– Славный юноша, укажите мне дорогу в ближайший город, молю! – Крик рассеивался по ветру, и старику пришлось изрядно напрячься, чтобы просьба достигла ушей пастуха.
– Господин, поблизости нет города. Вы в Степри́дже! Здесь только степь и несколько фермерских угодий.
«Степридж, Степридж…» – Шиперо хаотично вспоминал, какая остановка была последней в его памяти пред тем, как он совершил неурочную высадку. Места были совершенно незнакомыми, и ландшафт напоминал скорее восточную часть страны. Здесь, на северо-западе, поселения разделялись густыми лесными массивами и небольшими горными хребтами. Наличие равнин Лойд никак не мог восстановить в памяти. Теряясь в догадках, он решил не искушать судьбу и прежде добраться до ближайшего места, где могла быть вода. Соблюдая почетное расстояние, чтобы овцы были спокойны, Лойд снова окликнул мальчишку:
– Сдается мне, я свернул с нужного мне пути. Любезный, где я могу просить ночлега?
– Вам нужен Ленни! – пастух кивнул затылком в сторону лесного островка примерно в миле от них. – Он голова, – и мальчик ехидно пощелкал пальцем у виска.
– Премного обязан! – старик откланялся, взвалил свою ношу и побрел, куда велено.
Одежды на нем успели обсохнуть, покуда он добрался до сельскохозяйственных угодий. Близ каменной изгороди, отделявшей худо-бедно распаханное маисовое поле от неплодородных степей, ютился рукотворный пруд, по-видимому, служивший водопоем для скота. Подобравшись ближе, Лойд стянул с себя тесный фрак и с упоением по грудь окунул распаренное тело в спасительную жидкость. Удивительно, как в пору острой нужды начинаешь ценить простые земные радости!
Всласть напившись, он смыл с себя остатки грязи и собрался в дорогу. Чтобы добраться до приземистого строения, следовало миновать поле; парадного двора видно не было. Шиперо кое-как перемахнул через забор, предварительно перебросив вещи, и направился через злаковую саванну к порогу человека с именем Ленни.
Не успел он пересечь и половины поля, как позади раздалось низкое рычание. Огромный облезлый пес неизвестной породы, злобно скалясь, медленно подбирался к вторженцу.
– Ох же… Уступи, голубчик, полно, – Лойд потупил глаза, признавая себя без боя побежденным, и попятился вглубь маисовой на́сади5.
– Фабиан, проклятый дурак, прочь! – с противоположной стороны пешеходной кромки вышагнула худощавая косматая фигура. Житейская мудрость, читающаяся на лице незнакомца, выдавала в нем глубокого старца, однако лета́ были к нему благосклонны и не обезобразили кожу сеткой морщин. Вместо этого долголетие украсило его голову – длинные, как конский хвост, волосы цвета чистого серебра были забраны в тугие косы. Одной рукой приноровив за холку служивого пса, старец внимательно изучал незваного посетителя.
– Кто будешь? – вопрос прозвучал ровным тоном, словно вторжения чужаков были для хозяина привычным делом.
Лойд ступил на свет из-за кустов, изо всех сил стараясь выглядеть добропорядочным человеком.
– Сэр, – приложил он свободную руку к измученной груди, – я Лойд, Лойд Шиперо, из Наутгема к югу от Саппарда. Не взыщите, по ошибке я здесь… Я… Уж не знаю, чего и добавить. Ведь я шел к вам просить помощи.
– И чем я́ могу быть полезен человеку в деловых одеждах? – хмыкнул дед.
– О, что вы! Я и сам себе не рад. Дело в том, что я держал путь в Брумманс и… Вышел остановкой раньше… Нисколько не нарочно.
– Чудеса-а, – прервал тот неправдоподобную легенду и, высоко задрав голову, уставился в небо. – Я с самого восхода ждал недоброго. Солнце прогневалось на нас, смертных.
Лойд последовал примеру старца и задохнулся от изумления: «Мать земля, правду говорит старик! Солнце-то багровое!» С минуту обе головы озирали загадочное явление, пока у того, что постарше, не отекла шея.
– Ты вот что, сынок, следуй-ка за мной, – и старик, пошатываясь, заковылял к своей обители.
Остаток пути Лойда одолевали тяжелые предчувствия. Что, если пророчества не лгут? Последние несколько суток были подобны страшному сну, помрачению сознания. И Лойд уже было списал их на предсмертную меланхолию. Спешная отлучка из Наутгема была для него чем-то вроде бегства от себя самого, от одинокой каждодневности, снедающей его волю к жизни, растлевающей животворящие части его бренной души. Теперь же красный лик солнца заставил его принять дурной сон на веру. Как ни старался он стереть из памяти леденящий кровь безликий голос, какие бы усилия воли ни призывал, чтобы перестать возвращаться мыслями к кошмарной ночи в лесу, чем бы ни объяснял себе случившееся в поезде, противиться тщетно. И только божба отца из тревожных сновидений по-прежнему не укладывалась в пророченную старику участь: «Мой сын не может быть последним. Я найду избранного, клянусь богом!».
– Фабиан не зловредный. Он сторожевой, но на людей не бросается. Во всяком случае, в здешних местах нечисти – сколь у моего пса блох, – как бы между прочим увещевал старец.
Решив перевести беседу в будничное русло (хотя оно и понятно, что нечисть в жизни Лойда – с недавних пор явление весьма обыденное), Лойд определил багаж к подножию деревянной лестницы и продолжил знакомство:
– Прекрасный дом, сэр! Это ваше родовое поместье?
Владелец дома с деланным безразличием отмахнулся, устраиваясь на ступенях:
– Эта развалюха принадлежала кретину, стяжавшему смерть от этих самых рук, – потряс он теми пред собой. И, завидев потерявшую в цвете физиономию гостя, старик разразился хохотом. – А? – указал он тощим пальцем на дырявый череп, украшающий парадный вход. – Мерзкий был тип.
– Чем же он заслужил такое, сэр? – Лойду пришлось признаться себе еще в одном: мир, от которого он прятался столько лет, изменился до неузнаваемости. И жестокость в этом новом мире, по-видимому, стала в порядке вещей.
Старец уставился в пустоту пред собой и поморщился, словно вспоминая грех убиенного. Не спеша себя оправдать, он выудил из воловьих сапог самодельную глиняную трубку, кисет с табаком и целиком отдался заправочному ритуалу. По некоторому времени лицо его скрылось за табачной дымкой, и из тех же сизых глубин последовали подробности:
– Сукин сын встретил меня у этих самых перил, почитай, полвека тому назад, когда я бездомным простолюдином ходил по миру искать ремесла. В тот же час он предложил мне чистить стойла и жить там же, делить кров со скотиной. На том и условились. Через пару дней я вогнал ему вилы в грудь. Жена его… Милая женщина! Часто стенала от мужних побоев. М-да… В общем, я не стерпел и порешил его прямо в его доме, на глазах Мадлен… – Старик снова крепко затянулся и прикусил нижнюю губу. – Потом было много счастливых лет, моих и Мадлен. А голову этого подонка я выкопал много позже, на память жене. Плохой сон, знаешь ли, ее изводил. Ну, я и достал этого… Так сказать, в укор ее кошмарам.
Лойд сочувственно потряс головой и кивнул в сторону скучающего пса:
– Сэр, а что за зверь такой? В наших местах не сыскать никого похожего.
– А-а, Фабиан у нас заморский. Нравится, да? Приплыл сюда на корабле, еще щенком. Я тогда у канала встречал припасы, и перекупщик отказался выдавать мне наличности за недовес. Вот и всучил мне лысого зверя. Я еще подивился: не хворый ли? Уж больно свиноподобный он был! Мадлен как его увидела, так сразу прониклась жалостью. Ну, и дала ему имя книжное какое-то. Она такая была, моя Мадлен… – Лойду почудилось, что глаза старика замаслились. – Живуч он оказался. Ел наравне, ну, а шерстью так и не разжился. Страж он надежный: вон как быстро тебя учуял! – и возгордившись, он потрепал зверя за морду.
– Право слово, надежный, – просияв, поддержал справедливую похвальбу Лойд. Уж больно редкая внешность была у собаки. Когда-то и он был хозяином изумительного пса. «Но, – с горечью подумал Лойд, – все это уже поросло забвеньем».
– Говоришь, Шиперо твоя фамилия? А о чем она говорит? – поинтересовался старик.
