Кредис погладил бороду, опускающуюся на его грудь.

– Не передумал. Сделаю, что в силах моих малых.

И началась гонка. Десяток, что дал ему Троям для сопровождения, не ждал, и Кредису пришлось бежать вместе с ними, путаясь в своей серой мантии. А потом кричать, звать, мягко убеждать горожан. Элим и Троям ранее не врали. В домах остались очень немногие. Но чаще всего это были упрямые старики или семьи с маленькими детьми, которые ни в какую не хотели покидать своих домов. Пока Кредис успокаивал одного вздорного старца, который держал на руках растрепанного рыжего кота, без которого идти никак не желал, прогремел первый взрыв.

Старейшина церкви Одина обернулся как раз вовремя, чтобы заметить оседающее трехэтажное здание. Судя по ажурной крыше, что проваливалась сама в себя, это был богатый бордель или трактир. Когда Кредис вновь повернулся к старику, с которым спорил, ни его, ни кота уже не было рядом. Тот, схватив какие-то пожитки, быстро улепетывал по улице. Так и пошло, что под постоянный грохот взрывов пороха выводить людей из домов стало куда проще и быстрее.

Когда вновь прогремел грохот и просела еще одна крыша, Кредис невольно воскликнул:

– Сколько же у Элима было проклятого пороха?

– Немало. А еще в городе был оружейный склад для легиона «Забвение». Его мы тоже взяли для потехи! – ответил ему неожиданно хмурый декан десятка. – Быстрее, Вашество, а то взрывы уже почти до нас докатились.

На центральной площади они столкнулись с Альтом и его людьми. Капитан наемников с закопченным лицом прижимал к себе перевязанную левую руку и ругался на всех вокруг. Теперь они вместе отступали через город, где все чаще раздавались взрывы с разных направлений.

Кредис не привык к такому хаосу. Повсюду был шум, бежали испуганные люди, кто с узлами и котомками, кто с пустыми руками. Десяток легионеров, сопровождавших его, направились по улицам к юго-западному краю города, стараясь, где это возможно, помогать людям. С удивлением Кредис понял, что он успевает как-то говорить с некоторыми, успокаивать их, хотя сам был страшно испуган. Чем-то это напомнило ему его первый приход, когда в маленьком городе на границе Великих Степей случилась вспышка чумы. Как ни странно, эта мысль успокоила его, и дальше священник вел себя увереннее.

Уже почти выйдя из города, они встретили большую семью с тремя детьми. Кредис сразу подхватил на руки младшую девочку, сжимающую в руках тряпичную лошадку, и они продолжили идти узкими улочками. Пришлось немного отклониться к югу, чтобы помочь этой семье. Едва выйдя за черту города, Кредис сразу повернул голову на северо-запад, к балке, по которой Элим планировал отступать. И увидел пылающий ад. Все деревья вокруг оврага горели, с юга к балке пытались пробраться войска легиона «Забвение». Однако огонь не давал им подойти ближе пары сотен метров. Что творилось в самом овраге, Кредис даже боялся представить! Похоже, Элим в этот раз где-то ошибся. Если все их войска загнали в овраг и подожгли деревья…

– Уйдем вместе с жителями на юг, – решил наконец он. – Обойдем солдат «Забвения» с юга и выйдем к западному концу балки. Надеюсь, там удастся догнать Элима и остальных.

Если будет кого догонять. Эту мысль Кредис вслух не высказал, лишь мысленно помолившись Одину. Декан легионеров, так же мрачно смотрящий на огонь, кивнул.

Илаим сильно морщился, потирая растянутое после неудачного падения плечо. Ему неплохо удавались номера, когда надо работать с публикой, играть для нее. Клоунады, исполнение роли ассистента во время сложных фокусов, когда было необходимо привлечь к себе внимание в нужный момент. А вот акробатика была явно не его делом. На больное плечо опустилась тяжелая рука.

– Точно уверен, что хочешь уйти, сынок?

Отец за последний год очень сильно постарел. Не столько телом и лицом, сколько душой. Эмоциями. Не было прежней радости и ожидания чуда. Не было сил показывать чудеса самому. Радость вообще, кажется, покинула его. Он слишком себя винил.

– Да. Я навсегда останусь с цирком душой, но все же я скорее актер, как мне кажется. – Он высвободился из хватки отца. Повернулся, заглядывая ему в глаза. – «Каждый цирковой должен быть немного актером, а каждый актер – немного цирковым!»

Отец не рассмеялся, как бывало до того, как мама, которая постоянно повторяла эту фразу, умерла. Отец Илаима был прекрасным воздушным гимнастом. Но вот публику привлечь не умел. Этим занималась мама, которая на трапеции больше играла, чем демонстрировала акробатические таланты. Когда они выступали вместе, в отце тоже что-то загоралось. Что-то, что делало их совместные выступления настоящим чудом. Пока в один ужасный день он не удержал ее.

Илаим отца ни в чем не обвинял. Мама сама настаивала на том, чтобы делать номера все сложнее и сложнее. Это был ее риск и ее награда. Вот только отец думал иначе и винил только себя. Отчасти Илаим боялся, что как только он уйдет из труппы, отец совсем сдастся. Сорвется или сопьется. Но сделать ничего не мог. С самого детства цирк был для него местом чудес, он учился тут всему понемногу и был счастлив. Но уже год как чудес больше не было. Если Илаим останется тут еще немного, то сломается он сам.

– Все в порядке, отец. Я догоню ту труппу актеров, что мы видели вчера. Уверен, легко вольюсь к ним. Как минимум, комедийные роли мне точно будут удаваться великолепно, после наших со стариком Спирком клоунад.

Отец пожевал губы и кивнул. Взгляд его стал еще более тусклым. Илаим чуть было не поддался. Но нет, он не может больше тут оставаться. К тому же он всегда знал: его призвание – актерская игра. Мама была хороша и в акробатике, и в представлении, отец только в акробатике. Сын же их оказался только актером. В этом он видел свою жизнь.

Поэтому на следующее утро, не оглядываясь и не прощаясь, пятнадцатилетний Илаим навсегда покинул цирк, в котором родился и вырос.

Вплоть до самой катастрофы в Капитуле Илаим искренне верил, что, побыв еще немного рядом с Альмерином, он уйдет. Но после того, как взрыв уничтожил столицу, выбора не было. Он должен был помочь остальным. Не мог их оставить сейчас. Альмерин слишком часто спорил с Корал, Тремор раздражал всех своим идиотизмом, а Элипг – высокомерием. На Советах Илаим играл дурачка, отпуская шутки в адрес других богов, а потом общался с ними отдельно. Для каждого у него была своя роль, та, что лучше подходила, чтобы человек открылся.

И Илаим вынуждал их всех говорить с ним. Выслушивал их всех. По большей части уже молча. Главное ведь было – просто дать возможность высказаться, выпустить пар. Честно говоря, Илаим не был уверен, замечает ли кто-то из них его работу, но это было и неважно. Он хотел быть актером, но став случайно богом, принял на себя ответственность за людей Империи. Просто его роль была не в том, чтобы думать и выступать перед толпами подданых, принимать важные решения и придумывать гениальные способы использования Семени Хаоса. Его роль была в том, чтобы эти разные боги, оставшиеся людьми, не передрались между собой.

Альмерин решил перенести столицу в Майн. Это было удачное решение, как думалось Илаиму, ведь тут сходилось сразу несколько трактов, проложенных еще Одином, и был достаточно удобный мост через Меридиан. Пока рост города сдерживал только тот факт, что столицей был Капитул, и большая часть товаров сразу же уходила на юг. Однако теперь, похоже, все должно было поменяться.

Нургрим сегодня отсутствовал, слишком мало времени прошло после последней стычки Тремора с Корал. Владыка Небес, решивший, что он освоил свои молнии достаточно хорошо, бросил вызов Корал. Та рассмеялась ему в лицо и почти вырвала из него Семя Хаоса. А после этого сразу же начала говорить с Альмерином о делах. Прошло два дня. Тремор теперь приходил на Советы только для того, чтобы сидеть тут с гордым и обиженным видом и хлестать вино в огромных количествах. Богов нельзя отравить, об этом, как и о том, чтобы боги не старели, заботится Семя Хаоса. Но напиться почему-то бог мог. Правда, выпить должен был куда больше, чем обычный человек. Хотя Илаим, как цирковой, знал: алкоголь та еще отрава!