу в храм к ее ногам бросились с лаем три дворняжки. Из тех, что чем мельче, тем противнее. Войнова в растерянности застыла.

– Цыц! – услышала она голос Рича. Мальчик сидел на ступеньках храма в компании слепого Макарки. На лице старика, сморщенном, как персиковая косточка, выделялись широко распахнутые глаза, затянутые бельмами.