– Какой интересный привкус, – шепчет он, продолжая удерживать меня. – Какая у тебя группа крови?

Облизнувшись, я мотаю головой, не зная ответа. Моим здоровьем занимался Птолемей, а так как я почти никогда не болела, то и нужды в различных исследованиях не было. А сломанные кости в драках, мигрени и прочие следы «обучения» лечили на Псарне по всё тому же собачьему принципу.

– Жаль, – сказал он, отпуская.

Ему в голову пришла какая-то мысль и он, будто продолжая изучать вкус моей крови, подошёл к музыкальной системе, и включил чувственную завораживающую мелодию. После Ян вернулся ко мне и вновь гипнотически посмотрел в глаза, приказав:

– Расслабься. Не стой как кукла, ты можешь лучше. Расскажи о себе.

За плечи он отвёл меня к дивану, и мы расположились в обнимку напротив панорамных окон, за которыми сверкал очередной потрясающий закат, утопающий в сиреневых, сизых и розовых тонах, с тонкой рябью облаков над морским горизонтом. В небе кружили чайки, но сквозь плотные окна ни звука не доносилось снаружи. В комнате было слышно только мелодия из колонок, да моё дыхание. Ян, как и другие вампиры, дышит медленно и очень редко.

– Что ты хочешь узнать? – меня одолевает приятная сонливость и расслабленность, из-за которых лениво было строить из себя невесть что.

– Всё. Сама реши, чем хочешь поделиться.

Непроизвольно я потянулась к его руке и начала выводить узоры, касаясь нежной кожи, заговорив вяло, отстранённо:

– Меня никогда не любили. Только использовали. Приёмный отец избавился от меня сразу, как появилась такая возможность. Я никому не нужна. Никто не будет скучать по мне. Иногда кажется, что жизнь – это путешествие от небытия в небытие. Мы призраки в переполненной комнате.

Я как очнулась, прикладывая руки к груди, и хмурясь. Это было слишком по-настоящему, будто я правда поддалась чарам вампира. Но ведь это невозможно – я же выпила чай с асколем. И меня осенило. Проклятая Клава отвлекла – я успела сделать только пару глотков. Учитывая моё сопротивление асколю – оно уже могло перестать действовать. А значит любой его проницательный вопрос к чертям собачим разрушит мою легенду.

– Неужели в этом мире нет ничего, за что ты могла бы зацепиться? – проникновенно допытывается он, хотя для любого вампира мой ответ – чертовски хорошее приглашение к ужину.

– Любовь. Я хочу любить и быть любимой в ответ. Хочу попробовать разделить этот мир на двоих. Чтобы было не так больно. Не так тоскливо, не так страшно, – голос надломился, и я впиваюсь ногтями в ладонь, пытаясь унять свои чувства. – Я хочу найти того, кто знает силу страстей. Кто не боится того, что внутри.

Ян наклоняется ко мне, шепча на ухо:

– А что ты скрываешь в себе, Августина?

– Тьму. Я буду притягиваю её к себе. Не могу остановиться. Вечно лезу в драки. Даже если проигрываю – продолжаю идти на рожон. Будто под кожей ползает змея, желающая спалить этот мир дотла, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

Я продолжаю говорить, прерываясь, когда он целует меня, аккуратно высвобождая из платья, будто вытаскивая куколку из упаковки, – очень медленно, с затаённым трепетом. Его правая рука спускается совсем низко, касаясь внутренней стороны обнажённого бедра, а потом чуть выше, поглаживая, как будто это игра в "холодно – горячо".

– Знаешь, на что похожи твои мечты? – спрашивает он, замедляясь, и прикладывая мои руки к своей рубашке, чтобы теперь я занялась его гардеробом: высвободила из галстука, расстегнула ремень и занялась тугими пуговицами. – Это желание запертого в каменных джунглях хищника. Ты испытываешь потребность выпустить эмоции, что довлеют над тобой. Неприкаянность, одиночество, чувство ненужности трансформируются в насилие и желание найти такую же душу, с которой можно разделить свою боль. Тебе нечего дать этому миру, потому ты хочешь забрать то, что считаешь своим по праву. Право на любовь. На эмоции. Чувства.

Я стягиваю с него рубашку, тихонько охнув. По его мускулистой груди ветвится татуировка из странных символов в обрамлении тех самых фиолетовых роз со столика с такими же острыми узорами шипов. Наклонившись вперёд, я целую самую большую розу, а потом тянусь выше, шепча на ухо:

– Ты прав. Я хочу получить всё и ещё немножечко сверху. Я знаю, что если найду своего человека, то никогда не смогу его отпустить. И я пойду за ним даже в ад, если он будет готов спуститься в мой, потому что не знаю, сколько ещё смогу продержаться на грани. Всё это – как свободное падение в пустоту, – мой голос меняет модуляцию на сладкое придыхание, и я чувствую пробуждения жара в своём теле, когда он схватил меня за талию, меняя положение, чтобы я оказалась сверху. Осталось так мало преград.

– А ты готова убить во имя любви? Причинить боль? Что если эти чувства позовут тебя за ту самую грань, на которой ты балансируешь?

– В данный момент я думаю, что уже её преступаю, – отвечаю задумчиво, когда он целует мои обнажённые груди, смешно лизнув сосок, отчего внутри всё затрепетало как колокольчики на лёгком ветру.

Я запрокидываю голову, спрашивая себя: «Что я творю? Это правда я? Ложусь в постель с вампиром. Ради чего?»

Мысль ускользает, а мы сползаем с дивана на пушистый и такой белый, почти светящийся в полутьме от ушедшего солнца, ковёр. Обнажённой кожей приятно чувствовалась его мягкость, будто лежу на облачке. Я упираюсь пяткой в грудь мужчины, показывая язык и хихикая, удерживая Яна на расстоянии. Выражение его лица меняется в ответном лукавстве. Он наклоняет голову, а потом перехватывает меня за щиколотку и облизывает пальцы ног. Я чувствую приспустившиеся клыки в его рту и понимаю, как сильно мужчина возбуждён.

Я ослабляю напряжение в мышцах, и он наклоняется ко мне, оказываясь между ног.

– Жаль, что ты не одна из нас, – неожиданно говорит вампир, избавляя меня от последней, самой тонкой, детали гардероба. – Вместе мы могли бы сотворить столько всего интересного.

Я запрокидываю голову, прикусывая нижнюю губу, вновь ощущая обжигающую сеть его поцелуев. Закрыв глаза, чувствую, что и он полностью обнажился, но мой стыд остался где-то в прошлой жизни. Далеко-далеко, в мои шестнадцать, когда казалось, что распахнутая навстречу всем ветрам душа нашла свою вторую половинку и мир сияет в лучах истинного счастья.

Я была молода. Я была наивна. Сейчас уже нет.

– Может я и не одна из вас, может всё это – лишь игра. Но я изничтожу любого, кто тронет меня. Слышишь? Я хочу этого не меньше тебя! – горячо восклицаю, открывая глаза.

– Можешь в этом не убеждать, – отвечает он низким, рокочущим голосом, и сразу входя в меня целиком.

И только я была готова утратить всякую связь с реальностью, как раздаётся телефонная трель. Ян замирает, а потом рычит от разочарования.

– Пусть, пусть звонят, – прерывисто говорю я, открывая глаза и удерживая его внутри себя.

– Нет, – грубо отвечает он, отпуская меня и как есть поднимаясь к нескончаемому звону.

Видимо, ему сказали что-то крайне неприятное, так как его, и без того мрачное, огрубевшее от частичной трансформации, лицо ещё больше потемнело. Он безэмоционально глянул на меня, говоря:

– Хорошо, сейчас буду, – а потом, обращаясь ко мне: – Запомни, на чём мы остановились. Скоро вернусь.

Не сказав больше ни слова, он оделся и вышел, а я осталась одна.

Первым делом я бросаюсь на поиски ванной комнаты, где забираюсь под ледяной душ, чтобы скорее вырваться из сладкого дурмана. Боже, как же стыдно. Охотницы не спят с вампирами. Та же Тамара скорее убила бы Яна, чем легла с ним в постель. Непутёвая из меня убийца нечисти. Да и человек видимо не очень, учитывая, что я там наговорила.

Горячий румянец даже в ледяной воде никак не сходит со щёк, и кажется, будто вода испаряется от разгорячённой кожи. Я горю. Изнутри и снаружи. От того, что говорила, и что в тот момент чувствовала. Это слишком.

Ударившись несколько раз головой о кафельную плитку, я бессильно застонала, заскрипев зубами. Нужно сделать то, ради чего пришла. Сделать, а потом убраться отсюда, даже если придётся пойти на крайние меры. Боже, окна!