Литмир - Электронная Библиотека

Лицо ее приняло озадаченное выражение. Повисло молчание. Наконец, мадам с виноватым видом принялась распинаться, будто перед ней стоял не какой-то там подозрительный субъект, а сам страж порядка.

– Понимаете, милейший… Господин тот явился чуть свет. Я тогда вся в заботах была и, сдается мне, преминула зачислить. Так вот… Не успела я на обход, – продолжала лепетать хозяйка, – к полудню это содеялось, а он и отбыл. Сунул мне… Вот, взгляните, – Мелис выудила из недр приходной книги пустоликую серебряную монету. – И поминай как звали.

Сама немало заинтригованная случившимся, о чем говорил прищур ее миндальных глаз, она уставилась на старика и смешно сложила ручки в надежде снискать сочувствие.

– Право слово, забавный случай! – расплылся в улыбке плут Шиперо, стремясь хоть сколько-нибудь угодить мадам. В голове его между тем рождалась чреда мрачных подозрений. Опасаясь выдать себя, он пошел против истины: – Мелис, право, душа моя болит не за личность вашего постояльца. Увы, я не совладал с пытливостью и краем глаза ознакомился с документом. Книжица эта непростая! Ей самое место в государственных архивах. И если кто увидит ее здесь… Не подумайте ничего скверного! А все-таки ни к чему вам, душенька, такие неудобства, – и он умолк, придав себе, насколько это возможно, чиновничий вид.

Хитрость сработала должным образом: мадам пришла в ужас. Еще бы! Ведь жители городов, промышляющие приютскими услугами, несли налоговое бремя перед верховной канцелярией. Никто, кроме богаделен, не был избавлен от него. Посему давать поборщикам налогов лишний повод для дознаний охоты ни у кого не было. И мадам Ажераль не была исключением.

Открыв было рот, чтобы выступить против несправедливости в свой адрес, она беспомощно повалилась в кресло.

– Так… Как же, – запричитала мадам, – велите мне рассудить? Я едва концы свожу! С содержанием подвалов не забалуешь… А матушку экая болезнь сломила… – взволнованный тон перешел в жалобные всхлипывания.

– Голубушка, не корите себя! Я и сам, признаться…

– То плесень, чтоб ее! А то крысы! – заголосила та, не на шутку растревожив собеседника.

Шиперо одним прыжком преодолел край стола и, немало удивив сам себя, кинулся осушать горючие слезы бедной леди собственным паше́7. Натурально преклонив колена и томясь угрызениями, герой наш неуклюже орудовал платком по девственно-белому лицу собственноручно затравленной женщины. Еще каких-то несколько минут – и судьба решила бы не в его пользу: зов совести назидал идти на попятную. Однако мадам Ажераль уберегла от греха обоих, наконец, порядком поостывши.

– М-мистер Шиперо, что же мне теперь делать прикажете? – заговорили в ней остатки былых стенаний.

Не убирая платка с опухшего от рыданий лица, старик участливо заглянул в красного миндаля глаза:

– Уступите разрешение мне, мадам. Не след почем зря изводиться! – Подцепив указательным пальцем ее округлый подбородок, Лойд залюбовался воздушными кудрями, выбившимися из тугого чепца, и, разбудив все свое залежалое мужское обаяние, увещевал: – Не лишайте старика удовольствия оказать услугу милому божеству, спасшему его от суровой ночи.

Основательно сбитая с толку женщина залилась ярким румянцем и отстранилась от народившегося кавалера:

– Ах, как же вы мне поможете?

– О, мадам, без видимых усилий! Я – чем черт не шутит? – попросту заберу эту книжицу и передам, куда надо. И о добродетели вашей, душа моя, ни словом не обмолвлюсь. Видит бог, хлопот вам и без того хватает.

Условившись на этом, мадам Ажераль обрела избавление от опасного, как ей мнилось, бремени, а герой наш заполучил редкий экземпляр в частную коллекцию древностей.

Во время совместного завтрака Лойд узнал массу лишних сведений о Флейт-Айленд, якобы изобилующего отъявленными негодяями и бедного на честный люд. Очередная попытка выведать у Мелис приметы загадочного гостя, проживавшего в комнатах до него, не увенчалась успехом. Та ровным счетом ничего припомнить не смогла. Единственное, что дало Лойду хоть малейшее представление о личности неизвестного и одновременно с тем повергло в отчаяние, – одежды, которые, по замечанию мадам Ажераль, носят по сугубо особливому случаю: постоялец был облачен в черный макинтош.

ГЛАВА III

НЕРАВНЫЙ ПОЕДИНОК

И вновь дорога, ветры, солнце, пожираемое собственным пламенем. Отныне обыденность являла собой повергнутые в хаос человеческие судьбы. Кучер половину светового дня кряду истязал лошадь, не давая ей привалу. Остановится было никак нельзя – в воздухе носились столбы пыли с внутренними хороводами из черепичных обломков, взрытой земли, древесных ветвей, да и всего, что было плохо приколочено. Лойд мог поклясться, что видел даже трепыхающихся в воздухе индюшек. От такого зрелища страх выворачивал его наизнанку. Природная стихия – это единственная особа, чье настроение неподвластно человеку. Никто не знает подлинных причин непогоды, и, что хуже всего, никто не умеет предсказать ее конец. Что-то невообразимое творилось в царстве живых. И Лойд, хоть и чурался малоприятных домыслов, все же читал между строк туманные намеки на свою причастность к бунту стихий.

Сейчас его мысли занимало самочувствие сестры: здравие ее, покой ее светлой, тонкой души. Никогда еще Лойд не боялся потерять ее так, как сегодня. Берни была последней связующей нитью между ним и самой жизнью. Она была единственным человеком, кто замечал за архивной пылью его самого. Ее глазами – искрящимися зелеными самоцветами – на него взирала мать. Ее устами – властными, плутовскими – ему молвил отец. Лойд так редко баловал сестру своим вниманием, что почасту забывал о том, как много лет разлуки между ними. В отличие от брата, бóльшую часть своей жизни Берни посвятила счастливому браку. Однако на долю молодой семьи шесть лет назад выпало страшное горе: сестра овдовела. Детей у супругов не случилось: Берни потеряла двух неродившихся детей, третий ребенок скончался при родах. Более они не заботились о своем продолжении. А́рчелд – почивший ее супруг – был человеком порядочным и имел достаточно средств к существованию, чтобы обеспечить семье безбедную старость. Но сам он до седин не дожил: его настигла оспа. Берни была безутешна. Лойд, прибывший на похороны Арчелда, чтобы разделить ее скорбь, намеревался забрать сестру в родные стены, однако та изъявила желание остаться в Бруммансе, чтобы заботиться об общей тетушке. Последняя, к слову, ни на дюйм не отходила от Берни, даже когда та приняла предложение руки и сердца. Так они и существовали после смерти главы семьи – две вдовы, не познавшие счастья материнства.

Ближе к ночи воздушный карнавал поутих. Кучер, с ног до головы укутанный в реглан из грубой шерсти, осадил коня у каменоломни и протянул пассажиру флягу. Лойд пригубил едкую жидкость и скривился:

– Вот же гадость!

– Джин, – прыснул тот со смеху. – Пойло-то для ваших сословий!

– У меня от него шум в голове, – Лойд вернул сосуд владельцу и огляделся. – Где мы?

– Близ Выпьей лощины, – возничий махнул рукой, указывая в направлении необитаемого оврага. – Через него нам не проехать, увязнем. А если и обойдется, подъемы лихие – лошадь доконают. Без колес нам в этих местах худо придется!

– Что вы хотите этим сказать?

– Что хотел, я сказал… – физиономия провожатого приобрела озабоченный вид и приложилась к фляге. – Трезвый ум сюда не сунется. И без ветров здесь чертовщины хватает!

Лойда обдало жаром. Он спрыгнул с повозки и тотчас по щиколотку утоп в раскисшей глине.

Наездник хмыкнул и поостерег:

– Не след вам покидать коляску, добром не кончится.

В сгущающемся сумраке можно было разглядеть поваленные деревья. Чтобы хоть немного размяться, Лойду пришлось держаться за оглобли. Каждый шаг давался с большим трудом – башмаки все глубже проваливались в липкую жижу. Наскоро справив нужду, он взобрался на место и укутался в шаль – одно из любимых материнских облачений, которое прихватил в подарок сестре.

вернуться

7

Паше́ (от франц.) – декоративный платок для нагрудного кармана мужского костюма.

11
{"b":"865326","o":1}