– Э-э, милочка, мы верно едем к Увегу?

Она окинула девушку взглядом – от чумазого лица до пыльных разодранных брючин, видневшихся из-под юбки. Острый нос дамы поморщился, будто к нему поднесли тухлое яйцо.

– Да, – Тиса кивнула, собираясь двинуться дальше.

– Подождите, я не закончила! – воскликнула женщина. Она обернулась и укорила кого-то, сидящего рядом: – Вот куда ты меня везешь, Филипп?! Здесь совершенно не знают, что такое этикет. Никакого уважения. Как я и предполагала, это кошмарное место.

– Ма, не начинай, – ответил ей приятный баритон. В сумраке кареты Тиса различила тонкий мужской профиль.

 Острый нос дамы снова повернулся к Тисе.

– Скажите, милочка, сколько до Увега осталось? Я должна знать, как долго мне еще страдать от этой тряски.

– Полтора часа, никуда не сворачивая, и вы прибудете в Увег. Еще есть вопросы, сударыня?

Пожилая дама, сверкнув глазами, оставила девушку без ответа. Крикнула вознице:

– Трогай!

Карета тронулась. До Тисы долетели слова «невоспитанная» и «оборванка».

Добравшись до дома, девушка воспользовалась сумерками и прошмыгнула в свою комнату никем не замеченная.

Она плыла в тумане, качалась на его ватных волнах.

– Я прибыл на место, – чей-то далекий голос.

– Ты знаешь, что делать, – раздавшийся в ответ приказ словно толкнул ее. Волны тумана захлестали сильнее.

– Тотум слишком долго принадлежал одному хозяину… не забрать… владелец должен сам отдать его, затем уничтожь всех, кто прикасался к… – слова появлялись и пропадали, словно пузыри со дна омута.

Туман рассеивался медленно, ввергая ее в непроглядную тьму.

Камилла закончила размешивать тесто в круглобокой кастрюле. Пухлые руки ловко накрыли его льняным полотенцем и поставили греться на уступок печи. На обеденном столе стояла тарелка с яблочным вареньем для будущего пирога. В другой раз Тиса уже макнула бы в него палец и облизала, но сегодня ее ничто не радовало.

– Не знаю, какое тесто получится. Мука новая. А на Жнухову Горку приготовлю пирог с орехами, медом и облепихой. Мне Петровна рецепт дала. Пальчики оближете! Яшка мой на следующей неделе в станицу заступает на пятую сторожу, как ноги носить-то будет?                 Говорю, забегай ко мне на кухню, сынок. Что в солдатской столовой Жич кашеварит? У него не разъешься. А он мне: «Мать, не кудахчи. Я не голоден».

– Проголодается, сам прибежит, – хмуро ответила Тиса.

Сегодня она проспала до обеда. Полежав в лохани с ромашковым отваром, заметила, что от вчерашних царапин мало что осталось. О вчерашнем спуске по насыпи напоминали только небольшие синяки на ногах да шишка на макушке. Клеверный бальзам помог.

Камилла взглянула на девушку.

– Ты что-то бледная сегодня. Не заболела ли?

Та отрицательно махнула головой. Не рассказывать же, что вчера из-за ее крика погиб шкалуш, и теперь ей предстоит тяжелый разговор с отцом. Как бы там ни было, совесть на том настаивала: ну не могла Тиса утаить от отца гибель чужака в скалах. Она вздохнула, понимая, что последует за этим разговором. Батюшка снова поручит своим солдатам следить за ней. Конечно, отделаться от такой охраны легко, но все-таки не хотелось и дня таскать за собой этот хвост. Но это еще не все. Ночами опять нарисовались видения, и блокировать их стало намного сложнее. Сплошной бред, от которого просыпаешься в поту.

Камилла тронула бледный лоб хозяйки.

– Вроде не горячий… Я чай мятный заварила, налить тебе кружечку?

– Нет, спасибо, просто голова немного болит, – соврала Тиса.

– По мне, так голова всегда болит от голода, – стряпуха смахнула со стола остатки муки в ладонь.

Слушая кухарку вполуха, девушка повисла на локтях на подоконнике и рассеянно наблюдала за строем солдат, пересекающим двор, пока тот не скрылся за голубиной башней. Она скользнула взглядом ко внутренней проходной и заметила отца, разговаривающего с Витером и Кубачом. Они загораживали собой четвертого собеседника. Когда капитан сдвинулся на шаг, не поверила глазам: последним оказался не кто иной, как давеча усопший шкалуш.

– Живой! – радостно прошептала Тиса.

– Кто живой? – не поняла Камилла.

Но Войнова уже выскочила из кухни. Миновав коридор и узкую переднюю, вылетела на крыльцо и замерла у столба, подпирающего козырек, прислушалась.

– Говоришь, в Горной Рудне охранником работал? – спросил отец.

– Да, при кабачке, – кивнул шкалуш.

– Кабачок случайно не огородный был? – хохотнул Кубач.

– Никак нет, – промямлил паренек.

– Значит, опыт какой-то есть, – одобрительно кивнул отец. – Хорошо. Витер, возьмешь к себе мальца.

– Но капитан… – тот явно не впечатлился сомнительным приобретением.

Отец строго взглянул на подчиненного, а паренька похлопал по плечу.

– Только служить в пограничной страже – это тебе не двери кабака стеречь. Здесь, брат, родину защищать придется.

– Постараюсь не подвести! – проникновенно сказал шкалуш.

Командир кивнул, за хмурым видом чувствовалось его одобрение.

– Витер, распорядись по поводу белья, койки. Как обычно. И уж больно тощий… Скажи Жичу: две порции мальчишке давать в течение месяца.

– Думаешь, откормим, Лазар? – Кубач продолжал потешаться.

– Будет сделано, Лазар Митрич, – Витер хлопнул новобранца по второму плечу. Ноги паренька дрогнули. – Проявлю особую заботу.

– А вы, молодой человек, осваивайтесь, учитесь. Не посрамите свое училище. Успехов.

– Спасибо, – поблагодарил шкалуш.

Подождав, пока капитан и Кубач скроются из виду, Крохов повернулся к новобранцу.

– Значит так, салага. Запоминай. Сначала в баню. Затем в цирюльню, патлы состричь. Бабью красотульку с головы снять.

– Это обод чести, – гордо произнес горец. – У нас такие все мужчины носят.

– Будешь в Рудне – носи хоть юбку с панталонами. Здесь тебе пограничная часть, а не бордель. Я понятно выражаюсь? Не слышу ответа!

Шкалуш опустил голову.

– Так точно.

– А это что за нитки на шее?

– Оберег.

– Ну ладно. Баня за голубятней, как зайдешь – первая дверь налево, – старшина указал направление. – На складе у Шилыча получишь набор белья, сапоги, мыло…

– А оружие? – протянул шкалуш, поглядывая на боевую саблю в его ножнах.

– Не наглей, пацан. Обойдешься пока своей дубинкой. Кру-у-угом! Шагом марш в баню!

Тиса проводила взглядом широкоплечего Витера и щуплого шкалуша. «Точно волкодав с котенком», – подумала она. Но на душе полегчало: парень-то жив оказался. Слава Единому и святой Пятерке. Нужно в храм сходить, свечу поставить.

Когда позже она появилась в лазарете, Агап как раз закончил врачевать Рича. К его большой радости, Тиса отдала ребенку энциклопедию древних. После вкусного чая с кизиловым вареньем в теплой компании девушка три часа провела с Агапом за перебиранием содержимого буфетных полок. Сортировали баночки, скляночки, мешочки и пакетики. Ненужное или просроченное летело в мусор. Ревизией они были обязаны Глафире, которая хотела вытереть пыль на переполненных полках и нечаянно разбила бутыль. Настойка лапчатки растеклась и замочила лекарскую утварь.

– Как дела в лавке? – молодая травница вытерла влажной тряпкой пыль с пузатого кувшина. За последние дни она ни словом не обмолвилась о своем походе в скалы.

– Паршивец опять поднял плату.

– Так я и знала, – Тиса цокнула языком. – И на этом, боюсь, не остановится.

Агап близоруко поднес бумажный сверток к глазам, развернул, понюхал, отложил в сторону.

– Не лучше ли все же собственную лавку открыть? – помощница покосилась на старика.

– Мы уже говорили об этом, – буркнул тот, разворачиваясь к ней спиной.

– Ну почему, дед Агап? Почему нет? – выглянула Тиса из-за его плеча. – Я бы сама управляла ею. И убирала, и полы бы мыла, пока мы не будем в состоянии нанять человека.

– Говорю – нет, значит, нет, – лекарь составил бутыли с настойками в сумку. – И полно об этом. Ландус продал сбор от мигрени, а также мази от мозолей. Последней у меня еще пять банок в погребе, а вот сбор нужно сложить.